И докатилась их слава до города Бремена, и прислали им оттуда one-way ticket каждому, и исполнили они там свои песни о жизни разбойников в дремучих лесах под аккомпанемент Бременского филармонического оркестра крепкий лирический шансон. А бременские любители музыки даже плакали, думая, что это про свежий ветер перемен и падение берлинской стены.
То есть, в конце концов, не только сбылась мечта, а даже получилось ещё лучше.
А. П. Чехов приходит в театр без билета
Один режиссер так полюбил А. П. Чехова, что ставил только его пьесы. Поставит, например, пьесу «Дядя Ваня», а потом сразу за «Три сестры» принимается. А после них сразу спектакль «Чайка». Ну, а потом опять всё по-новой «Дядю Ваню», «Три сестры», а за ними снова «Чайку», но уже в новой интерпретации.
Но вот однажды, в грустную годовщину смерти писателя, произошло странное событие. Где-то к последнему акту в ложу вдруг садится некий господин в пенсне, с небольшой бородкой, отдаленно напоминающий Антона Павловича Чехова.
В зале было по традиции темно спектакль шёл «Три сестры».
Когда же спектакль закончился, и актёры стали выходить на поклон, этот, предполагаемый Антон Павлович, перелез через барьер ложи и вышел вместе с актёрами и режиссером на сцену. Цель у него была одна пожать крепким бронзовым пожатием руку режиссеру-постановщику. Собственно, для этого он и сошёл с постамента в Камергерском переулке, на котором стоял неподвижно с 1998 года.
Актёры, как племя неверное и вечно недовольное и режиссером, и репертуаром, и зарплатой, узнав классика по пенсне и бородке, стали вдруг ни с того, ни с сего скандировать: «Зачем живем, зачем страдаем?»
Как бы, опосредованно, жалуясь на режиссера, выбор репертуара и зарплату, но в то же время, выражая почтение, цитированием знаменитого классика. Собственно тут и придраться не к чему текст из последней сцены пьесы «Три сестры».
Странно, что и зрители, которых никто не заставлял покупать дорогие билеты и идти смотреть спектакль «Три сестры» в новой интерпретации, тоже подхватили этот лозунг.
И громогласное «Зачем живем, зачем страдаем?», в зрительском исполнении, уже даже стало напоминать какой-то политический лозунг, никак неуместный в театре.
Режиссер был человек образованный, читал не только Чехова, но и Пушкина, сразу заподозрил недоброе при появлении бронзового изваяния, но все еще тайно надеялся, что это не к нему. Давал надежду материал, из которого был сделан монумент бронза.
Нет, не каменный! думал он, Точно! Бронзовый! Не посмеет!
Но бронзовый Чехов, в отличие от реального мягкого и интеллигентного, от своей затеи отступать не собирался и смотрел не на публику, и не на актеров, а конкретно в сторону режиссера.
Статуя Чехова. Дрожишь? Ты ставил «Три сестры»?
Режиссер. Да я.
Статуя Чехова. В который раз?
Режиссер. Не помню.
Статуя Чехова. Дай руку.
Режиссер. Вот она.
Бронзовая статуя жмет руку.
Статуя Чехова. Не надо больше пьесы мои ставить.
Режиссер. «Оставь меня, пусти. Я гибну кончено!»
Проваливается.
Но на этом еще дело не кончилось. Расправившись с режиссером, классик направился в бухгалтерию.
Бухгалтер еще не ушла домой, а только красила губы перед зеркалом. Работая не первый год в театре, она привыкла к дурачествам и розыгрышам актеров. Но здесь было что-то другое. Она это сразу почувствовала, потому что зеркало вдруг выскользнуло из её рук и разбилось на мелкие кусочки, оповещая об уже случившейся беде и предстоящих незапланированных расходах.
Оказалось, что классик не случайно зашел именно в бухгалтерию. Он принес туда заявление с требованием оплатить причитающийся ему гонорар восемь процентов от каждого сбора, за все спектакли. Вот так фокус!
Оставив остолбеневшую и в полном недоумении бухгалтершу, но, не пожав ей руку, он стремительно вышел, гремя бронзовыми ботинками, и сразу направился в адвокатскую контору, к очень известному адвокату и с его профессиональной помощью, написал подробное завещание на всех своих детей.
Искушенный читатель спросит: «Какие дети? При чем тут дети? У Антона Павловича Чехова не было детей!»
Да, не было. Но он захотел, чтобы они появились!
Не теряя зря времени, он прямо от адвоката поспешил в перинатальный центр. Нашел нужную лабораторию, сдал материал, как положено, и отправился срочно искать суррогатную мать.
И довольно быстро отыскал ее среди своих же коллег врачей, симпатичную, крепенькую докторшу, отдаленно напоминающую Ольгу Леонардовну Книппер-Чехову. Но на ней было не длинное платье с висящим медальоном, как на супруге Чехова, а брюки да медицинский халатик. И разговор, на заданную классиком тему, между ними был не любовно-сахарный, а сугубо деловой и медицинский с использованием латыни в нужных местах.
Когда все проблемы с потомством были решены, бронзовый классик вздохнул с удовлетворением глубоко от того, что все дела переделал, да и зашагал твердой поступью обратно к себе, в Камергерский переулок и встал там на свой гранитный постамент.
С той поры, забоялись режиссеры ставить пьесы А. П. Чехова, опасаясь прихода бронзового гостя.
Примечание:
Памятник А. П. Чехову
Материал бронза
Постамент гранит
Воспоминания старого разведчика
Старый седой заяц, одетый в собственный мех, а сверху ещё мягкий махровый халат, садиться к письменному столу писать воспоминания.
Стучит лапами по клавиатуре, остановиться не может, столько накопилось внутри надо дать выход.
В разведку попал не случайно отбирали строго, отсеивали жестоко. Взяли сразу. Мужской шарм раз, уши локаторы два, глаза всегда косые и никогда не пьянеет.
Равномерно стучат лапы по клавиатуре в такт горячему сердцу, а холодный ум уж сам подсказывает, о чем писать, а о чём нет, так сказать, внутренний цензор.
Равномерно стучат лапы по клавиатуре в такт горячему сердцу, а холодный ум уж сам подсказывает, о чем писать, а о чём нет, так сказать, внутренний цензор.
Тогда ещё обратились к руководству по поводу воспоминаний о чём можно писать, о чём нельзя.
Про города, про достопримечательности можно?
Это пишите. На это запрета нет.
А про еду? Секреты приготовления пищи?
Можно.
А про обычаи народов мира?
Не запрещено.
Что вы, как малые дети, ей Богу. Всё разрешено, что не запрещено.
И сказали заветные слова, которые каждому разведчику известны во всём мире без перевода, «Top secret» нельзя.
А фотографию публиковать можно?
Это можно, но только не свою.
Вспоминает старый ветеран, как перебрасывали его через границу, как мячик волейбольный через сетку туда-сюда, туда-сюда.
Леса дремучие, волчьи тропы, грибы ядовитые, чужие пограничники с недобрыми лицами, с огнестрельным и холодным оружием, поджидающие в кустах. Не себе чего прогулка по лесу? Но ничего, проходил, путал следы, отпугивал собак ищеек разными дезодорантами, целый рюкзак с собой нёс для этих целей.
Потом переодевался в кустах галстук, пиджак, дипломат в лапу, очки на нос и работать.
Молодой был, горячий, противоположный пол проходу не давал. Отказываться вроде было тоже неудобно, не вежливо.
Разные были, так сказать, особи и сытые, откормленные, ароматные, в собственных мехах и бриллиантах из капиталистических стран, и худые, костлявые, голодные и немытые из развивающихся, с ещё отсталой экономикой. Отвлекали, конечно, от работы, мешали выполнять задания, а иногда и помогали, зависело от обстоятельств.
Одну забыть не мог. Красавица была лапы задние длинные, как у манекенщиц. Брила их лезвием «Нева», привозил ей как сувенир. Рисковал, конечно. А на передних лапах нежный пушистый мех, пахнущий иностранным шампунем, уши завязывала в бант, наподобие, как у Татьяны Михалковой.
Сказал ей тогда сурово: «Ты больше не душись. Собаки ведь след возьмут по запаху.
С укором посмотрела, любила сильно. Это была их последняя встреча.
Профессиональное заболевание себе заработал и кличку среди товарищей получил Джузеппе Сизый Нос.
Тут ничего не поделаешь все чем-нибудь болеют: у шахтёров силикоз, у врачей- психиатров шизофрения, от больных заражаются разными маниями, машинисты поездов в метро, говорят, в старости темноты боятся.
Иногда приходилось пить и неделю, и месяц, если требовалось по работе.
Глаза, как и раньше синь голубая, только сизый нос выдаёт старого разведчика. Правда, зеленью руководство не обижало, всегда давало на расходы без счёта лишь бы был результат!
Уже потом, когда в отставку ушёл, в тур поехал в Италию, друга старого навестить, из своей же гвардии, старого бойца, Карло.
Приехал, естественно не без сувенира, привез полено ему берёзовое. На границе, правда, были проблемы. Вызвало подозрение зачем полено везете за границу, не поверили, что сувенир. Потом удалось, конечно, уладить этот вопрос по международным каналам.
Старый Карло растрогался, аж целовать полено стал. И сразу к верстаку строгать новую куклу. Мастер своего дела!
Сколько он этих мальчишек настрогал! Правда, на отца не похожи у всех нос длинный, зато нрав и характер в отца весёлые, бесшабашные все артисты. Все любили, как Каштанка у Чехова, когда стружками и клеем столярным пахнет.
Клей нюхали, когда тосковали по отцу, а рубанок почитали больше, чем бензопилу или станок для деревообработки.
И каждый отцу на день рождения со всех концов света курточку бархатную присылал, а кто и пиджак модный.
У Карло свой театр теперь. Исполнилась золотая мечта. Конечно, тут и руководство помогло с финансами, один бы не поднял это дело, много ли заработаешь, орудуя рубанком!
Эпилог
Старый ветеран выходит из подъезда, оглядывается по привычке, нет ли хвоста.
Свой-то, пушистый на месте, хотя под брюками, постороннему глазу, естественно, не видно! Так надо.
У подъезда уже ждёт его такси. Старый совсем стал, болят и передние лапы, и задние врачи поставили диагноз остеопороз. В булочную ходить стало тяжело.
Открывает дверцу автомобиля с шашечками. Свой же сотрудник приехал, Николай. Все руки в татуировках с номерами телефонов «Такси по вызову».
Но конспирация, есть конспирация пароль обязательно традиция.
Вопрос: «Разменяете 100$?»
Ответ: «Обратитесь в обменный пункт».
Всё правильно. Сел. Поехали.
Из окна уже следят за ним, как минимум 10 пар косых глаз, принадлежащих сознательным гражданам: «Опять на такси в булочную поехал!», завидуют они