Маше нравилось, что старушка не корит именно её, а говорит как бы от всех грешников, от всех людей, живущих на этой земле, и оттого на душе её потеплело, словно и не было этого декабрьского мороза и этой утренней темно синей стыни над головой. А старушка уже тянула её тихонько за рукав:
Пойдем-ка, пойдем, дочка, я тебе все что надо покажу и растолкую. Бога не надо бояться, Бог-то, он милостивый и добрый. Это злых людей надо бояться
Маша посмотрела, как старушка троекратно поклонилась и перекрестилась, и тоже покорно склонила голову и перекрестилась, стараясь наложить на себя крест, как это делают православные христиане справа налево.
В церкви было не протолкнуться, пахло ладаном и воском, а под куполом стоял неумолчный шепот, вздохи и покашливания. Справа, в притворе, работала церковная лавка. Маша купила несколько свечей, маленькую иконку Николая Угодника и большую Серафима Саровского, а потом прошла в среднюю часть храма. С амвона доносился монотонный писклявый голос молодого батюшки, который читал что-то из жития Друга, Наставника и Помощника, Святителя Божьего и Чудотворца Мирликийского Николая Угодника.
После того, как батюшка умолк, все закрестились, а несколько старушечьих голосов что-то затянули. После пения все почему-то зашептались и заулыбались. Маша не понимала ни слов попа, ни значения божественной литургии, она украдкой оглядывала великолепие церковного убранства. С неба купола на неё смотрел мудрыми, болящими глазами Спаситель в окружении херувимов и ангелов, через открытые Царские Врата она видела алтарь со стоящим посередине престолом, на котором лежали евангелие, крест, дарохранительница, а за престолом стояли большой запрестольный крест и высокий семисвечник. С иконостаса на прихожан смотрели лики Иисуса Христа, Божьей Матери, Апостолов, архангелов и святых. Все это блистало сусалью золота и серебра, и иконы как бы светились, отбрасывая теплые блики от сотен свечей и ламп.
Вот в церкви снова стихло, раздались шепот и вздохи, старушка тронула Машу за рукав:
Ты сама-то крещёная, дочка?
Крещёная, шёпотом ответила Маша.
Она и сама-то об этом узнала лишь за неделю до смерти матери, когда та достала из сундука какой-то свёрток и сказала Маше:
Садись, дочка, послушай, что тебе скажу. Я не знаю, как сложится дальше наша с тобой жизнь, но я должна тебе сказать, чтобы ты знала, что русские люди народ православный, и все они принимают обряд крещения. Ты ещё маленькая и не поймешь, что это такое. Сейчас Бога забыли, церкви порушили, иконы пожгли, и никто уже не знает, есть Бог или нет. А люди все равно в кого-то верить должны. Мы с отцом тайком тебя окрестили, так что знай, что ты крещёная, стало быть православная. Мать развернула сверток из белого полотна, в котором лежали нательный крестик, прядка волос и белое платьице. Вот это твой крестик, твоё платьице, в которое тебя одевали после купели, и твои волосики, которые остались после пострижения. Ты их, дочка, береги, но никому не показывай и не рассказывай. Тут мать глубоко вздохнула. Бог знает, как дальше твоя жизнь сложится. Все поняла?
А через неделю матери не стало, и куда потом пропали эти вещи, Маша не знала, потому что у неё началась новая, такая чужая, трудная и незнакомая ей жизнь.
А старушка ей нашёптывала:
Ты одну свечку-то поставь у иконы Божьей Матери, вторую у иконы Николая Угодничка нашего, а третью За здравие али за упокой? шепотом спросила старушка.
За здравие, за здравие, ответила Маша. Сынок у меня в армии служит.
Вот и поставь за здравие, дочка. Вон туда, видишь, да помолись. Сегодня большой праздник, Бог-от все молитвы сегодня принимат
11
Наконец, Маша собралась в дорогу. Чемоданы, набитые одеждой, косметикой, подарками для Сашки, едой, книгами и журналами на дорогу уже стояли у дивана в полной боевой готовности. Провожать её обещали приехать ребята с работы, Гриша Парятин, Галина, Алексей, только Гошка куда-то подевался, хотя обещал прийти ещё вчера. Она вся изнервничалась, поджидая его, меряя шагами расстояние от порога до стола в гостиной и ударяя кулачком в левую ладонь. Ласковых слов в его адрес она, конечно, не жалела. Наконец, пропел соловей.
Наконец-то, закричала Маша и бросилась открывать дверь. Это был Гоша. С растаявшим снежком в рыжих волосах, краснощекий и запыхавшийся от быстрой ходьбы он ввалился в дверь и с похоронным видом скорбно сообщил:
Я с плохими вестями, мать.
Маша обмерла.
Что такое?
Я пришел забрать у тебя твой любимый видик, скорбно ответил Гоша и вдруг рассмеялся, оглашая диким гоготом всю квартиру. Маша набросилась на него с кулаками и стала дубасить по его широченной груди. Впрочем, с таким же успехом эту грудь могла проломить и Царь пушка. Не дожидаясь, пока Гоша разденется, Маша проволокла его в комнату, усадила на стул, вытащила из-под дивана коробку с видеомагнитофоном и приказала:
Вот тебе твоя железка, а мои зелененькие на бочку!
Ну, на бочку, так на бочку. Гоша степенно вытащил пачку долларов из нагрудного кармана рубахи и веёром разложил их на столе. Пересчитай.
Маша добросовестно пересчитала: пять полусотенных, четыре десятки и десять однодолларовых купюр с американскими президентами.
Слушай, Гоша, ты, наверно, ошибся. Тут
Это не я, перебил её Гоша, кивком закидывая рыжие мокрые сосульки с лица на затылок. Это покупатель ошибся. Возьму, грит, за три сотни и всё тут, мол, больше не дам.
Ну а ты?
Ну а я больше и не взял.
И он тебе поверил? с сомнением спросила Маша. Ведь видик-то ещё у меня.
Гоша назидательно поднял прокуренный палец и изрек:
Гоше все доверяют.
Маша быстро чмокнула гостя в замховевшую щеку и спросила:
Налить?
Разрешаю, небрежно ответил Гоша. Он успел опрокинуть в свой ненасытный рот лишь одну рюмку водки, когда входная дверь чмокнула, и вошел Алексей. Он заглянул на кухню и поприветствовал Гошу:
Привет рыжим.
Привет лысым, не остался в долгу Гоша. Когда Алексей разделся, мужики подали друг другу краба и уселись за стол. Маша налила им по рюмке, но сама пить не стала. Закусив колбаской, Алексей спросил:
Всё собрала в дорогу?
Собрала, не тебя же дожидаться, вздохнула Маша.
Покажи, потребовал Алексей.
Да ты что, Лёшка, я только все уложила, акку Не трогай! с визгом кинулась она на него, но Алексей отодвинул её в сторону и, прямо взглянув в её глаза, наставительно поднял палец:
Маша, я знаю, что ты умеешь собираться в дорогу поездила по шарику, слава Богу, но там, куда ты собираешься, совсем другие стрельбища. Понятно? Ну вот и хорошо.
Они прошли в комнату, Маша пнула ногой чемодан, уселась в кресло и отвернулась:
На, мазохист, смотри, нюхай женское бельё!
Не обращая внимания на её псих, Алексей сел на корточки и открыл чемоданы. Он аккуратно выложил их содержимое на диван и стал перебирать. Решительно отложил в сторону громоздкий фен, бигуди в пакете, кружевное нижнее белье, три коробки конфет, оставив лишь одну, пакеты с косметикой, две теплые кофты, двое колготок, модные сапожки на шпильках.
Это все лишнеё, сказал Лёшка. Гамаши теплые, фуфайка или пальто драповое, сапоги без каблуков, варежки, шерстяные носки, сапоги резиновые, теплые панталоны это у тебя хоть есть?
Да ты что, Лёшка, я же совсем голой останусь! закричала Маша.
Я спрашиваю есть? повысил голос Алексей. Тогда тащи. Да, и рюкзак ещё захвати, ну тот, синий, с которым мы за город ездили. Запомнила?
Маша покорно стащила это барахло в комнату и брезгливо побросала к его ногам.
На, мучитель. Всё равно на первой же остановке я раздам это шмотье нищенкам. Они плясать будут от радости, а от меня ты благодарности не дождёшься.
Неумолимый Лёшка улыбнулся, упаковал всё в один небольшой чемодан, в рюкзак, сходил в прихожую и принес сверток. Вытащил из него сверкающий складной нож на двенадцать предметов с мини-вилкой и мини-ложкой и какой-то миниатюрный агрегат, похожий на керосинку.
А это что за пылесос! возмутилась Маша, не возьму!
Возьмёшь, убедительно ответил Алексей. Весит он всего кило двести, а выручить может сто раз. Это походная газовая горелка, японская, между прочим. Ты умеешь заправлять сифон? Вот и здесь так же, вставляешь баллончик, закручиваешь и вари полчаса.
Лёша посмотрел на Гошу, сфинксом сидящего в прихожей на табурете и попросил его:
Друг, если кто придёт откроешь, со скуки можешь и рюмочку пропустить. А мы тут пошушукаемся.
Лёша посмотрел на Гошу, сфинксом сидящего в прихожей на табурете и попросил его:
Друг, если кто придёт откроешь, со скуки можешь и рюмочку пропустить. А мы тут пошушукаемся.
Так бы сразу и сказал. Шушукайтесь, я смотреть не буду, ответил Гоша, отворачиваясь.
Алексей увел Машу в спальню, насильно усадил её на застеленную кровать, крепко поцеловал и присел у её колен на корточки. Поцеловал так, что Маша поняла он с ней прощается. Она погладила его по спине, прошептала в ухо:
Все будет хорошо, АЛёшка.
Я знаю и тебя, и что всё будет хорошо, тоже шепотом ответил он. А теперь вернемся к прозе, Маша. Дорога у тебя будет дальняя, деньги, какие у тебя будут, ни в сумочку, ни в рюкзак, ни в чемодан не клади. Всегда держи их при себе и в разных местах.
Маша усмехнулась:
Да на мне не так уж и много места, Алёша.
Много, много, просто ты сама об этом не знаешь, подначил Алексей. В лифчик и в трусы не прячь. Понятно?
Ну, ты даёшь! А куда же ещё?
Алексей вытащил из кармана пачку эластичных бинтов и кольцо клейкой ленты.
У женщин те места, что прикрываются лифчиками и трусиками, самые вожделенные, особенно для мужиков. Ты уж мне поверь. Так что деньги на карманные расходы держи лучше в кармане, потому что все воры знают, что женщины таскают деньги в сумочках. А воров и лохотронщиков сейчас в крупных городах столько, сколько блох на собаке не бывает.
Ты меня пугаешь, Алёшка.
Ты сколько в Москве не была?
Ну, давненько, конечно. Хотя, вот когда к Сашке ездила
Вот потому и пугаю, потому что, как известно, пуганая ворона и куста боится. Вобщем, лишние деньги будешь приматывать клейкой лентой к ногам или рукам и надевать на эти места эластичные бинты, получается вроде повязки. Проверено, это самые надежные места и подозрения не вызывают. Дальше. Крупные деньги при первой же возможности поменяй на мелкие, только не на улицах, а в обменном пункте, и не спеши менять на рубли. Ну, тут тебе объяснять не надо.