Как что? удивился конюх. Скоро уж петухи запоют. Пора коней седлать. Княгиня с сыном сегодня на охоту собирались, или забыл?
Да, помню, я потянулся до хруста в костях, только мне-то что? Я ведь опять в граде останусь.
Так всех конюхов с собой берут, на дневке лошадей греть. Значит, и тебя тоже.
Остатки сна словно ветром сдуло.
Точно? схватил я старшого за рукав.
Свенельд велел, кивнул мне Кветан. Собирайся.
За последние полтора года мой Мир сжался до размеров Киевского града. Сто пятьдесят шесть шагов с восхода на закат, от дубовых ворот до каменного княжеского терема. Сто девятнадцать шагов с полуночи на полдень10, от конюшен до бани. Четыреста пятнадцать дней, словно птица в силке, словно рыба в неводе. От конюшен к бане, от ворот до терема. И только над головой синее небо, да облака вольные.
Даже боязно за ворота выбираться. Видно, привык в неволе. Настоящим холопом стал.
Нас, семерых конюхов, Кветан на санях со Старокиевской горы свез. По темну, поперед всех. Буян бойко трусил. Под горку-то сподручно ему. Только снег под полозьями поскрипывает. А вокруг посад Киевский. Горожане проснулись уже. Кто управляется, а кто и ругается нам в след, дескать, какого лешего ни свет, ни заря окрестных кобелей растревожили?
А кабыздохи глотки дерут. Лаем заходятся. Из кожи вон лезут, чтоб усердие свое хозяевам показать. На мерина нашего кидаются. Стараются его за бабку ущипнуть. Только тот на них и ухом не ведет. Знай себе, копытами о дорогу стучит. Из ноздрей пар валит. Ни дать, ни взять Сивка-Бурка из бабулиной присказки.
Один кобелишко, самый бойкий, под ноги мерину кинулся за то и поплатился. Кветан его кнутом по спине ожег, а Буян еще и на хвост наступил. Заверещал кобелек. Запричитал, словно плакальщица на похоронах. Рванул в ближайший подворот. Да в подвороте и застрял. Скулит с перепугу. Лапами по снегу елозит. А вырваться из щели не может.
На смех его конюхи подняли. Засвистели. Заулюлюкали. А мне его почему-то жалко стало. Уж больно он на меня похож. Я вот так же застрял. И ни вздохнуть мне в неволе, ни выдохнуть.
Ты чего, Добрыня, пригорюнился? пихнул меня в бок один из конюхов.
Котом его наши прозвали. Уж больно он до сметаны охочим был. Говорил, что от сметаны в нем сила мужская ярится, наружу просится. Сам из дреговичей, еще в малолетстве его в полон взяли. Восьмой год в холопах. Скоро вольную должен был получить, только на волю он не сильно рвался, Киев ему родиной стал. Доярки его часто сметанкой баловали, души в нем не чаяли. А он в доярках. А еще в кухарках, свинарках и прачках. Никого лаской не обходил. Я все поражался и как это у него так лихо выходит: парой слов с девкой обмолвится и уже, глядишь, на сеновал поволок. Одно слово кот мартовский.
Так разве ж я горюнюсь? отмахнулся я от Кота. Отвык просто от раздолья свободного. Надышаться никак не могу.
Это ничего. Сейчас из посада выскочим, на простор выберемся, вот тогда и надышишься.
И верно. Вскоре посад позади остался. Мы в чистом поле оказались. Запорошило все вокруг. Снега непролазные. Кветан в сугробы править не стал. Выбрались мы на лед небольшой речушки и дальше покатили. Пару раз Буян на льду оскользнулся, а потом ничего, приноровился. Еще веселей сани полетели.
А над головой небо бездонное. Звезды с кулак. Воздух морозный, чистый, вкусный. Пригляделся как будто на полночь едем.
Старшой! кричу. Далеко ли торопимся?
Нам до рассвета в Ольговичи успеть надобно, Кветан в ответ.
Значит, Малушу увижу. Кровиночку родную. Сестренку. Отлегло от сердца. Радость пришла. Слава тебе, Даждьбоже.
Добрынюшка! Малуша ко мне бросилась.
Подхватил я ее на руки, закружил. И причудилось вдруг, что мы в Детинце Коростеньском, а не на подворье княгини киевской.
Соскучилась, сестренка?
Ох, соскучилась, она в ответ и заплакала.
Ну, чего ты ревешь? я ей тихонько. Смотри, как за это время выросла. Не маленькая уже и слезы свои оказывать недругам не должна.
А она ручонками вцепилась в меня крепко накрепко:
Ой, Добрынюшка, шепчет в ответ, истосковалась я вся.
Понимаю, Малушенька, только потерпеть надобно. Вот и батюшка велел передать, чтобы крепилась ты. Чтоб держалась, как княжне Древлянской подобает.
Так ты видел его? Как он там?
Нет, покачал я головой, не видел. Он мне весточку передал. Все с ним в порядке. И о нас с тобой у него душа болит
Здраве буде, княжич, это к нам Загляда с Владаной подошли.
Был княжич, да весь вышел, я им в ответ, в конюхах я ныне у кагана Святослава.
Для нас, Добрын, Владана сказала, ты как не рядись, все одно княжичем останешься.
И на том спасибо, улыбнулся я невесело. Как вы тут, девки?
Ничего, Загляда вздохнула.
Не обижают вас?
Была тут одна, Владана косу поправила, под тесемку расшитую ее запрятала, уж больно нравилось ей княжну шпынять.
И что? напрягся я.
Кипятком она ошпарилась, Малуша мне тихонько. Вроде как нечаянно, а сама на Владану кивнула.
Не бойся, княжич, Загляда мне улыбнулась, мы Малушу в обиду не дадим.
Помогай вам Даждьбоже, поклонился я им.
Добрыня! слышу, Кветан кричит. Поспеши!
Все, девки, пора мне.
Обнялись мы, я Малушу поцеловал и к конюхам поспешил.
Коли батюшку увидишь, кланяйся ему! мне вдогонку сестренка крикнула.
Обязательно, оглянулся я, а сам подумал:
Теперь уж скоро увижу.
Ну, что, Добрыня, повидался со своими? спросил меня Кот, когда я в сани забрался.
Повидался, ответил я. А чего мы в Ольговичи-то заезжали?
Так ведь все одно по дороге нам, улыбнулся Кветан.
Ой, спасибо, братцы, что уважили.
Из спасибо шубы не сошьешь, смеется Кот, а у самого, гляжу, на усишках сметана след оставила.
Так ты и без шубы в накладе не остался, пихнул я его. Небось, уж кого-то ублажил?
Не-е, смеется он в ответ, не успел. За титьки подергал только. А титьки, я тебе скажу, знатные. Во-о-от такие!
Ты на себе-то не показывай, засмеялся кто-то из конюхов.
А что так? удивился Кот.
Да, говорят, что покажешь на себе, то и вырастет.
Чур, мя! Чур! запричитал Кот и захлопал себя по груди.
Тут уж все не выдержали. На гогот его подняли.
Но-о-о! крикнул Кветан и за гужу дернул. Давай, Буян, выноси!
И сани наши дальше покатили.
До заимки мы добрались ближе к полудню.
На опушке запорошенного снегом бора, на берегу скованной морозом речушки, стояло обнесенное частоколом просторное подворье. Даже не подворье, а крепостица малая. Охотничья заимка кагана Киевского. Заложенная еще Хольгом, захиревшая при Ингваре, при сыне его, Святославе, заимка снова востребованной стала. По осени подновили холопы частокол, начали ров вокруг стен копать, да не успели до зимы. Только мосток подвесной перекинули, да еще на берегу пристаньку соорудили. Только пристань по зиме без надобности, а вот мосток как раз впору. По этому мосту мы и въехали в тесовые ворота, на широкий двор.
Шумно нас заимка встретила: гомоном многоязыким, лаем собачьим, суматохой холопской. Охотничьи люди суетятся, псари на собачек покрикивают, стольники с кухарками перебранку затеяли хозяева на подходе, а снедь еще не готова. Ключник на банщиков орет, какого, дескать, хрена, рано топить начали? Дрова прогорели парные выстужаются. Одним словом к большой охоте подготовка идет.
Шумно нас заимка встретила: гомоном многоязыким, лаем собачьим, суматохой холопской. Охотничьи люди суетятся, псари на собачек покрикивают, стольники с кухарками перебранку затеяли хозяева на подходе, а снедь еще не готова. Ключник на банщиков орет, какого, дескать, хрена, рано топить начали? Дрова прогорели парные выстужаются. Одним словом к большой охоте подготовка идет.
Увидал нас ключник, оставил банщиков в покое, на Кветана накинулся:
Что ж вы, Маренины выкормыши, так поздно приехали? В конюшне печь не топлена, хозяйских коней застудить хотите?
Ты вот что, в ответ ему Кветан спокойно, за своими делами следи, а мы со своими сами управимся, и к нам:
Вылезай, ребя. Кот, ты к кухаркам давай, чтоб тотчас у нас еда была. А то отощали с дороги. А ты, опять к ключнику повернулся, показывай, где тут конюшня у вас? Да, поживей. Некогда нам тары с барами разводить.
От такого напора ключник аж поперхнулся. Красным от злости стал, только что он, заимщик простой, мог княжескому конюшему возразить? Кивнул, только молча, рукой махнул пошли мол.
Конюшня просторной оказалась. И холодной донельзя. Иней по стенам, изморозь по полу. В закромах неукрытых овес серой плесенью схватился. Тут уж наш старшой не выдержал, ключнику в бороду вцепился:
Ах ты, гнида! завопил. Добро хозяйское на потраву пустил! и хлоп ключника кулачиной в ухо.
Кулак у Кветана небольшой, но увесистый. Отлетел ключник, в овес подгнивший зарылся. Руками-ногами забархтал:
Убивают! кричит. Живота лишают!
Тут на крик дворня подскочила.
Ну, что, ребя, погреемся? говорит Кветан, а сам рукава у зипуна засучивает.
Один из банщиков взглянул на ключника и нам тихонько:
Всыпьте ему, ребятушки, а то совсем нас замордовал, скот недорезанный.
Только один из стольников его одернул:
Ишь, понаехали тут, права качать! Бей киевлян! своим крикнул.
И завертелось.
На меня трое кинулись.
Я сразу первого в пузо головой боднул. А пузо мягким оказалось. Разожрался стольник на дармовых харчах. Голова моя, точно в подушку пуховую погрузилась. Охнул налетчик и осел. В сторонку отползать стал, чтоб в суматохе не затоптали.
А тут уж второй на подлете. Ручищи выставил, столкнуть меня хочет. Не больно я ему противился. Позволил за грудки схватить, а сам на спину упал, ногой ему в живот уперся, да еще подпихнул для скорости. Перелетел он через меня. В ключника, что из закромов выбирался, врезался. Опять ключник в овес зарылся, да не один, а с товарищем. Вдвоем-то веселей в зерне кутыряться.
Здесь и третий подскочил. Врубился он мне плечом в грудь, чуть дух из меня не выпустил. Отлетел я назад, шагов на пять, а, отлетая, за какого-то дворового зацепился. Он как раз на одного из конюхов насел, и не сдобровать бы нашему, да я его супротивника за собой уволок.
Не ожидал тот. Равновесие потерял, оскользнулся и наземь бахнулся. А я на него. Так что приземление мое мягким оказалось. Дворовый подо мной только крякнул. А я уже на ногах стою.
Зашибу! крик от дверей раздался.
Гляжу Кот от кухарок вернулся. Под мышкой туесок со снедью, в руке корчажка. Не долго думая, он корчажку об голову кому-то тресь. Лопнула глина, сметана с кровью вперемежку потекла.