Буяны, еретики в Сибири не перевелись. Не такие огненные, может, как Аввакум, а наоборот, тихие, скромные и незаметные. Таков ныне друг мой геофизик Юрий Алексеевич Курьянов, на фазенде которого в тайге у озера ловил я рыбу на следующий день после моего 75-летия.
Проницающий недра
Наша, вернее, курьяновская «вольвочка», по-моему, не очень я разбираюсь в марках машин вырвалась на загородный простор из крючьев бесконечного автопотока Тюмени (все города нынче таковы) и мчит в заветные леса, овеваемая встречным ветром. Солнечно, даже жарко. В пути в дороге на Аракчино. Курьянов поставил кассету, пояснив:
Доченька Юля из Швейцарии привезла.
Звучит ненавязчивая мелодия. Знаменательная песня: «Не раздражай меня». Само по ментальности моего друга, изжаждавшегося по тишине. Целебное такое спокойствие потребно и людям на берегу Швейцарского озера.
Под журчание двигателя идет неспешный разговор. Курьянов только из многооблачной и густой суеты столицы, изгрезился по благостной тишине и покою и заводит речь о том, что ему крайне интересно, об астрофизике, мир которой открылся ему в последние годы, а маэстро по этой части Тхвана он открыл, как я понял, совсем недавно. Походя упомянув его, начинает с аб ово, как говорится, о зарождении мира, что жгуче интересно и мне:
Протончик, манюня какая-то, был ядром зарождения Солнца, звезды, планеты. Чем больше было протонов в ядре, тем выше состав Это после Большого взрыва, когда образовалась Вселенная. Удивительны снимки звездного мира, сделанные с помощью космических аппаратов. В ядре Солнца температура несколько миллионов градусов. Над поверхностью всего 6 тысяч, другое давление. В холодном космосе минус 290 градусов И вот на этом контрасте вся таблица Менделеева. Чем ближе к ядру, тем тяжелее элемент. Синтез этих элементов обусловлен давлением, температурой, скоростью разогрева электронов и так далее. Так образовались железо, золото и пр. Цепные реакции
В моем сознании будятся разговоры с Курьяновым о происхождении нефти. «Гиперболоид инженера Гарина», расплавленное золото в магме. Все из ядра
Юрий Алексеевич, сколько вы уже живете в Москве?
С 16 февраля сего года.
Молоденький москвичок.
Приходится подстраиваться.
Курьянов вечный запальник думок моих и размышлений о Москве. Глава даже большая в роман зародилась о ней.
Москва столица, моя Москва
Москва сама смута, корень ее как заявлял один мой сосед по даче. «Если уж Уральская республика объявляет себя сувереном, потрясал он эмоционально вилами, направляя их в небо, будто апеллируя к всевышнему, пусть лучше отделится от России Москва, раз она забиякистой такой стала. Звону, звону там! Ну, и что? А то. Когда на Москве густо звонят, в провинциях жидко едят. И знамо, если по аналогии времена спараллелить. Князь-вольнодумец времен родоначалья дома Романовых Иван Хворостинин так высказался о благочестивых столичных обитателях: «Московские люди сеют всю землю рожью, а живут все ложью». Вон сколько словес о Продовольственной программе, а в магазинах пусто. На правду не много слов надо, Петрович. Уповаем на Москву, а Родина-то большая.
Москва сама смута, корень ее как заявлял один мой сосед по даче. «Если уж Уральская республика объявляет себя сувереном, потрясал он эмоционально вилами, направляя их в небо, будто апеллируя к всевышнему, пусть лучше отделится от России Москва, раз она забиякистой такой стала. Звону, звону там! Ну, и что? А то. Когда на Москве густо звонят, в провинциях жидко едят. И знамо, если по аналогии времена спараллелить. Князь-вольнодумец времен родоначалья дома Романовых Иван Хворостинин так высказался о благочестивых столичных обитателях: «Московские люди сеют всю землю рожью, а живут все ложью». Вон сколько словес о Продовольственной программе, а в магазинах пусто. На правду не много слов надо, Петрович. Уповаем на Москву, а Родина-то большая.
Но я, надежды не тая,
Свой хвост держу трубою:
Страна совсем не значит я,
Но Родина другое!
Столицу страны можно основать и в Сибири, благо, что географический центр ее под Тобольском. Меньше смуты будет здоровей жизнь потечет в государстве. Мы народ от земли, а не от асфальта, и по-земному хотим жить». Но не так, как ныне, в неоне и стеклобетоне, когда будто о Москве читаешь в письме у Гоголя: «На Петербурге же нет никакого характера: иностранцы, которые поселились сюда, обжились и вовсе не похожи на иностранцев, а русские в свою очередь обыностранились и сделались ни тем, ни другим». Пока в граде нашем богоспасаемом мы больше лексикой на рекламах всякого рода обыностранились, но и это тревожно: слово может сволочь в адову бездну. Но вот начало века, свидетельство, приехавшего в столицу великого космолога Александра Александровича Фридмана: «В Москве, по обыкновению, суета и сутолока; некоторые называют это жизнью. Суетой суетствий назвал бы ее А. И. Герцен. По улицам неисчислимое количество разносчиков, торговцев, бесчисленные магазины, лавчонки, трактиры, пивные, рестораны и прочие «столовые», тянутся цепью «ломовики», масс извозчиков таксистов, переполнены трамваи метро. Приехав в Москву, я сразу попал в цепь злоключений»
Москва государство в государстве. И не всем оно ндре. Потрясли меня в свое время эти строки Виктора Ерофеева в знаковой для нашей эпохи его книге «Москва Петушки»: «Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышал про него, а сам ни разу не видел. Сколько раз уже (тысячу раз), напившись или с похмелюги, проходил по Москве с севера на юг, с запада на восток, из конца в конец, насквозь и как попало и ни разу не видел Кремля». Это неизвестная земля Terra incgnita для всех тех, кто не пользуется в нем правом гражданства, кому указать могут и указывают в ведомствах разных особенно: гуляй Вася! Вы, мол, живете себе, а мы сами себе, государство это мы. Ни от чего иного признавалась великая Галина Уланова, любившая Питер: «Мне все время кажется, больше половины жизни, что я в командировке в Москве». И таких «командировочных» пол-Москвы. Одна из них Лида Уланова, «подружка моя», как это значилось в нашем общем дружеском лексиконе, Подружка по молодости, по геологии. Журналистка оно до мозга костей. Мужики плачутся в наши советские времена, что гонораров нету и что маленькие они, и так и канючливо и полубездельно живут, прозябают. Лида же печатается во всех наших газетах. Гонорары у нее большие, достаточно на Юга махнуть, родную Москву проведать. Глядя на стоноту разную в нашей среде, скажет лишь: «Пахать надо!» И пашет, как пашенный истый крестьянин. Живя в культуре, она аристократ, в природе крестьянин, точно по формуле Кнута Гамсуна, великого шведского труженика литературы. Сейчас в Москву вернулась Лида Уланова, где маму похоронила. И уж окончательно близ могил родных и осела. В столице в «командировке» бессрочной теперь подружка моя. Работает ответсеком в журнале «Вестник Западно-Сибирского землячества». Часто пишет сама. Мне посылает журнал и иную московскую прессу. Я в курсе дел московского дружества тюменцев. Таким образом, в Москве виртуально бываю я, она в родной ей навек Тюмени. Поместила в номере, посвященном 425-летию первого русского города Сибири интереснейший исторический материал. И что из него извлечет читатель? А то, что основали Тюмень «пашенные крестьяне», что «Ни одна из сибирских местностей как то константирует в Истории Сибири Миллер, не обладает, кажется, такими преимуществами. Место, занимаемое Тюменью, тянется во все стороны на ровной высоте и покрыто плодороднейшей пахотной землей». В «Историческом обозрении Сибири» славного тоболяка Петра Словцова есть знаменательная строчка: «Если рассматривать русско-сибирское земледелие как искусство, а не как производство народного хозяйства, то оно могло развиваться от первоначального, в 1590 году перенесенного тридцатью сольвычегодскими пахарями». Так что кто в жизни от тридцати сребренников пляшет, мы в Тюмени, я да «подружка моя» это уж точно, от тридцати пахарей. Так что начинался сибирский землепашец отсюда, с берегов Туры. С Казачьих лугов, откуда пошел на Кучума знаменитый Ермак
Писалось в хронике того времени: «На речке же на Тюменске мельница мутовчатая пашенного крестьянина Тренки Метелева, у него, у Тренки, под деревнею мелет зимою и летом одними жерновы, а вода немалая».
Опирался Словцов, ведомо то, на цитируемый им царский указ Федора Иоанновича от 1590 года. Вот он дословно:
«Выбрати в Сибирь на житье тридцать человек крестьян с женами, детьми и со всеми их животы, а у всякого человека было бы по 3 мерина добрых, да по три коровы, да по две козы, да по три свиньи, да по 5 овец, да по двое гусей, да по пятеру кур, да по двое утят, да на год хлеба, да соха со всем для пашни, да телега, да сани и всякая рухлядь, а на подмогу им дать по двадцать пять рублей человеку». Это в царевы-то древние времена. А мы в веке коммунном кулачить таких, зорить до основания, расстреливать, в Сибирь на погибель слать
Доцент Александр Стефанович Иваненко, рачительный к любому артефакту человек, открыл первую пашню в нынешней черте Тюмени. И где? В центре самом «столицы деревень», в районе улиц Челюскинцев и Семакова, рядышком, можно сказать, с областной филармонией.
Вот на какой кусок в романе моем вдохновила меня пахарь великий на сцене Галина Уланова Думается мне обо всей эпопее с нефтью и газом, о подвиге, что свершили и вершат здесь тысячи россиян, что шла и идет здесь великая, историческая пахота. Это громаднейший клин в будущее Руси, что «миру путь укажет» Пол-Москвы тех, коим она будто вещает: «Интересы Родины ваши, интересы карманов наших наши». Так славной смертию свобода умирает, и звучит из подвалов будто Х1Х века:
В сердце грусть тяжелая
Сил нет с ней расстаться
Пуще безотрадная
Грусть одолевает
И больней нещадная
Душу разъедает
В Аракчино уже, поклевывая вишенки из большого блюда, за массивным деревянным столом «дружина хоробрая» численностью в два человека продолжает беседу, начатую в дороге.
Что вы сейчас думаете по разломам земной коры, Юрий Алексеевич?
Я больше в них уверен. Больше фактов появляется. Связано все с движением плит в основном. Уже есть карты. Закартированы динамонапряженные зоны, зоны вулканической деятельности и т. д. И по ним идут из недр жидкие полезные ископаемые.