Более того, хотя настоящая рыночная система, с рынками труда, земли и капитала, а также потребительских товаров и услуг, имеет внутреннюю логику, она с неизбежностью встраивается в более широкие политические, культурные и социальные системы. Так что ценовые сигналы, генерируемые внутри капиталистической рыночной системы, должны воспринимать, и реагировать на них, политические, культурные и социальные группы, а также потребители и производители внутри экономики (Ogilvie 2007). Следовательно, капитализм может быть определен как сложная и адаптивная экономическая система, которая действует внутри более широких социальных, политических и культурных систем, которые в целом поддерживают ее.
Это функциональное определение капитализма приводит нас к поиску характеристик, которые могли существовать в других исторических условиях, когда экономический рост достигался на протяжении продолжительного периода (хотя бы пары веков, как в случае современного капитализма). Археологические свидетельства оседлого сельского хозяйства в сочетании с городскими комплексами устанавливают самый ранний предел для полезных исторических исследований сложных экономических систем, которые могут иметь или не иметь признаков зарождающихся капиталистических институтов. Например, современная археология может установить состав источников пищи жителей древних поселений, чтобы определить разнообразие выращивавшихся культур и домашних животных. Следы оливкового масла, вина и сухофруктов могут указывать на то, что участники экономической деятельности планировали свои действия как минимум на несколько лет, что требовалось для выращивания оливковых деревьев, виноградной лозы, финиковых пальм до зрелого возраста и регулярного сбора урожая. Наблюдения с воздуха, которые показывают нам остатки ирригационных сооружений и каналов, а также древних приподнятых или террасированных полей вблизи концентрации поселений, также дают вероятное свидетельство образования капитала с длительным сроком планирования и повышенной продуктивности. Если с должным вниманием относиться к документам, которые были сохранены по тем или иным причинам, можно также опереться на данные об источниках финансирования и о проблемах контроля исполнения договоров. Глиняные таблички с арифметическими упражнениями и сравнениями различных алфавитов, обнаруженные на всем Среднем Востоке, указывают на возможное обучение специалистов по делопроизводству и распространению рыночной информации очень специфическом виде человеческого капитала, который обнаруживается только в городских условиях.
Вопрос о том, могли ли эти ранние попытки обеспечить поток экономической деятельности с помощью надежных платежных систем и быть основой для долговременных экономических проектов, остается открытым для обсуждения, в основном потому, что свидетельства, необходимые для подтверждения связи финансового капитала с реальным капиталом, остаются расплывчатыми. Европейские ученые имеют преимущество в виде торговых счетов, корреспонденции и даже газет после изобретения печатного станка, а также архивов правовых споров и решений по ним. Однако ученые в остальном мире получают возможность открыть все больше сравнимых свидетельств о своих торговых предпринимателях, особенно после контакта с Европой. Хотя итальянское изобретение иностранного коммерческого векселя долго рассматривалось в качестве важнейшего элемента, содействовавшего подъему европейского капитализма, ясно, что арабские империи, появившиеся вместе с началом ислама в VII веке, использовали такие же финансовые инструменты. И hawala (перевод кредита из одного места в одной валюте в другое место в другой валюте) и saftaja (перевод кредита из одного места в одной валюте в другое место в той же валюте) финансировали интенсивную торговлю арабских и других торговцев по всему Средиземноморью, в Центральной Азии и северной Индии (Памук, глава 8). В южной Индии задолго до контакта с европейцами, когда хлопковый текстиль без сомнения экспортировался в остальную Евразию, использовался такой же метод под названием hundi (Рой, глава 7). Китайские торговцы использовали в своей торговле fei-chien («летающие», т. е. бумажные, деньги) или pien-huan (обмен кредитами) в качестве аналогичных финансовых инструментов (Thompson 2011: 98; Вонг, глава 6).
В случае Европы эти способы финансирования дальней торговли в итоге вступили во взаимодействие с технологиями финансирования войн, став финансовой основой европейского доминирования в мировой торговле в раннее Новое время (Neal 1990). Напротив, возникшие в более раннее время сравнимые империи, по всей видимости, финансировали военные действия своего рода налогом на капитал, что не только разрушало существовавшую платежную систему, но также расхищало прежние накопления торгового капитала. Хотя дальняя торговля поддерживала капитализм и экономический рост и поддерживалась ими, постоянные войны, восстания и набеги разрушали и капитализм, и экономический рост, делая конечный успех британской меркантилистской политики исключительным, как утверждает Патрик ОБрайен в главе 12.
Долгое время считалось, что современный экономический рост начался из-за индустриализации, проявившейся сначала в Великобритании, хотя предшественники индустриализации были известны на значительной части территории Европы, в цивилизациях Среднего Востока и особенно в Китае и Индии задолго до XVIII века. Поэтому большинство книг, содержащихся в каталогах в разделе «Капитализм, история», рассматривают достижения Западной Европы, начиная самое ранее с 1500 года (Appleby 2010; Beaud 2001), но обычно начиная с 1700 года (например, Broadberry and ORourke 2010). Затем, рассматривая XIX век и последующий период, они расширяют поле исследований, включая в основном Соединенные Штаты, Канаду, Австралию и, возможно, Японию и Россию.
Однако в последнее время ученые пытаются охватить намного больший временной (Graeber 2011; Гребер 2015; Jones 1988; Morris 2010) и географический диапазон (Partha-sarathi 2011; Pomeranz 2000; Rosenthal and Wong 2011).
В духе этих инициатив мы полагаем, что сегодняшняя мировая экономика начала создаваться уже давно, и мы ищем начало «подъема капитализма» настолько далеко в глубине веков, насколько археологи способны обнаружить осязаемые свидетельства человеческой деятельности, которая соответствовала практике современного капитализма, если не была полностью ей подобна. Организованная рыночная деятельность, которая распространялась на значительные расстояния и, следовательно, имела длительный временной горизонт и долговременные структуры, оставила археологические остатки и разрозненные исторические записи. Наиболее полезны знаки росшей плотности населения с параллельным увеличением потребления на душу населения, что Джонс (Jones 1988) назвал интенсивным экономическим ростом, который сопровождался экстенсивным экономическим ростом. Эти кажущиеся противоречия с классической мальтузианской теорией о том, что рост населения до появления современного экономического роста должен был уничтожать временные увеличения дохода на душу населения из любого источника, могут быть названы «мальтузианскими сингулярностями»[1].
Однако в последнее время ученые пытаются охватить намного больший временной (Graeber 2011; Гребер 2015; Jones 1988; Morris 2010) и географический диапазон (Partha-sarathi 2011; Pomeranz 2000; Rosenthal and Wong 2011).
В духе этих инициатив мы полагаем, что сегодняшняя мировая экономика начала создаваться уже давно, и мы ищем начало «подъема капитализма» настолько далеко в глубине веков, насколько археологи способны обнаружить осязаемые свидетельства человеческой деятельности, которая соответствовала практике современного капитализма, если не была полностью ей подобна. Организованная рыночная деятельность, которая распространялась на значительные расстояния и, следовательно, имела длительный временной горизонт и долговременные структуры, оставила археологические остатки и разрозненные исторические записи. Наиболее полезны знаки росшей плотности населения с параллельным увеличением потребления на душу населения, что Джонс (Jones 1988) назвал интенсивным экономическим ростом, который сопровождался экстенсивным экономическим ростом. Эти кажущиеся противоречия с классической мальтузианской теорией о том, что рост населения до появления современного экономического роста должен был уничтожать временные увеличения дохода на душу населения из любого источника, могут быть названы «мальтузианскими сингулярностями»[1].
Различные свидетельства, полученные с помощью инструментов современной науки, убедили археологов и многих историков древнего мира, что высокие уровни дохода на душу населения появлялись эпизодически задолго до начавшегося в капиталистических экономиках современного экономического роста. Что еще интереснее, эти эпизоды обычно сопровождались продолжительными периодами роста населения, а также техническими усовершенствованиями, которые, видимо, предвосхищали аспекты современных обществ с высоким доходом. Однако почему им в конечном итоге не удалось реализовать то, что могло стать гораздо более ранним достижением современного экономического роста и быстрого технологического прогресса, остается загадкой, однако такой загадкой, которая послужила причиной написания всевозможных предположительных версий истории.
Видимо, самые ранние свидетельства мальтузианских сингулярностей относятся к древним цивилизациям области, которая сейчас известна как Средний Восток, прежде всего к Вавилону и Египту. Наиболее интригующей в свете поздних исследований Средиземноморья является экономическая деятельность финикийцев (Aubet 2001; Moscati 2001). Финикийцы, несомненно, развивали города и рыночную структуру для обеспечения жителей продовольствием в обмен на специальные артефакты и защиту на протяжении очень длительных периодов на порядки более длительных, чем эра современного капитализма, а их торговые пути покрывали все Средиземноморье и атлантическое побережье Африки. Например, археологи, изучающие Финикию, твердо верят в то, что около 425 года до н. э. финикийский адмирал Ханно первым обогнул Африку. Но они могут только догадываться об экономическом значении открытых ими артефактов и повседневной жизни обнаруженных ими финикийских городов, разбросанных по всему Средиземноморью.