Хотите, слабым голосом произнес я, отлично понимая, что мечта Жанны неосуществима, я привезу обогреватель, в Эрмитаж, и буду чаще навещать вас?
Что вы, что вы! всплеснула она руками. Там же особый климат, температура, влажность Иначе все холсты потрескаются, испортится кожа, потускнеют волосы. Я уже думала об этом. Лучше уж холод. Ну что, Серж, вы отогрелись? Вам понравилась стряпня моей Мадлен? Кстати, нужно спросить ее, привела ли она в порядок мое платье Ведь нам пора возвращаться
Жанне принесли платье, она за ширмой надела его и попросила меня отремонтировать металлическую пряжку на пояске.
Неужели мы сейчас будем возвращаться через арку? Мне было жаль усилий Мадлен, которая привела шлейф платья в порядок, отстирав и отгладив каждую оборку, каждый волан.
Нет, мы поступим по-другому. Идемте со мной, она подошла к одиноко стоявшей в углу гостиной служанке, тихо утирающей слезы и поцеловала ее. До встречи, Мадлен. и, уже обращаясь ко мне: «Идемте, идемте»
Она привела меня в небольшую комнату, завешанную и устланную коврами. В углу стояла большая ваза из красноватой меди с пальмовыми ветками.
Жанна внимательно осмотрела комнату, подошла к вазе и встала между ней и краем ковра. Сцепила руки, затянутые в белые перчатки, на животе и улыбнулась.
«Прощайте, Серж», прошептали ее губы, и тут я заметил, что они в креме от пирожного.
«Подождите», я приблизился к ней и, слизнув крем с ее губ,
не выдержал и поцеловал Жанну. И мне показалось, что я поцеловал уже холст. Я опоздал на какое-то мгновение и прикоснулся к Жанне уже после того, как я хотел дотронуться до руки Жанны, но ощутил лишь шероховатую поверхность полотна. Я повернулся к окну и обнаружил, что наступили сумерки. А вскоре до меня донесся шум дождя. Неожиданно в комнате появилась женщина в синем костюме с белым воротником. Она протянула мне руку и помогла перешагнуть через массивный позолоченный барьер, который, как впоследствии оказалось, был рамой картины.
Вам записка, заговорщически шепнула она мне на чистом русском языке. Я взял из ее рук голубой маленький конверт, вскрыл его, и оттуда показался узкий листик шелковистой бумаги. Там было всего несколько слов: «Милый Серж. Простите, что я так неожиданно покинула вас, ничего толком не объяснив. Я всюду опаздываю, такой уж у меня характер. Елизавета Петровна покажет Вам, где Ваша одежда. Навещайте меня почаще. Будете в Париже, приходите на улицу Фрошо запросто или в Комеди Франсез. Надеюсь, что наше знакомство продолжится. Целую Вас, Ваша Жанна Самари.»
Женщина в синем костюме провела меня в гардероб, где лежал большой бумажный пакет. В нем я нашел свою одежду, и тут только до меня дошло, что я нахожусь в Эрмитаже, что я стою в шелковом халате и вышитых домашних туфлях, а передо мной служительница, и ничего, кроме великого понимания я не могу прочесть в ее взгляде.
Среди стопки еще теплой от утюга Мадлен одежды лежала маленькая картонная коробка с пирожными.
А это, наверное, вам, сказал я, вспоминая вкус миндального крема и аромат губ Жанны Самари.
Да, я знаю, Жанна частенько балует меня Ну что ж, я пойду, а вы, когда оденетесь, позовите меня и я проведу вас к выходу
Обнаженная мадемуазель Анна
Эту женщину я заметил в кафе, за стойкой. Она была очень занята, подавала кофе c ромовыми бабами, взвешивала мятную карамель, отсчитывала сдачу. Мне было безумно сложно изъять ее из этого замкнутого мирка, пропитанного ароматами кофе и теплого теста, взять за руку и повести за собой в дождь, в ночь, в неизвестность. Я ничего не знал о ней, но предчувствие, что очень скоро эта женщина, совершенно обнаженная предстанет перед моим искушенным взглядом, переполняло меня и делало счастливым. Я набил ромовыми бабами пакет, рассовал по карманам лимоны и крохотные коробки с зеленым чаем. Было самое время что-то сказать, и я пробормотал:
Знаете, я зашел сюда по поручению одного моего старинного приятеля. Он ждет вас сегодня в девять часов возле главпочтамта. Вы знаете, о ком идет речь И я вышел из кафе.
А в девять часов, когда город практически опустел, когда мирные обыватели, забившиеся в свои теплые квартирки, млели от уютного чувства, что они в тепле, к серому, тонущему в черной сети дождя зданию главпочтамта подошла высокая полная женщина в желтом плаще и белой шелковой косынке. Щеки ее, несмотря на унылое голубоватое освещение одинокого фонаря, горели теплым малиновым светом, словно угольки, глаза блестели.
Это вы? Она разочарованно осмотрела меня с головы до ног. Я видел, как погрустнели ее влажные добрые глаза.
Вы можете уйти сейчас же, поспешил я успокоить ее. А можете пойти со мной. Мне понравилось ваше лицо. Вы удивительно похожи на мадемуазель Анну.
На какую-такую мадемуазель? Она приоткрыла губы и выпустила, как веселую солнечную птицу, улыбку.
И мы направились в сторону потемневшего, искрящегося под рассеянным светом фонарей бульвара. Там, неподалеку стоял и мой дом. Перескакивая грациозно через лужи, моя спутница чему-то тихонько смеялась, то и дело всматриваясь мне в глаза.
Вот тут тапочки, обувайтесь. Плащ повесьте сюда, вот так, чтоб подсох Чай я уже заварил, между прочим, тот, что купил в вашем кафе.
Вы что же, знали, что я соглашусь?
Нет, но очень хотел этого.
Понятно, она улыбнулась, и ее ярко-красные, как яблочная кожура, щеки мягко образовали ямочки. А чай-то дрянь, и она откровенно рассмеялась.
Я провел ее в свою комнату, усадил в кресло и положил ей на колени альбом «Жизнь Ренуара».
Посмотрите в самом конце репродукцию 37.
Моя гостья, полистав альбом, нашла нужную страницу и молча уставилась на изображенную там женщину.
Похожа, правда? Мне захотелось закричать от
удовольствия. все во мне ликовало. Вечер, обещавший быть очередным серым звеном в цепочке тихих осенних дней, преисполненных одиночества и тоски, заиграл яркими бликами приятных предчувствий.
Сначала я испугалась, мадемуазель Анна говорила медленно, аккуратно проговаривая каждый слог, и голос у нее был какой-то ровный, будто смазанный маслом, приятный до восторга. Вся она, казалось, была сложена очень добротно, со вкусом, цветовая гамма этой пылающей здоровьем прекрасной плоти радовала мое эстетическое чувство и вызывала трепет.
Под косынкой, шелковой бабочкой теперь расцветшей на затылке, блестящие каштановые волосы. Я застонал.
А зачем вы пригласили меня сюда? Да еще так поздно?
Хотел показать двойника. Не знаю, как вы, а я очень и очень рад.
Неужели это и все, что вам от меня было надо? Она приняла из моих рук чашку чая. Она не переставала улыбаться, хотя к ее улыбке примешивалась осторожность взгляда, мягкие, словно беличьи кисти, брови были немного приподняты. Как она была хороша!
А у вас действительно есть такой человек, ради которого вы бы пришли к почтамту в такой дождь?
Неужели это и все, что вам от меня было надо? Она приняла из моих рук чашку чая. Она не переставала улыбаться, хотя к ее улыбке примешивалась осторожность взгляда, мягкие, словно беличьи кисти, брови были немного приподняты. Как она была хороша!
А у вас действительно есть такой человек, ради которого вы бы пришли к почтамту в такой дождь?
Есть, она опустила глаза, и щеки ее еще больше
раскраснелись.
И как же его зовут?
Коля. Мы познакомились с ним в августе, на теплоходе. Он
обещал позвонить и не позвонил. Он знает, что я в «Фиалке» работаю, но почему-то ни разу не зашел. Забыл меня, наверное. А я так обрадовалась, даже мужу позвонила, чтобы он дочку к матери отправил, а сам с ночевкой на дачу поехал. Стольким наврала, она, словно извиняясь, обняла себя за плечи и вздохнула. И все напрасно.
Может, еще позвонит?
Не знаю Говорю же забыл. А мы с ним, знаете, целовались. Я мужу-то почти не изменяю, а Колю как увидела, так что-то со мной сталось. Так крепко он меня обнял Да что я вам все рассказываю?! Мне пора домой Она сделала попытку подняться, но я слегка надавил на ее плечо. Прошу вас, не торопитесь я потом провожу вас
Когда потом? Она занервничала.
Понимаете, я хотел бы вас сфотографировать.
Зачем? Ее глаза стрельнули испуганным блеском.
У меня коллекция, я принес из спальни альбом с
фотографиями. Смотрите, вот, к примеру, женщина, играющая на гитаре, найдите ее под номером 64. Ну как?
Анна была поражена схожестью портрета и фотопортрета.
Это потрясающе! А где же вы взяли такое платье?
Да это обычная простыня и кусок оранжевого шелка от портьеры. Гитара моя, вот она, висит на стене.
Но я не могу раздеться перед вами.
А вы передо мной и не раздевайтесь. Я выйду, а вы
разденетесь, сядете вот тут, возле торшера, и, когда будете готовы, крикните меня. Все произойдет очень быстро, вы даже не успеете застесняться.
Моя гостья задумалась. Я же, пользуясь моментом, установил софиты, приготовил фотоаппарат и, подмигнув смущенной Анне, вышел из комнаты.
Я вернулся через полчаса. Очевидно, меня следует казнить за мою жестокость. Я стоял в подъезде, разглядывая пузырящиеся лужи, и думал о мадемуазель Анне. «Да чего ослепительна эта плоть. Просто хочется ее погладить», вспомнил я Ренуара.
Поднимаясь по темной лестнице к себе, я мог только предполагать, как встретит меня моя гостья. Я тихо отворил дверь и едва слышными шагами подошел к двери, ведущей в комнату. Мадемуазель Анны я там не обнаружил и тогда устремился в спальню. Приоткрыв дверь, я замер, вглядываясь в полумрак, пока не почувствовал совсем близко присутствие в комнате женщины.
Она сидела на маленьком пуфе перед зеркалом, в темноте, она была обнажена, и когда мои глаза привыкли к темноте, я мог убедиться в том, что она по-настоящему прекрасна. Она задумалась. Ждала-ждала меня, замерзла, наверно, решила немного пройтись, забрела в спальню и, только увидев себя в зеркале, поразилась в очередной раз своей схожести с молодой француженкой Ренуара.
А, это вы? очнувшись, сказала она и с готовностью поднялась с пуфа. А я тут задумалась и забыла вас позвать.
Вы уже не стесняетесь меня?
Знаете, нет. Я прочитала в вашей книге, что портрет этой женщины висит в Пушкинском музее, в Москве, представляете, сколько человек рассматривают ее? А здесь вы один, почему же я должна вас стесняться? Фотографируйте поскорее, да я пойду? Мне завтра вставать рано, у нас в кафе учет.
Я жестом пригласил ее в комнату, усадил на стул.
Как вы думаете, Коля позвонит мне?