Мы сегодня с Васильичем изображали дозор у реки: как бы спрятались с мощным биноклем и время от времени обозревали окрестность. Как будто бы ждали «морского» вторжения «первых», готовые бросить свой флот на врага из засады: пусть думают, что у нас уже есть этот флот. Пусть волнуются, ведь у «участка-1» флота нет, это точно. Естественно, мы с ним болтали: затеяли спор про архей. Со стороны это было, наверно, забавно: сидят у воды второклашки и спорят о классификации прокариот Интересно, мы вспомним об этом зимой?
Подошёл командир, постоял в паре метров и тихо приблизился. Чтож, вот и он подошёл попрощаться. Не знаю как смог он держаться так долго: военный до мозга костей, из семьи офицера, воспитанный действовать, действовать смело, решительно, твёрдо, в последнее время он даже и не возглавлял нас. И не потому что не смог, потому что пытаться командовать яркими исследователями ещё более бессмысленно чем пасти котов.
Рассудите, сказал командир, Ничего не могу с собой поделать, тянет заниматься историей. Не только историей войн и картами сражений. Но какой в этом прок для нас?
Знаешь, ответил Васильич, Читал я, что Нобелевская премия не завещана математикам потому, что во времена Альфреда Нобеля эту науку считали далёкой от практики. Если тебе интересно, то действуй, а польза никогда не знаешь, откуда придёт идея и какое она найдёт применение. И вообще, нет ничего практичней хорошей теории.
Я подтвердил: я уже убедился, что интересоваться надо всем и всегда. Самые лучшие идеи находятся там где не ждёшь. А идеи нужны даже мне, «железячнику»: я тут, как Пугачёва поёт, «занимаюсь на труде синхрофазотроном». До ускорителей дело пока не дошло, но в последнее время в Транслабе я занят постройкой всё более сложных исследовательских инструментов, ведь чтобы продвинуться в технике, мы обратились к наукам. И если для Нортона весь инструмент это ручка с тетрадью, то многим уже перестало хватать арсенала их «школьно-домашнего» инструментария.
Да, заказать это можно и Техтерритории, но «заказать» в нашем случае значит послать им чертёж или схему. А с этим пока что беда: когда нужен кому-то прибор, объяснить для чего он, заказчик сумеет в два счёта, какие параметры нужно тем более. Но рассказать как устроен и как его сделать А Техтерритории изобретать за нас запрещено!
Изобретать я люблю, у меня получается. Зная об этом, ребята приходят ко мне в мастерскую. Берусь за любую работу, но прежде чем взяться, стараюсь понять, почему это сделано так. Не всегда понимаю, но чаще, поняв как работает это у взрослых, я делаю всё по-другому. Возможно, не так хорошо как у них, но люблю чтобы в схеме была красота. Самому чтобы нравилось, как же иначе?
Мою мастерскую прозвали Транслабой, история тут такова: прошлым летом, когда мы проектировали город, я распланировал в нём хорошую мастерскую. Я очень хочу сам построить автомобиль, даже назвал её Транспортной. (Так получилось, что сызнова автомобиль я пока не построил, но переделал одну С-3Д в небольшой грузовик. Вскоре «грузовая инвалидка» дополнилась рампой, лебёдкой, стрелой грузовик был один, а работ было много. Когда нам прислали ещё одну мотоколяску, то я первым делом избавился от неподходящего кузова: сделал её сочленённой, как «Кировец». ) Я не припомню уж кто на вопрос «ты куда?» машинально ответил: «в транспортную лабораторию». Так появилась «Транслаба».
В Транслабе я понял вдруг то что бросалось всё лето в глаза, но никто не увидел. Чинил провод от утюга, и решив защитить его от истирания, стал пропускать провод через пружинку. И вот что подумал: мы развиваемся как по пружине, «витками», мы делаем шаг исходя из того что противник имеет всё то же что мы. Поясню на примере: как будто бы были у нас изначально с ним ружья. Кремнёвые. Изобрели мы тут ружья с затвором: нам кажется это несложным, когда уже сделали. Что помешает противнику сделать такой же несложный шажок? Подучили мы химию, металлургию, и сделали магазинную винтовку с бездымным порохом. Новый виток: против них с «трёхлинейками» нужен «Максим». На «Максима» придётся идти в наступление «Марком», его остановим мы «сорокапяткой», её не боится КВ Так мы можем встречать войско хана Батыя без лат потому что «а вдруг у Батыя винтовки», однако с другой стороны и противник пока будет что-то копировать, мы уже сделаем новое. А вот улучшить готовую схему противник не сможет: не он конструировал.
От размышлений меня оторвал математик:
Прости если вдруг отвлекаю. Ты мне как механик поможешь понять?
Он принёс с собой старую книгу: Судпромгиз, 1955 год. Имя автора мне ничего не сказало, однако название «На Орле в Цусиме»! «Орёл» же был одним из самых совершенных броненосцев того времени! Если я должен прочесть как механик Я с благоговением взял в руки книгу, нащупал закладку и нетерпеливо раскрыл.
Я сейчас точно ко времени? Что-то ты грустный, сказал математик.
Сегодня прислали, и с ними письмо, мол использовать только такие.
Я показал ему на коробку новых патронов:
Придётся оставить конструирование автомата. Патрон слишком слаб чтобы привести автоматику.
Чтобы привести автоматику известного типа, подумав, поправил меня математик.
Похоже, пора подвести итог этому здешнему лету, ведь в прошлое, первое здешнее, лето мы в августе были в Артеке. Я думаю, в этом году будет так же.
Участок-1 отказался сотрудничать с нами похоже, граница закроется. Нас меньше сотни, и это, пожалуй, уже «утряслось»: за победами, воинской славой идти нужно было не к нам, а от нас. Между участками долго не прекращалось броуновское движение: кто-то приходил, кто-то уходил, кто-то возвращался от нас, кто-то к нам Были ли «Штирлицы»? Был и от нас к ним разведчик, и, видимо, были от них, но у нас либо ты, бросив всё, уходил, либо, бросив весь мир ради знаний и экспериментов, ты мог быть лишь нашим.
За лето я много узнал, научился читать, понимать «специальные» книги, рассчитывать сложные детали и тут же вытачивать их на станках и я построил машину! Теперь можно просто дождаться Артека.
Я день или два отдыхал, отсыпался за месяц, за весь этот славный прыжок к небесам, я читал то что задано было на лето, как вдруг Со мною такое случается: дышишь всё, дышишь, а воздуха нет. Интересно, что здесь это было впервые: за прошлое лето, когда я валился под утро, счастливый от сделанных дел, от прочтённого, изобретённого за день ни разу. Похоже, меня убивает рутина. И в школе, зимою, добьёт. Рина сбегала за стетоскопом, послушала. Мне стало лучше; она побыла со мной рядом, не раз прижимая ко мне стетоскоп, и лишь только потом отпустила.
Тогда я решил до последнего, до «переезда» в Артек «не сбавлять обороты»: успеть что успеется, пусть не доделаю, пусть даже только начну как там у китайцев, «дорога в тысячу ли начинается с первого шага»? Пожалуй что шаг этот может дать путнику веру, что он одолеет весь путь.
Поработав в Транслабе за кульманом, я взял чертёж и отправился в библиотеку, порыться там в справочных материалах. Войдя, я увидел там доктора. Рина сидела над медицинским справочником, и (я не вдруг это понял!) ревела. Я даже не знал что мне делать. Обнять? Рассмешить?
Ах, как я хотел, чтобы это она волновалась как доктор! И только как доктор.
Наутро она собрала всех нас в клубе. Совсем не девчоночьей твёрдой походкой взошла на трибуну, заставив весь зал замереть от такой перемены. Она говорила негромко, но каждое слово металлом чеканило звон тишины: «Клянусь Гермесом-врачом, легендарным Асклепием, Гиппократом, Ибн-Синой, Парацельсом и всеми врачами, жившими раньше, живущими ныне и теми кто будет. Клянусь до конца своих дней совершенствоваться как доктор и употреблять все силы и всё искусство врача во благо и только во благо больных. Ни усталость, ни немощь, ни страх, ни болезнь не заставят меня отказаться от помощи людям.»
Сказав это, Рина немного растаяла, чуть улыбнулась и пулей умчалась за дверь.
Едва не столкнувшись с ней, тихо вошли те ребята, с которыми месяц назад я рассматривал, сравнивал схемы:
Возьмёте?
Конечно возьмём.
Я оставил ребятам квартиру, в которой почти не бывал: всё равно я давно уже спал то в Транслабе, то в домике «на шести сотках».
Наутро пришли Наблюдатели. Перед Артеком они снова дали карт-бланш, и мы заново спроектировали весь город. Так, дом стал единственным: все поместились. Он был нестандартно устроен: из каждой квартиры был выход наружу как через холл, так и через идущий вкруг дома балкон; лифт же был заменён эскалатором, чтобы никто не застрял.
А какие задуманы лаборатории!.. Мудрый Эйнштейн говорил о своих мысленных экспериментах как о лесах, которые после постройки здания можно убрать. Но для нас, получилось, леса оказались важней возведённого дома, ведь с помощью них теперь можно построить намного более величественное сооружение: мы научились, мы поняли. Это важнее. Не знаю, что будет у «первых». У нас будет новый «виток»: нам так уже нравится.
Станционный почтмейстер
Раздобудь себе холм, чтобы видеть с него
Я часто говорю, мол «используя преимущество моего классического образования». Копирую фразу биолога Лоренца? Более чем вероятно: книги, определившие мой слог, были классикой. Иное читать на территории СТ (да и всего остального СССР) было опасно, а классику классику кто запретит? Так, помнится, пели мы дифирамбы непогрешимым кремлёвским старпёрам и тут же, на том же уроке читали, заучивали наизусть «Ворону и Лисицу»
Итак, по порядку. Для коего расставим точки над i (так как «истина не в устах говорящего, но в ушах слушающего»): мой переход на Базу, моё оставление мира СТ, предательством не было: Штирлиц не предавал Германию, он изначально ей не служил.
Как я попал туда? Элементарно. И специально: на втором периоде, когда будущее СТ влипло в войнушку за Новые территории, а что будет Базой начало первый «виток», границы фактически не было. У них просто не было сил на охрану, а мы мы начинали «виток».
Да и не сдерживали мы взаимной миграции: от нас уходили в надежде прославиться, ибо славу проще добыть на войне, а мы воевать как-то не собирались; нас покидали те, кто жаждал власти: для «витка» мы должны были стать «чокнутыми профессорами», которым никто не мешает творить. Убегали и те, кто не выдержал бешеных темпов, кто, просыпаясь в лаборатории от того, что замерли стримеры или встал робот, завернувший последнюю гайку, понял: это не для него. К нам приходили другие, кто жаждали знаний как воздуха; кто был готов опускаться на дно и карабкаться в горы.