Другой гений эпохи Возрождения, Альбрехт Дюрер, родился на 19 лет позже и умер на 9 лет позже Леонардо да Винчи. Несмотря на то, что Дюрер был в Италии дважды, с Леонардо он не встречался. Он был знаком с Джованни Беллини и двумя его молодыми учениками Джорджоне и Тицианом, но, не желая соперничать с ними, отклонил предложение властей Венеции остаться работать и уехал на родину.
Сравнивать творчество Леонардо да Винчи и Альбрехта Дюрера нет смысла. Но одно поражает их отношение к человеку, вернее, к его телу. Дюрер, так же как и да Винчи, тщательно изучал анатомию и физиологию человека с рождения до смерти и при всех заболеваниях, известных в Германии в его время. У обоих художников множество почти идентичных эскизов и набросков. Оба художника изучали тело человека с точки зрения самой точной науки того времени математики, пользуясь самыми верными методами геометрии.
Но в отличие от да Винчи Дюрер, как истинный немец, был педантичным и аккуратно хранил каждый листочек. В результате появились на свет «Четыре книги о пропорциях» грандиозный труд о всех пропорциях человека с точки зрения математики.
Поражает воображение и еще одно сходство в творчестве двух титанов Ренессанса. Если да Винчи действительно изобразил в Джоконде свое Alter Ego, то Дюрер, отнюдь не будучи трансвеститом, писал себя в женском платье до тех пор, пока, наконец, не обрел свое Alter Ego в реальной женщине, которую нашел в Венеции. При сравнении автопортрета Дюрера, написанного в 1493 году (он одет в женское платье и с женской прической), с портретом молодой венецианки, написанным в 1505 году, сходство двух разнополых людей поражает! Проведенные компьютерные исследования этих произведений убедительно показывают, что все параметры изображенных частей тела Дюрера и венецианки равны. Пожалуй, оба гения невольно (а может быть, намеренно?) воплотили в своей жизни и творчестве платоновский (Конфуция) миф о серафимах двуполых существах, из зависти разрубленных богами на две разнополые половинки и тем самым обреченных вечно искать свою вторую половинку и вечно ошибаться
Итак, у Джоконды есть соперник, не менее, чем она, приковывающий к себе внимание, правда, в основном, особ женского пола: в венском музее около «Портрета молодого человека» (1521) Дюрера всегда многолюдно. Правда, если Джоконда очаровывает улыбкой, то молодой человек Дюрера взглядом. Кстати, он отнюдь не идеал мужской красоты, как не идеал женской красоты Мона Лиза.
Современному знатоку анатомии, физиологии и души человека хорошо известно, что красота человека, человеческого тела в его асимметричности. Остается удивляться, как этого не заметили ни Леонардо да Винчи, ни Альбрехт Дюрер? Симметричный живой человек безобразен, неловок и неуклюж. Оживи, например, Аполлон Бельведерский, он вмиг превратился бы в урода (Стендаль).
Женщина, собирающаяся стать матерью, должна знать, что Дюрер дал точный прогноз перспектив ее разрешения от бремени, обратив внимание на область внизу спины, названную им ромбом Венеры конец грудных позвонков (верхняя точка), самые высокие точки подвздошных костей и конец копчика. Так вот, если верхний угол ромба острый или вместо ромба квадрат, то женщине даже с широким тазом грозит кесарево сечение. Если же верхний угол ромба хоть на один градус больше прямого угла, то женщина даже с узким тазом родит сама. Женщины, у которых ромб Венеры выражен за счет жировой прослойки, по наблюдениям Дюрера, чрезвычайно сексуальны.
В 1514 году, во время работы над гравюрой «Меланхолия», Дюрер следил за появившейся яркой кометой. «Меланхолия» самая загадочная из трех «Мастерских гравюр» Дюрера и одна из любимых его работ. О ней написано очень много, каждый штрих подвергался тщательному анализу. При этом очень часто привлекались астрономия и астрология. И, конечно, в первую очередь, внимание обращалось на комету.
Очень многое в этой гравюре, в том числе и комета, связано с символикой планеты Сатурн, покровительствующей меланхоликам. Бог этой планеты старше остальных богов, ему ведомы сокровенные начала Вселенной, он стоит ближе всех к источнику жизни и воплощает высший интеллект, поэтому лишь меланхоликам доступна радость открытий. Выделялись три типа меланхолии; первый тип люди с богатым воображением: художники, поэты, ремесленники, второй люди, у которых рассудок преобладает над чувством: ученые, государственные деятели, третий люди, у которых преобладает интуиция: богословы и философы. Художникам доступна только первая ступень. Поэтому Дюрер, считавший себя меланхоликом, выводит на гравюре надпись MELENCOLIA I. Крылатая женщина неподвижно сидит, подперев рукой голову, среди разбросанных в беспорядке инструментов и приборов. Рядом с женщиной свернулась в клубок большая собака, символизирующая меланхолический темперамент. Эта женщина своеобразная муза Дюрера печальна и мрачна, крылата и могуча, но не может проникнуть за видимые явления мира и познать тайны Вселенной. Эта невозможность сковывает ее силу и волю.
Дюрер создал эту гравюру для эрцгерцога Максимилиана I, панически боявшегося зловещего влияния Сатурна, поэтому на голове у женщины венок из лютиков и водяного кресса средство против опасного влияния планеты. Рядом с лестницей, на стене изображены весы. В 1514 году, в год создания гравюры, Сатурн находился именно в созвездии Весов. Там же в 1513 году произошло соединение Сатурна, Венеры и Марса. Это явление хорошо наблюдалось на утреннем небе. До этого Венера и Марс находились в созвездии Девы. Со времен античности считалось, что такие схождения планет являются причиной появления комет. Комета, которую видел Дюрер и запечатлел на гравюре, двигалась именно к тому месту в Весах, где находился Сатурн, став, таким образом, еще одним символом меланхолии. Эта комета появилась в конце декабря 1513 года и наблюдалась до 21 февраля 1514 года. Она была видна на протяжении всей ночи.
До сих пор большинство психиатров отождествляют меланхолию и депрессию. Словно не замечая их психопатологические различия. Они, действительно, не качественные, с точки зрения синдромологии. Только феноменология делает эти различия наглядными и показывает их существенную разницу. Функциональная асимметрия ставит все точки над I, показывая феноменологию нарушения аутоидентификации трансвестита.
Система пропорций, разработанная Дюрером, получила всеобщее признание. За её основу Дюрер принял рост человека (h), подразделив его на элементы.
Дюрер предлагал и другой способ измерения пропорциональности человека: параметры головы человека (от подбородка до крайней точки затылка) должны укладываться в ширину и длину тела без остатка. А так же у пропорционального человека тело может быть разложено на геометрические фигуры, которые будут правильными.
Из диспропорции Дюрер выводил все болезни, скоропостижные смерти, дурной характер, дурные наклонности.
Из диспропорции Дюрер выводил все болезни, скоропостижные смерти, дурной характер, дурные наклонности.
А, вот последние данные О моне Лизе и Витрувианском человеке. Любую загадку, даже оставленную человечеству гением, время непременно разгадает!
МОНА
«Il tempo avanza a passo diverso con diverse persone. Ti dirò con chi il tempo va dambio, con chi il tempo va al trotto, con chi il tempo va al galoppo, e con chi sta fermo».
Я перевела эти слова Вильяма Шекспира о времени и о нас, кто время может изменять в силу своего характера, на итальянский язык, потому, что хочу писать об итальянке Моне Лизе. В ее фамилии «Джоконда», мне всегда чудилось что-то зловещее, змеиное (кстати, не мне одной, а Наполеону тоже, когда Ritratto di Monna Lisa del Giocondo, висел у него в спальне дворца Тюильри). А Джоконда, скорее всего фамилия ее мужа, флорентинца, торговца шелком Лиза была третьей женой Франческо дель Джокондо так пишут. Две предыдущие жены умерли, едва достигнув бальзаковского возраста. Конечно же, я не рассчитываю поставить все точки над «и»! Вероятно, Мона Лиза будет сводить с ума своей загадочной улыбкой вечно! Сразу хочу «приземлить» своих читателей, показать, что не буду захлебываться в похвале создателю Моны, как некогда великий итальянец, который и в глаза не видел портрета Моны, тем не менее, описал его и все малейшие детали Моны (корешки волосиков на ее лице и поры ее божественной кожи, испарину на лбу, влагу глаз и т.д.) Вазари. Воспринимая Мону, как женщина, я почему-то всегда вспоминаю, что если во Флоренции «Мона» или «Монна» суть сокращенное мадонна, то в Венеции «мона» женский половой орган Не буду дальше развивать эту мысль. Вот сразу еще одна загадка: имел ли в виду Леонардо венецианскую мону, когда писал с «невероятной страстью» (как отмечают многие знатоки) портрет жены торговца шелком? Теперь небольшое отступление.
Муза для мужчины-творца, это намного больше, чем просто аллегория или миф. Вспомним Пигмалиона царя и скульптора, который сотворил из слоновой кости свою Музу. Афродита сжалилась над ним и оживила холодную кость. Ожившая муза Пигмалиона родила ему троих детей. Жан Жак Руссо, понимал Пигмалиона и дал имя его музе-жене: Галатея. Я убеждена, что все споры о возлюбленных у Данте была Беатриче, у Петрарки Лаура, для Боккаччо грезы о музе олицетворялись в образе Фьяметты, или о Дульсинеи Тобосской «хитроумного идальго» Дон Кихота Ламанчского, бесперспективны. Как безнадежно гадать, кому свои сонеты посвящал Вильям Шекспир. Гораздо хуже, когда музы из такой же плоти и крови, как сам творец. Тогда прямая линия от «Я помню чудное мгновенье», до «наша вавилонская блудница Анна Петровна», или еще хуже «корова»!
Теперь о «ключе» к загадке, интриге и к всей прелести Моны Лизы к улыбке! Она действительно гипнотизирует. И не только толпу, которая созерцает, скоро половину тысячи лет, эту улыбку, с открытыми ртами! И великие умы терялись перед ее «очарованием», словно забыв (как Вазари!), что такая манера рисовать улыбку еще во времена жизни да Винчи носила название «леонардовская», и его ученики также рисовали улыбку женщины по леонардовски! Да, вот почему-то никакие другие портреты женщин с подобной улыбкой никого не очаровывали (улыбкой)! Вот слова нашего великого мыслителя и знатока живописи, А. Ф. Лосева: «Мона Лиза» с её «бесовской улыбочкой». «Ведь стоит только всмотреться в глаза Джоконды, как можно без труда заметить, что она, собственно говоря, совсем не улыбается. Это не улыбка, но хищная физиономия с холодными глазами и отчетливым знанием беспомощности той жертвы, которой Джоконда хочет овладеть и в которой кроме слабости она рассчитывает ещё на бессилие перед овладевшим ею скверным чувством» Забегая вперед, скажем, что Лосев стоял у черты разгадки «улыбки» Моны Лизы. Как и он, Фрейд также подошел к «черте» тайны, но не только не переступил эту черту, но даже не назвал ее психопатологического смысла, хотя и описал его точно (Лосеву простительно, он только философ, но Фрейд прежде всего психопатолог): «Кто представляет картины Леонардо, у того всплывает воспоминание о странной, пленительной и загадочной улыбке, затаившейся на губах его женских образов. Улыбка, застывшая на вытянутых (здесь и дальше выделено мной Е.С.), трепетных губах, стала характерной для него и чаще всего называется «леонардовской». В своеобразно прекрасном облике флорентийки Моны Лизы дель Джоконды она сильнее всего захватывает и повергает в замешательство зрителя. Эта улыбка требовала одного толкования, а нашла самые разнообразные, из которых ни одно не удовлетворяет. () Догадка, что в улыбке Моны Лизы соединились два различных элемента, рождалась у многих критиков. Поэтому в выражении лица прекрасной флорентийки они усматривали самое совершенное изображение антагонизма, управляющего любовной жизнью женщины, сдержанности и обольщения, жертвенной нежности и безоглядно-требовательной чувственности, поглощающей мужчину как нечто постороннее Леонардо в лице Моны Лизы удалось воспроизвести двоякий смысл её улыбки, обещание безграничной нежности и зловещей угрозы». Фрейд, когда писал эти строки, тоже находился под гипнозом! Он не только забыл, что он, прежде всего психопатолог, врач, но и то, что накануне он, разгадывая Мону Лизу, предположил, что Леонардо в ее портрете изобразил свою мать! Но, какая нормальная мать может улыбаться своему дитя со «зловещей угрозой»? Даже фрейдовское понятие «Эдипово комплекса» (которое Фрейд взял у Софокла), как и в первоисточнике в эмоциях Иокасты Софокла, нет ничего «зловещего»! Вот еще аналогичное лосевскому и фрейдовскому об улыбке Моны Лизы мнение (а их не перечесть!): «Особенно завораживает зрителя демоническая (выделено мной: Е.С.) обворожительность этой улыбки. Сотни поэтов и писателей писали об этой женщине, которая кажется то обольстительно улыбающейся, то застывшей, холодно и бездушно смотрящей в пространство, и никто не разгадал ее улыбку, никто не истолковал ее мысли. Все, даже пейзаж, таинственны, подобно сновидению, трепетны, как предгрозовое марево чувственности (Рихард Мутер. «Всеобщая история живописи»)