Так уже было в конце девяносто четвертого года, когда из Чечни вдруг зачастили покупатели на дома, квартиры и даже пустые гаражи. Многие семьи снимали жилье до весны или на год. Тогда еще никто и не предполагал, что федеральные войска решат под Новый Год сделать подарок ко дню рождения своего главного командира с какой-то птичьей фамилией. Хункарпаша точно не помнил фамилию этого главнокомандующего, потому что в последние годы к политической кормушке страны слетелось столько птиц, что какая из них и на какой должности, определить было невозможно.
К Басханбеку тоже тогда приехали несколько семей родственников, и он пришел умолять Хункарпашу принять хотя бы до весны одну семью, потому что в его доме не то что шагу ступить негде, но и дышать нечем было. Когда Хункарпаша спросил, зачем все родственники съехались к ним, ведь у них в Чечне есть свое жилье, Басханбек, помявшись, прошептал:
Война скоро будет, вот и бегут люди.
Откуда знаешь, сорока на хвосте принесла, да? спросил Хункарпаша. Э-э-э, слухом горы полнятся, ушел от прямого ответа Басханбек.
Тогда Хункарпаша пустил семью беженцев до весны, выделив старый домишко на огороде, который служил им летней «фазендой». А через несколько дней началось наступление на Грозный. Тогда, пять лет назад, никто не понимал, за что убивают мирных людей, разрушают города и села. Выходило по пословице: паны дерутся, а у холопов чубы трещат. Люди ругали президентов, которых расплодилось чуть ли не в каждом ауле, военных, бомбивших мирные селения, политиков и правозащитников, беспомощно блеящих с экранов. Ругал их и Хункарпаша. Но сейчас, когда мирная жизнь только-только стала налаживаться, слухи о приближении чеченских отрядов вызывала в нем раздражение: кто их звал на дагестанскую землю, что им здесь надо, когда у них есть своя земля, свое государство, свой президент? Или, ухватив один кусок, захотелось ухватить еще один потолще и пожирнее? И что: опять кровь, опять смерть и опять разоренные и нищие села? Верить Хункарпаше в это не хотелось, наверное, все-таки это только слухи.
Он услышал в прихожей шум видно, вернулась жена. Он слышал, как она сняла перед дверью обувь, потом что-то передвинула на скамейке и вошла в комнату. Сразу же с порога заговорила:
Была у Хадиши, там все женщины с нашей улицы собрались. Все говорят, что к Новолакску идут боевики.
Вам бы, женщинам, все языками чесать, недовольно проворчал Хункарпаша, одеваясь.
Но Надия, не обращая внимания на ворчание мужа, продолжала, заправляя его постель:
Приехали торговки из Грозного, они говорят, что видели по дороге большие отряды вооруженных людей. Утверждают, что их там тьма, и все с автоматами, пулеметами, пушками, и на машинах едут, и на лошадях, и пешком идут. Говорят, скоро будут у нас. Будто бы эти бандиты хотят освободить дагестанцев от власти неверных и создать единое чеченское шариатское государство от Черного моря до Каспия
Враки все, прервал жену Хункарпаша. Это они федеральные власти пугают, а к нам вряд ли сунуться, здесь все же мусульмане живут. Они, эти бандюки, тоже не дураки, они знают горские обычаи.
Да?! возмутилась Тана. А что же они тогда в Ботлих залезли?! Вот те и не дураки!
Ботлих, Ботлих! взорвался Хункарпаша. Что вы понимаете, женщины! Там Хаттаб своих ваххабитов защищает, а здесь им чего делать! Нет, своих единоверцев они трогать не будут. Ты думаешь, Шамиль не понимает, что если он начнет у нас кровь проливать, то ему не будет места на этой земле?! Все он понимает. Да тут такое начнется! Да ты хоть знаешь, женщина, что такое кровная месть?!
Да знаю, знаю, ласково, с улыбкой, отозвалась жена, прижавшись к его сильной спине и положив руку на его плечо. По себе знаю. Ты всю жизнь мне мстишь за то письмо, что я тебе написала в сорок шестом. Помнишь?
Ну, ладно, ладно, ласково проворчал Хункарпаша, поглаживая на своем плече женину руку. Ты долго будешь меня голодом морить? Ходишь по соседям, сплетни разные собираешь, а что муж тут с голоду помирает, ей и дела нет
Хункарпаша сел у окна и загляделся на улицу. Помнит ли он? Конечно, помнит, и будет помнить до самой смерти. Тогда, в сорок шестом, он так и не успел к новому году домой: очень медленно шел поезд, потом долго пришлось искать машину, чтобы добраться до родного аула, но все дороги и перевалы были засыпаны снегом. Он попросила одного ингуша отвезти его домой на лошади. Тот согласился за большие деньги, но в дороге их застал буран, и они вынуждены были целые сутки прятаться в пещере. Когда метель, наконец, закончилась, их чуть не съели волки. Хорошо, что у ингуша оказалась казацкая бердана, ею они и отбились от хищников.
Дома его и ждать перестали. Но когда он переступил порог своей сакли, его мать упала в обморок, словно увидала привидение, а отец взял ремень и приказал Хункарпаше снять штаны. Хункарпаша беспрекословно подчинился и, получив свою порцию, обнял плачущих родителей и спросил, что случилось и почему его так сурово встречают. Пока в дом сбегались и съезжались родственники, пока мужчины резали баранов, а женщины чистили казаны и готовили угощение, он с родителями сидел в тесной низенькой комнатке и рассказывал о приключившейся с ним беде. После этого отец встал и принес ему письмо.
Вот, читай, это про тебя. Друг твой прислал, сказал он, облегченно вздохнув.
Хункарпаша стал читать короткое письмо. Его фронтовой друг, с которым они вместе воевали и с которым вместе ехали в эшелоне домой, писал его родителям: «Здравствуйте, многоуважаемые родители и родственники Хункарпаши. Я хорошо знал вашего сына и брата, мы с ним воевали два года. Когда-то мы поклялись друг другу, что если с кем-нибудь из нас случится несчастье, то другой должен написать письмо родственникам. Я с болью в сердце выполняю эту клятву. Когда мы уже ехали домой, в эшелоне Паша сильно заболел. Врачи ничего не могли сделать, и его решили сгрузить на какой-то небольшой станции и отправить в больницу. Я так и не узнал название этой станции, потому что это было ночью и ничего не было видно. Когда его сгружали, он был уже без сознания, и у него была большая температура. Он ничего не видел и не помнил, а только что-то все кричал на вашем языке. Врачи говорили, что с такой болезнью он долго не проживет, что нужны хорошие лекарства и уход. Но будем надеяться, что он выздоровеет и вернется домой. Ведь он же обещал, что через год мы встретимся у меня на родине»
На этом письмо заканчивалось, если не считать слов соболезнования, просьбы ответить ему на письмо и его подписи. Прочитав письмо, Хункарпаша спросил отца:
Отец, но почему вы подумали, что я умер, ведь в письме об этом нет ни слова? Ну, заболел, что же такого! Все люди болеют.
Отец был неподражаем в своей правоте, он ответил:
Ты мужчина, ты горец, и ты обещал в письме, что приедешь домой к Новому Году. Разве может мужчина не выполнить своего обещания, а?
Хункарпаши посмотрел на склоненную седую голову отца, и в сердце его шевельнулась острая жалость. Только сейчас он понял, что пережили его родные, получив это письмо и не дождавшись его к сроку. Он обнял отца за плечи и вместе с ним заплакал.
После недельного гуляния и встреч с родными, друзьями и одноаульцами, когда вино лилось рекой, когда велись длинные разговоры и проходили бессонные ночные посиделки, Хункарпаша вдруг захандрил. Зимой в горах делать нечего, здесь нет ни дорог, ни радио, ни света, и при свете керосиновых ламп мужчины мяли и выделывали бараньи шкуры, ковали в кузницах кинжалы и косы, резали сыромятные ремни и плели из них кнуты и плетки. Женщины по большей части проводили время у очагов, вязали, кроили, шили и вострили свои языки на вечных оселках своей беспросветной и тяжелой жизни. Так, как делали это горские женщины, не умела делать ни одна женщина в мире. А Хункарпаша слонялся по двору и по аулу и не мог себя заставить заняться каким-нибудь делом. Родители и родственники относились к его бездельничанью с пониманием и с терпением ждали, когда излом его судьбы, на грани войны и мира, затянется сам собой. Иногда друзья как бы ненароком знакомили его с сестрами или молоденькими родственницами, но Хункарпаша смотрел на девушек как бы сквозь них, не замечая ни их молодой свежести, ни красоты, ни жадных взглядов, ни затаенных вздохов. На кого бы он ни смотрел, он видел лишь темно-вишневые глаза, полноватые розовые губы с легкой усмешкой, кудряшки темных волос и слышал звонкий, переливчатый, как у колокольчика, смех.
После недельного гуляния и встреч с родными, друзьями и одноаульцами, когда вино лилось рекой, когда велись длинные разговоры и проходили бессонные ночные посиделки, Хункарпаша вдруг захандрил. Зимой в горах делать нечего, здесь нет ни дорог, ни радио, ни света, и при свете керосиновых ламп мужчины мяли и выделывали бараньи шкуры, ковали в кузницах кинжалы и косы, резали сыромятные ремни и плели из них кнуты и плетки. Женщины по большей части проводили время у очагов, вязали, кроили, шили и вострили свои языки на вечных оселках своей беспросветной и тяжелой жизни. Так, как делали это горские женщины, не умела делать ни одна женщина в мире. А Хункарпаша слонялся по двору и по аулу и не мог себя заставить заняться каким-нибудь делом. Родители и родственники относились к его бездельничанью с пониманием и с терпением ждали, когда излом его судьбы, на грани войны и мира, затянется сам собой. Иногда друзья как бы ненароком знакомили его с сестрами или молоденькими родственницами, но Хункарпаша смотрел на девушек как бы сквозь них, не замечая ни их молодой свежести, ни красоты, ни жадных взглядов, ни затаенных вздохов. На кого бы он ни смотрел, он видел лишь темно-вишневые глаза, полноватые розовые губы с легкой усмешкой, кудряшки темных волос и слышал звонкий, переливчатый, как у колокольчика, смех.
Скоро уже по всему аулу говорили, что Хункарпаша влюбился в русскую. А он и сам еще не знал об этом и долго удивлялся, откуда люди знают, что у него на уме, ведь он ни с кем не делился своими терзаниями и мыслями. Он словно все еще чего-то ждал в себе: так весенняя почка ждет, когда при первых признаках тепла из нее развернется и распустится молодой нежный парус листа, который затрепещет при первом ветерке. Хункарпаша несколько раз пытался написать письмо Надежде, но каждый раз над бумагой его слова и мысли рвались, словно тонкая паутина.