Так высшие органы большевистской партии неофициально, под видом «революционного правосознания», насаждали террор, открывали путь беззаконию и произволу.
Непосредственными исполнителями политических директив партии стали Чрезвычайные комиссии. 20 декабря 1917 г. В. И. Ленин писал Ф. Э. Дзержинскому: «Буржуазия, помещики и все богатые классы напрягают отчаянные усилия для подрыва революции, которая должна обеспечить интересы рабочих, трудящихся и эксплуатируемых масс Необходимы экстренные меры борьбы с контрреволюционерами и саботажниками» [83]. Вечером того же дня СНК принял постановление об образовании Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем и утвердил ее состав. Членами коллегии ВЧК Совнарком назначил Д. Г. Евсеева, Н. А. Жиделева, И. К. Ксенофонтова, Я. X. Петерса. Позже в коллегию ВЧК в разные годы входили В. А. Аванесов, Г. И. Бокий, И. П. Жуков, М. С. Кедров, М. Я. Лацис, В. Н. Манцев, В. Р. Менжинский, И. С. Уншлихт, С. Г. Уралов, В. В. Фомин и др.[84]
Созданные со сравнительно небольшим количественным составом в центре, ЧК все более более разрастались, охватывая новые регионы страны. Так, на Урале, в Челябинской губернии Чрезвычайная комиссия была образована 16 августа 1919 г.; она в свою очередь имела в подведомственной сети уездные ЧК: Курганскую, Куртамышинскую, Миасскую, Троицкую, Верхне-Уральскую[85].
Задачи, которые ставились перед ЧК, хорошо просматриваются по материалам ее печатного органа «Еженедельника чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией». Например, в 1 за 1918 г. «Еженедельника ЧК» говорилось: «пора, пока не поздно, не на словах, а на деле провести беспощадный, стройно-организованный массовый террор (курсив мой. А. С), принеся смерть тысячам праздных белоручек, непримиримых врагов социалистической России, мы спасем миллионы трудящихся, мы спасем социалистическую революцию Дрожите, палачи рабоче-крестьянской Руси! Не дрогнет рука. Ждите. За вами очередь!»[86]
Государственный террор не был декларацией или просто угрозой; он подкреплялся действиями (табл. 1). Свидетельство тому долго скрываемый от глаз мировой общественности так называемый Приказ о заложниках, позволявший расстреливать совершенно неповинных людей. Приведем полный текст этого документа.
«Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших их попытках к сопротивлению или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел (курсив мой А. С). Местные губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора»[87].
«Все известные местным Советам правые эсеры должны быть немедленно арестованы. Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших их попытках к сопротивлению или малейшем движении в белогвардейской среде должен приниматься безоговорочно массовый расстрел (курсив мой А. С). Местные губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу. Ни малейших колебаний, ни малейшей нерешительности в применении массового террора»[87].
Таблица 1
Количество расстрелянных за разные преступления в 20 губерниях центральной России
Тот факт, что террор являлся государственной политикой, красноречиво подтверждает высказывание И. Сталина в августе 1922 г. на собрании московской организации большевиков. Оправдывая массовые аресты интеллигенции, он заявил: «Наши враги дождутся, что мы вновь будем вынуждены прибегнуть к красному террору и ответим на их выступления теми методами, которые практиковались нами в 19181919 г.»[88]
Тюрьмы и лагеря стали вновь наполняться контингентом заключенных. Правда, социальный состав их существенно изменился (табл. 2). Все это требовало законодательной регламентации. Пенитенциарная система России вступает в стадию своего нового развития.
Таблица 2
Меры пресечения, применяемые к классово чуждым элементам
6 января 1918 г. НКЮ принял постановление об учреждении тюремной коллегии «для заведования всеми отраслями тюремного быта и выработки основных начал реформы тюремных учреждений»[89]. До мая 1918 г. продолжало действовать Главное управление местами заключения (ГУМЗ). В отчете НКЮ VII Всероссийскому съезду Советов говорилось: «Деятельность Главного управления местами заключения в первые 78 месяцев после Октябрьской революции как бы замерла, застыла, сведясь к переписке с местами; на местах же ограничились назначением комиссаров тюрем»[90].
С установлением советской власти на местах Советы и Военнореволюционные комитеты получили право назначать в тюрьмы комиссаров для контроля за деятельностью тюремной администрации. Таким образом, в первые месяцы после революции тюрьмы подчинялись местным Советам, а организация управления тюремным делом на местах в силу отсутствия единой практики отличалась большим разнообразием.
В Западной Сибири, например, вместо тюремной инспекции была образована коллегия по управлению местами заключения. Хозяйственной жизнью тюрем управлял тюремный комитет (не менее трех человек), все вопросы решались коллегиально[91].
В апреле 1918 г. при Омском облсовнаркоме создали тюремный отдел и областной комиссар по тюремным делам обратился с просьбой ко всем прочим отделам облсовнаркома делегировать своих представителей в тюремную коллегию «для совместного вырешения вопросов принципиального значения в связи с циркулярами, телеграммами и распоряжениями Главного управления местами заключения»[92].
По мнению исследователя А. С. Кузьминой, практически до мая 1918 г. на местах мало продвинулись по пути реорганизации тюремного дела. Губернские тюремные коллегии и отделы решали лишь незначительные организационные вопросы, почти не внеся изменений в состав тюремных служащих.
Новый период становления советской исправительно-трудовой системы начался в 1918 г. после выхода левых эсеров из состава Совнаркома[93] и образования Центрального карательного отдела вместо ГУ М3. В циркуляре от 24 мая 1918 г. говорилось: «Наша цель перелом не только во всей системе управления местами заключения, но и в самой постановке отбывания наказания. И ясно, что такой перелом возможен только при теснейшем сотрудничестве центральных и местных органов»[94].
Функции губернских тюремных инспекций передавались местным карательным отделам, входившим в состав губернских комиссариатов юстиции. Заведующие губернскими карательными отделами назначались местными Советами, но право их утверждения оставалось за Центральным карательным отделом.
Важнейшей задачей перестройки мест заключения стала организация общественных работ заключенных. Лишение свободы в сочетании с общественно полезным трудом могло осуществляться как в тюрьмах, так и во вновь создаваемых сельскохозяйственных колониях. В первых циркулярах заметно прослеживается стремление избавиться от тюремного духа и атрибутов старой карательной системы. Вместе с тем тюрьмы были сохранены как орудие подавления классовых врагов и уголовного элемента[95].
Реформа тюремного дела в Сибири была осуществлена не сразу. Мятеж чехословацкого корпуса, начавшийся 15 мая 1918 г., когда белогвардейские отряды овладели Челябинском, Омском, Новониколаевском и Владивостоком, приостановил развитие новой пенитенциарной системы. 18 ноября 1918 г. адмирал Колчак был объявлен Временным правителем России. И лишь летом 1919 г., после повторного утверждения в Сибири советской власти, «на всей территории освобожденной Сибири восстанавливались органы советского самоуправления трудящихся на основании Конституции РСФСР»[96].
Обосновывая необходимость диктатуры пролетариата для подавления классовых врагов, В. И. Ленин указывал и на необходимость применения насилия по отношению к самим трудящимся, совершающим преступления и нарушающим революционный правопорядок. «История показала, писал Ленин, что без революционного насилия направленного на прямых врагов рабочих и крестьян, невозможно сломить сопротивление этих эксплуататоров. А с другой стороны, революционное насилие не может не проявляться и по отношению к шатким, невыдержанным элементам самой трудящейся массы» [97]
Таким образом, по Ленину, революционное насилие есть обязательный признак и основная черта диктатуры пролетариата. Теоретические постулаты вождя легли в основу деятельности и советской судебной системы. В письме к Курскому в связи, с разработкой уголовного кодекса В. И. Ленин писал: «суд должен не устранить террор, а открыто выставить принципиальное и политически правдивое (а не только юридически узкое) положение, мотивирующее суть и оправдание террора, его необходимость, его пределы»[98] Эти указания полностью относятся и к советской исправительно-трудовой политике, что нашло отражение в ведомственных актах.
Для классовых врагов создавались специальные учреждения , лагеря принудительных работ НКВД, изоляторы специального назначения. Инструкция по содержанию левых эсеров, числящихся за секретным отделом ВЧК, от 10 мая 1920 г. гласила: «Установить чрезвычайно усиленный, исключающий всякую возможность побега надзор; разрешить работать исключительно внутри тюрьмы, ни на какие принудительные работы не посылать; ни одно письмо не должно быть отправлено не пройдя тюремной цензуры все заявления арестованных немедленно препровождать в Секретный отдел ВЧК»[99].
Из документа следует, что левые эсеры как политические противники автоматически включались в число социально чуждых элементов (а воспитательное воздействие было направлено прежде всего на осужденных из числа трудящихся, т. е. социально близких). Таким образом, «водораздел» происходил не по социальной принадлежности к тому или иному классу, а по признаку инакомыслия: не разделяющий убеждения большевиков становился потенциальным врагом советской власти и соответственно подлежал заключению в специальных пенитенциарных учреждениях. Так складывалась система диссидентства.
Однако классовый подход выразился не только в создании специальных учреждений для классовых противников, но и в определении целей наказания (включая исправление), содержания понятия исправления, в привлечении общественности к деятельности ИТУ, словом, во всей постановке карательно-воспитательного процесса.