Не позволил отец нам жениться. Она огнищанка я княжий сын. Только все одно по-моему вышло. Оттого я с легким сердцем от звания грядущего князя отказался. К чему власть, если рядом любимой нет? Вот и я говорю ни к чему.
И пусть не отпускают меня пока со Старокиевской горы. В крепи держат. Стерегут, пока Ольга с сыном в Нов-город ушли, а Свенельд на Руси порядок наводит. Только терпеливый я. Знаю, что придет день и увижу ее снова. А в разлуке любовь наша только сильнее станет.
Так и сидел я в шорне на кожах. Дарену укачивал, точно дитятю. А она совсем успокоилась, придремала даже.
Оставь ее! выдернул меня из дум окрик.
Я и сказать ничего не успел. Почувствовал, как чья-то крепкая рука меня за шкирку схватила. Рванула так, что я, словно кутенок, вверх тормашками полетел. Успел заметить, что Дарена так и не проснулась. Вот и ладно. Ее тревожить не будем. А с обидчиком поквитаемся.
Ладонь под щеку подставил, чтоб о землю не дерануло. Кутырнулся через плечо. Чую рука обидчика с ворота сорвалась. На ноги вскочил. Собрался сдачи дать. Только не сумел. Он проворней оказался. В горло вцепился, к стене прижал. А хватка у него крепкая, как клешня у рака. Придавил в ремни да уздечки, что на стене висели. Если бы не они затылок бы о бревна разбил.
Убью! супротивник змеюкой зашипел.
Только тут я понял, кто на меня набросился. Мотнул головой. Из ремней выпростался, смотрю Свенельд. Вернулся, значит.
Дурак! хриплю. Отпусти! Девку разбудишь Опять кричать станет а у самого в глазах темнеет.
Ты чего ее облапил? не унимается варяг. Думаешь, что если убогая она, так с ней непотребства творить можно?
Не лапал я ее силы меня оставлять стали. Успокоить хотел отпусти.
Он на меня взглянул недоверчиво, но с горла руку убрал. Я по стене тряпкой сполз. На четвереньки опустился. Тошнота накатила, вот-вот выворачивать начнет.
Ртом воздух хватаю.
Отдышаться никак не могу.
Она вороньего грая испугалась, я головой помотал, чтоб скорее в себя прийти. А ты дурное подумал
Ладно, Свенельд рукой махнул. Не разобрался я.
Он нагнулся над спящей Дареной, ладонью по волосам растрепанным нежно провел. Девка что-то забуробила во сне, а потом улыбнулась вдруг. На бок повернулась. Культю под голову подсунула. Спит.
Ртом воздух хватаю.
Отдышаться никак не могу.
Она вороньего грая испугалась, я головой помотал, чтоб скорее в себя прийти. А ты дурное подумал
Ладно, Свенельд рукой махнул. Не разобрался я.
Он нагнулся над спящей Дареной, ладонью по волосам растрепанным нежно провел. Девка что-то забуробила во сне, а потом улыбнулась вдруг. На бок повернулась. Культю под голову подсунула. Спит.
Тут и я в себя пришел. С пола поднялся. Вздохнул глубоко. В нос привычный запах кожи, конского пота и навоза ударил.
Живой
Прости, Добрынка, за то, что набросился на тебя, варяг на меня глаза поднял, а в них веры нет.
Я в ответ головой кивнул.
Что? говорю. Жалко тебе ее?
Жалко, тихо ответил Свенельд. Пускай спит, он нехотя от Дарены оторвался.
Пойдем, говорит. Мешать ей не будем.
Вышли мы из шорни. Он за собой осторожно дверь прикрыл.
Ты когда приехал-то? спросил я, потирая шею.
Только что. Коня на конюшню завел. Про Дарену спросил, а мне Кветан говорит, мол, с Добрыном она, в шорне. Вот и досталось тебе ни за что, ни про что, а сам мне в глаза посмотрел.
Пристально так. Точно выпытывая было чего, или не было?
Да, удружил мне старшой, выдержал я его взгляд. А ты тоже хорош. Так и угробить можно.
Ну, да ладно, похлопал он меня по плечу.
Поверил?
Кто его разберет, что у него на уме? Однако слепому ясно между варягом и девкой шутоломной Леля2 крылами своими махнула
Вот ведь, как Доля с Недолей порой нить судьбы вьют. Сами крутят веретено, и сами же над работой своей потешаются.
Нитка черная
Нитка белая
И вчера еще дочь Любояра-коваля ножом вострым пыталась сердце варяжское пробить, а сегодня это же сердце тоской любовной иссушает. И понимает Свенельд, что не пара ему Дарена.
Однорукая
Полоумная
На варягов сердитая.
Гонит он ее из дум своих. Сам сломя голову прочь бежит. Жизнь свою, словно коня, пришпоривает. Злится и на себя, и на нее, и на весь Мир.
Только что он поделать может? Вошла в сердце заноза, и не вынуть ее. Ни иглой, ни клещами железными. Стонет душа. Кровью обливается. А Доля с Недолей, знай, судьбу завивают.
Нитка белая
Нитка черная
Даже жалко его. И себя жалко. Ведь я такой же.
Любовью раненый
Пусто на конюшне. Считай, что все денники пустые. Один Буян овсом хрумкает старый мерин, для нужд хозяйских оставленный. И конюхи со старшим во главе кто куда разбежались. В щели забились, спасаясь от воеводина гнева. Тихо вокруг, только крысы в яслях шуршат.
Эй, Кветан! позвал воевода.
Тишина в ответ.
Спрятался, кислый хрен, стукнул кулаком по деревянной перегородке Свенельд. Тогда ты ответь, обернулся он ко мне. Готовы ли вы? Ольга со Святославом на подходе. Малая с Большой дружиной под Любичем встретились, и я сюда поспешил, чтоб дворню предупредить.
Мы-то готовы, ответил я. Закрома полные. Крышу подновили, ворок3 новым забором обнесли, отаву4 выкосили. Сена до весны хватит. Пока табун на выгоне будет, а как снег ляжет, так сюда перегоним.
Сам траву косил? спросил воевода.
Кто ж меня из града выпустит? пожал я плечами. Княгиня велела меня дальше ворот не пускать.
Правильно велела, усмехнулся Свенельд. За стенами не спокойно. А нам отец завет дал, чтоб тебя, как зеницу ока, берегли.
Ну, что на это сказать? Да и стоит ли?
Что про своего не спрашиваешь? варяг пинком поддал крысу, выскочившую на проход.
Та с визгом взвилась в воздух, шмякнулась о стену и затихла.
Что-то больно много их развелось, сплюнул воевода на окровавленный трупик.
Много, кивнул я. Они двух котов сожрали не подавились. Мы уже крысюка5 выкармливаем.
Давно?
Третью седмицу. Из десяти трое осталось.
Забавно, улыбнулся Свенельд. Надо будет посмотреть. А эту дохлятину убери, и варяг пошел к выходу из конюшни.
Я сжал зубы, нагнулся, подцепил трупик за хвост и поспешил за воеводой.
Так как там отец?
Жив Малко. Чего ему сделается? бросил через плечо Свенельд.
Меня от слов его передернуло. Обида за отца резанула. Унизил его варяг, именем холопским обозвал.
Меня от слов его передернуло. Обида за отца резанула. Унизил его варяг, именем холопским обозвал.
Его летом отбить хотели, Свенельд не заметил моей обиды, Только не по зубам вашим стены любичские оказались, он довольно потер руки. Кто там у вас шрамом на роже красуется?
Это Путята, ответил я, а у самого аж сердце зашлось.
А-а-а, кивнул варяг. Знакомец. Ты ему при случае передай, чтоб бросал дурью маяться. Только хуже делает. Малко сам за ним не пойдет. Он договор поклялся блюсти.
Как я ему передам? пожал я плечами, с трудом сдержал радость.
Жив, значит, болярин, и отец жив. Помоги им Даждьбоже.
Хватит прибедняться, махнул Свенельд рукой.
И тут снаружи раздался рев походной трубы.
Вот и хозяева возвращаются, воевода ускорил шаг. Как бы Дарену не разбудили, добавил он тихо.
Вышли мы из конюшни на белый свет.
Шумным он мне показался.
На майдане6*перед теремом не протолкнуться. Ворота нараспашку. Дружина пришла.
Горлопанят. Радуются, что в Киев живыми вернулись. А сами замызганные. Плащи алые от грязи черными стали. Будет прачкам работа. Кони загвазданные. По запыленным крупам тонкими ручейками пот бежит. Это уже нам, конюхам, печаль.
Холопы меж конников суетятся. Банщики дрова волокут. С дороги баня первое дело. Мясники быка завалили. Кухари окорока из подполов достали, бочки с хмельным выкатили, пир готовят.
Гвалт на майдане. Суматоха.
Увидели воеводу, еще пуще зашумели.
Давай, мне Свенельд велит, сюда конюхов! Да пошевеливайся. Коней принимать надо.
Я крысу дохлую в сторону откинул и поторопился за Кветаном.
Старшого конюшего я решил искать на сеновале чердачном. У него тут схорон был. Пробил старшой в сене лаз. Лежку себе обмял, рогожкой застелил. Тепло в лазе, травой луговой медвяно пахнет. И спать хорошо, и холопок податливых пользовать. И схорониться можно, чтоб хозяевам под горячую руку не попасть.
Обошел я конюшню. Поднялся по лестнице приставной на чердак. Свежим сеном он до конька забит.
Кветан, заглянул я в лаз. Ты тут?
Воевода ушел? из темной дыры голова высунулась.
Лохмат был старшой конюший. В бороде трава сухая застряла, в волосах всклоченных былинка торчит. Ни дать, ни взять домовой.
Ушел, я ему. Велел коней принимать. Дружина вернулась.
Слава Перуну и всем Богам. Пронесло, значит, кивнул он.
Былинка с волос соскочила.
Говоришь, ратники пришли? рядом с головой конюшего еще одна показалась.
Девка ладошкой со лба сено смахнула.
И ты тут, Томила? улыбнулся я.
А что? Нельзя, что ли? улыбнулась она в ответ.
Первой из лаза выбралась, косу поправила, запону7 отряхнула. Подбоченилась и мне подмигнула задорно.
Радуешься, что теперь к Алдану бегать будешь? зло сказал конюх, на четвереньках из сена выполз, на ноги встал.
А что? снова спросила девка и сама же ответила:
Алдан мужик видный. При Свенельде в десятниках. Не то, что ты замухрышка. Посторонись-ка, она меня бочком подвинула и с чердака спустилась.
Ох, Добрыня, и чего с нами девки делают, вздохнул Кветан. Вот кажется, кто она? Ну, Томила эта. Доярка простая. Но до чего горяча
Она тебя, что? Как корову доит? не сдержал я смеха.
Как быка, загоготал старшой. Пошли, что ли? Работать надо
Мы поспели вовремя.
Притихли ратники на киевском майдане. Расступились. Проложили живой коридор от ворот града до терема княжеского. И по этому коридору на Старокиевскую гору въехали хозяева и господа земли Русской княгиня Ольга и каган Святослав. Мать и сын
Каган Киевский, Святослав, на отцовском коне сидел. Белом, как облако. Ингварь его все больше в поводу водил. Не любил Ольгин муж верховым быть. Привык с малолетства, чтоб у него ведущий имелся. Сначала дядя, потом Асмуда за поводыря держал, Ольгу, как мать родную, слушался. Так ему легче было. Если что не так не с него, а с поводыря спрос. Оттого и не стал он сам ведущим.
А конь его, Облак, свободу пуще хозяина любил. Но меняются времена. От вчера к завтра бегом бегут. Был вчера Облак символом власти кагановой, сегодня под молодым Святославом на волю рвется. А завтра кто знает, что завтра будет?
Никто.
Набьют завтра кишки коня каганова его же мясом, повесят над костром, в дыму закоптят. Будет не конь, а снедь для голодного. А то и до человечьих рук не доживет. Порвут волки. Сытью волчьей гордость конская обернется. И кому знать, как лучше? Снедью стать, или сытью? Все одно конец один. Пустота. Стынь вечная. Так что гуляй, пока гуляется, гарцуй, пока гарцуется, а дальше что Доля даст