Ещё три года войны. Три года поисков, писем запросов в ответ «не значится», «по учетам не проходила», «нет», «нет», «нет». Вести из Алма-Аты тоже не радовали старые знакомые, аэроклубовские летчики и техники вместе с самолётами ушли на фронт, а из новых никто ничего не знал. В районе, где стоял дом Тани, выстроили цеха военного завода, дома снесли и жильцов расселили кого куда.
Прошлое в прошлом, настоящее опасно и непредсказуемо, будущее неизвестно. Только память, даже не о Тане, о высоком апрельском небе, о теплой просыпающейся земле, о двух деревьях, растущих из одной лунки, заставляла верить и повторять как молитву, как заклятье: «Я люблю тебя. Мы обязательно встретимся».
Двадцать первого июня 1945 года Байтурсын стоял у дерева дуб и сосна срослись стволами. Накрапывал дождик, Байтурсын погладил ствол и медленно пошёл к остановке автобуса.
Я люблю тебя, прошептал ветер в кронах деревьев.
Я люблю тебя, эхом откликнулся за спиной тихий голос. Это была Таня.
С тех пор они не разлучались. Каждый год Байтурсын и Таня приходили к своему дереву, приходили сначала с детьми, потом с внуками. Потом приходила только Татьяна. Потом дерево осталось одно. Ненадолго.
Теперь Таня и Байтурсын снова приходят к дереву, полные надежд, весёлые, юные, такие, как много лет назад, когда сажали в одну лунку дубовый росток и сосновую шишку.
А дерево стоит, и если раньше дуб прикрывал сосенку ветвями, то теперь сосна защищает дуб. Поздней осенью, когда опадают листья, хорошо видно две кроны и, покрытый чёрной дубовой корой, ствол, где справа, сквозь грубую «кожу» просвечивает медовое тело сосны.
Любовь спасёт мир.
Не любовь, а красота!
Поспорьте, поспорьте. А то и подеритесь ещё. Тут мухи отдельно, котлеты отдельно. Негоже, конечно любовь да красоту так сравнивать, однако сами посудите красота, она во всём есть. Но если ты красоту не видишь, не понимаешь, не чувствуешь, как онатебяспасти может? Не говоря уж о мире. А полюбишь, и всё изменится.
Так уж и изменится?
Каждому своё, желающего судьба ведёт, нежелающего тащит.
Да ты, брат, философ.
Это не я философ, это грек Клеант. Давайте расходиться уже.
Всем любви!
Ночь пятая: Голос городской аптеки
Что мне рассказать о себе? Знакомые городские Голоса называют меня «аптекарем». А я не аптекарь, и даже не учусь просто я живу в аптеке 2. В Центральной Аптеке на Гоголя-Фурманова. Да-да, именно так, с больших букв. А все потому, что моя аптека самая старая из государственных аптек в городе.
В былые времена с врачебной помощью в Верном было нормально только обращайся занедуживший!15 Военные врачи, цивильные врачи, которые по тёплому времени дружно на полянке в Казённом саду отдыхали. Офтальмолог городской вёл приём! Даже психиатрическая лечебница имелась. На пятнадцать мест. Лекарства врачи выписывали необходимые для лечения и выздоровления. Но народ-то, в основном, к бабкам, знахарям да костоправам обращался «настоящие» лекарства дорогие и не всем по карману. Тем не менее, первую аптеку в городе открыли в 1884 году, почти сто тридцать лет назад. Через год открылась еще одна аптека, но город был маленьким, и не выдержав конкуренции, хозяин второй аптеки разорился и дело ликвидировал. А хозяин первой и единственной аптеки процветал и в 1906 году даже открыл филиал. Наконец, в 1910 году появилась ещё аптека, в которой, невиданное дело, работали два (!) фармацевта с высшим фармацевтическим образованием. Понятно, что купить там лекарства мог себе позволить далеко не каждый.
После революции аптеки отобрали у частных владельцев и превратили в государственные. Три года спустя, в 1920 открыли новую аптеку, мою, первую среди многих последующих.16 Мне понравилось пусть дом был невелик, зато пахло там травами, настоями, отварами. Жила в моем доме какая-то особенная аура, таинственная, успокаивающая, надёжная: здесь обязательно помогут. Поэтому я никогда не изменял своему дому, даже когда его снесли и на этом месте построили большой жилой дом. Я верил, я знал, что в первом этаже обязательно будет аптека. Так и случилась: аптека работает и по сей день, работает 24 часа в сутки без праздников и выходных. И сколько бы ни было в городе аптек, а их последнее время несчитано, моя остаётся лучшей. Мне интересно жить в этом доме и наблюдать не только за теми, кто приходит в аптеку, но и за обитателями квартир, которые живут над ней. Потому что всех их охраняет тот самый невидимый, но добрый и здоровый дух жизни.
Жертва
Родители наградили сына истинно гоголевским именем Нечипор. Нечипор Мамко. Пока семья жила в Целинном крае, проблем у мальчика не было. Но стоило переехать в Алма-Ату Пацаны во дворе немедленно окрестили новичка по аналогии с Чиполлино Чипамамка, Чипа. Кличка Нечипору не понравилась: он начал драться. Драться во дворе, драться в школе. Синяки под глазами перманентно кочевали слева направо и справа налево, скитались по лицу, окрашивая кожу мутным радужным спектром. К «Чипе» прибавилось «Слива» из-за вечно разбитого носа.
Как-то после очередной драки во двор выплыла соседка, Грета Францевна. Протянув побитому Нечипору белоснежный батистовый платок, спросила:
За что бьёмся?
За имя, проворчал Нечипор. Какой я Чипа?
А как тебя еще называть Порик или Неча? зашумели мальчишки.
Деточка, у тебя мужественное сердце и удивительное имя Никифор. По-гречески победоносец, соизволила пояснить Грета Францевна. А вам, молодые люди, должно быть совестно.
Дворовый заводила Колька оглянулся на своё воинство. Воинство ждало колькиного решения как скажет, так и будет. Вожак ответил:
Поняли, бабушка Грета. Обратился к Нечипору. У нас один Кешка есть Еркын. Будешь Кешкой вторым?
Кешкой буду, солидно отозвался Нечипор.
Поняли, бабушка Грета. Обратился к Нечипору. У нас один Кешка есть Еркын. Будешь Кешкой вторым?
Кешкой буду, солидно отозвался Нечипор.
Тогда пошли в футбол стукать. Ты в защиту или нападение?
Я лучше на ворота.
Вот и славно, заключила Грета Францевна.
Так и стал Нечипор Мамко по паспорту, Никифором-Кешей Мамкиным по жизни.
Была у Кеши тайная страсть или слабость, словом то, что по-заморски можно назвать хобби. Мамкин любил и умел шить всё, что угодно: рубашки отцу, халаты и выходные платья матери. Строчить брюки, куртки, рюкзаки, шляпы. Из обрезков кожи, фетра, джинсы, солдатской диагонали, ситца и кремплена он создавал шедевры портновского искусства. Родители, пошитые сыном, вещи носили с удовольствием, хвалились обновками, но никогда и никому не говорили, кто создатель стильных, удобных одеяний. Совестились, опасаясь осуждения: такой парень, а занимается бабским делом. Мать, расправляя воланы на новой блузке, говорила: «Дальняя родственница портниха, пошила. Что вы, что вы, она заказы не берёт. Вы же понимаете» и многозначительно поджимала губы.
Пришлось Никифору, в угоду родителям, закончить стандартный технический ВУЗ и отсиживать инженером в неком проектном НИИ. С распадом Союза развалился и НИИ: сотрудники разбрелись и занялись кто чем. Мамкин стал челноком. Ему понравилось слово напоминало о тайной истинной жизни, да и по сути сновал туда-сюда, как швейный челнок. Сначала ездил в Китай, потом в Турцию, немного раскрутившись в Эмираты, потихоньку подумывал о Европе.
Однажды сходя мокрой ночью по трапу самолёта после очередной удачной поездки, неловко повернулся, «поскользнулся, упал, потерял сознание, очнулся гипс». Сложный перелом левой голени и коленного сустава надолго приковал Мамкина к дому.
Жена с утра уходила на работу, дети в школу, после на тренировки, в кружки, просто погулять семья собиралась дома к восьми вечера. Немощный глава семьи сидел в одиночестве. Мамкин затосковал, стал жалеть себя, вспоминать молодость и начал шить. Буйная фантазия вкупе с древней машинкой Зингера творили чудеса. Комбинезоны, пальтишки, платья, которые жена Мамкина относила в специализированные магазины, разлетались, как горячие пирожки среди оголодавших студентов. После смокинга, «построенного» для крошечного рыжего той-терьера, к Мамкину стали записываться в очередь сдвинутые на своих питомцах владельцы элитных собачек. Хорошим тоном стало являться на вечеринку или «выходить в свет» с собачкой «в наряде от Мамкина».
Как-то к Никифору пришла матушка олигарха местного значения, дама преклонных лет с такой же пожилой болонкой и заказала к грядущему семейному торжеству для любимой собачки вечерний костюм. Мамкин с восторгом согласился и блестяще выполнил поставленную задачу. Костюмчик получился на загляденье: шёлковый цельнокроеный фрак, переходящий в штанишки с лампасами, белая манишка, красный кушак, галстук-бабочка. Хитрушка заключалась в отсутствии застёжки. Псинку приходилось запихивать в одеяние через горловину и затягивать на шее бабочкой.
Придя за готовым изделием, дама пожелала увидеть любимца в торжественном наряде ладно ли костюмчик сидит. Усадив хозяйку на мягкий диван в гостиной, кутюрье понёс собачку в спальню, где и приступил к сложному процессу облачения бедного животного. Болонка сопротивлялась, Мамкин упорно впихивал её в одёжку и только успел затянуть на шее галстук, как собака, не вынеся напряжения и груза прожитых лет, испустила дух. Попросту скончалась. Мамкин обмер. Попытался делать собаке искусственное дыхание, начал трясти и в этот момент в комнату вошла заждавшаяся хозяйка болонки. Увидев, как негодяй-портняжка обращается с «сюси-пуси солнышком, отрадой жизни» дама страшным голосом выкрикнула: «Мерзавец!» и, схватившись за грудь, рухнула на пол.
«И эта! Погиб. Громыхая гипсом, плача от боли и ужаса, Мамкин метался по квартире. Что делать? Делать что?!» Мамкин схватил телефонную трубку, с трудом попадая по кнопкам, набрал знакомый номер:
Еркын! Выручай. У меня два трупа! Хорошо. Понял. Откуда кислота только уксус
Еркын привёл с собой Кольку-хирурга. Всё оказалось не так страшно. Общими усилиями соседи привели олигархову матушку в сознание. Болонку во фраке со всей соответствующей моменту скорбью уложили в коробку из-под итальянских сапог, импровизированное хранилище бренных останков завернули в кусок чёрного бархата, сопроводили вместе с хозяйкой домой, в особняк. Ещё раз принесли соболезнования и отбыли успокаивать Мамкина.