Спасибо за чай, сказал мне Ильдар и подмигнул. Наверняка встретимся еще.
Я почувствовала легкое разочарование. Он не сказал, к примеру: «Давай сходим куда-нибудь вечером» или «Можно я зайду завтра». Хотя, понятное дело, заходить в 802-ю, где при его виде поджимают губы и отворачиваются, ему вряд ли хотелось. Ильдар попрощался прямо там, на кухне, и отправился восвояси.
Я вымыла чашки в видавшей виды кухонной раковине и вернулась в комнату. Мои соседки сидели рядышком (как две аккуратные образцовые курочки) на кровати Иры.
Оля, строго и официально обратилась ко мне Ирина.
Я остановилась напротив девчонок, вопросительно посмотрела на них и вдруг почувствовала себя так, будто бы меня вызвали в деканат, чтобы отчислить. Опыта такого у меня не было (тьфу-тьфу-тьфу), но почему-то на ум пришло именно это сравнение.
Мы только приехали, переодеваться собирались. Ты знаешь, у нас в общежитии не принято в комнате с парнем встречаться. Я не знаю, как его пропустили на вахте, но это серьезное нарушение правил.
Я удивилась столько слов сразу Ира мне еще ни разу не говорила.
Мы же ушли почти сразу, оправдывалась я, чувствуя себя при этом довольно противненько.
Девушки не посчитали нужным продолжать разговор просто поднялись с кровати как по команде и отправились заниматься своими делами.
Я злилась. Бесилась, нервничала, возмущалась. Я понимала, что эти две воображалы просто ищут повод для ссоры. Или, может быть, повод, чтобы не разговаривать со мной совсем.
Ночью я долго не могла уснуть. Я убеждала себя в том, что злиться деструктивно, что лучше всего совсем не думать о них. Однако сон все равно не шел.
Я тихонько выскользнула из кровати, надела халат прямо на ночную рубашку и пошла на кухню. Там за кривым железным столом сидела, уставившись в лежащую на столешнице толстую книгу, пухленькая блондинка Настя.
Привет. Тебе тоже не спится?
Настя подскочила на стуле и вскинула на меня широко распахнутые голубые глаза.
Извини, что напугала.
Привет. Да ничего. Это я зачиталась. А я думала, это Люба. Сюда после 12 редко кто другой заходит.
Я с облегчением вздохнула: Люба все-таки не плод моего воспаленного воображения. Значит, я вполне себе здорова.
А ты к понедельнику недоучила что-то? поинтересовалась Настя.
Нет, просто не спится. Решила побродить, как медведь шатун.
А. А мне кровь из носу надо еще 50 страниц Цвейга домучить, чтобы Маргарите Марковне было что сдать завтра.
Ты с немецко-английского? догадалась я.
Ага. Третий курс.
А я с англо-немецкого. Второй курс. У нас немецкий только в этом году начался, и пока я не намного больше могу сказать, чем Ich heiße Olga.
Настя засмеялась.
Ничего! У тебя еще все впереди. На третьем курсе практика речи полностью на языке идет, даже если этот самый язык второй.
Das ist fantastisch!
Мы еще немного поболтали и посмеялись, а потом я вернулась в постель. Человеку еще 50 страниц Цвейга домучивать, а тут я со своей бессонницей.
7
Я не знаю, как я могла забыть о диалогах. Ума не приложу. К практике речи мы должны были выучить за выходные новую лексику, выполнить все упражнения из соответствующей главы в учебнике, приготовить пересказ текста и составить диалог. Предлагалось представить: мы (я и моя напарница Нина, с которой мы работаем на практике речи, когда нужно что-то делать в парах) пришли в ресторан и обсуждаем, что бы нам такого заказать.
Я все-все выполнила. Ну, практически все. А про диалог начисто забыла.
Когда Эльвира начала спрашивать эти самые злополучные диалоги, Нина встала и сказала, что звонила мне в субботу, но я сбросила, поэтому она приготовила диалог одна самостоятельно. Нина продекламировала свой диалог. Это выглядело так, как будто у нее произошло раздвоение личности одна половинка Нины выступала за то, чтобы съесть овощной салат с соком, а другая хотела мяса и вина.
Когда это я сбросила ее звонок? Не было никакого звонка. Вечером в субботу я плясала в клубе. Может нечаянно сбросила?
Эльвира посмотрела на меня так, будто бы внезапно выяснилось, что я убийца младенцев. И понеслось. Я безответственная. Я переоцениваю собственные способности. Я буду отчислена, если продолжу в том же духе.
Впрочем, взрыв негодования гремел всего пару минут. Потом Эльвира осознала, что тратит драгоценные минуты занятия и продолжила спрашивать диалоги у группы. Однако мое настроение уже безнадежно испортилось.
На перемене я ушла из аудитории, чтобы в одиночестве смотреть в окно в самом конце коридора. Я пялилась на потемневший от дождя асфальт и силилась понять, совсем я никчемная или есть еще надежда.
На инязе большинство преподавателей придерживалось мнения (Эльвира озвучила нам это мнение еще на первом курсе), что студент-новичок это вообще никто. Не за что его уважать. Не заслужил еще. К четвертому-пятому курсу из общей серой массы потока можно, как правило, выделить несколько человек, которые хоть что-то из себя представляют. Вот им, может быть, перепадет немного уважения к концу обучения в универе, не раньше.
На инязе не хвалят. Ну, вот вообще не хвалят. Даже если ты готова к уроку безукоризненно. Впрочем, безукоризненно не получается. Эльвира всегда находит недочеты. Всегда.
Я думала о том, что, может быть, я одна такая. Может, это только мне нужно чувствовать, что я на правильном пути, что прогресс на лицо, что мною довольны. Почему, если нет ошибок, Эльвира бесстрастно кивает, а если есть смотрит презрительно? Это педагогично?
Кто-то тронул меня за плечо. Я вздрогнула.
Привет!
Показалось широко улыбающееся лицо Насти блондинки из общежития.
Привет, ответила я, стараясь справиться со слезами, готовыми вот-вот покатиться из глаз.
Да только начни себя жалеть, тут же нюни сами собой распускаются.
Ты чего тут одна грустишь?
Представляешь, забыла диалог подготовить. Эльвира наша меня чуть не съела, я криво улыбнулась, силясь изобразить, что мне плевать.
Ой, ну я не могу. Ты на втором курсе и все еще из-за этого переживаешь. Тут система такая есть студентов поедом. Ты ж понимаешь, дамочки-то наши, преподавательницы высокочтимые, практически все не замужем. Надо ж отыграться на ком-нибудь. А студентки самое оно, чтобы безнаказанно отыгрываться.
Я улыбнулась. Такое объяснение мне не приходило в голову.
Мне наша знаешь, что недавно сказала? продолжила Настя. «Ах, у тебя еще румянец во всю щеку! У студентки, которая учится на инязе и учится, как надо, румянца во всю щеку быть не может». Вот так-то.
Слушай! воскликнула я. Наверное, зря я сюда поступила. Я понимаю, когда призвание у человека стать суперклассным переводчиком или учителем английского. Тогда не жалко и ночами не спать. А я
Я посмотрела на Настю. Она, казалось, не слышала меня, ушла в себя, что называется. Мы помолчали с минуту, а потом Настя вдруг сказала:
Я вообще-то хочу работать ветеринаром. Чудовищно хочу. Но папка сказал, что не дело это коровам хвосты крутить. Типа, зря они, что ли, в гимназии с уклоном на иностранные языки меня учили.
Настя посмотрела на часы.
Слушай, пара-то уже началась.
Я помчалась в аудиторию, и, к счастью, успела туда раньше Эльвиры.
Когда занятия закончились, и я вернулась в общагу, вахтерша сообщила, что меня возжелал вдруг увидеть комендант. Кабинет Ивана Васильевича располагался на втором этаже. Туда я и направилась, думая, что мне, может быть, тумбочку другую хотят выделить или спросить, как я устроилась в 802-й.
Я постучалась, услышала приглашение войти и открыла дверь. Первым, что бросилось мне в глаза, оказалась лысина Ивана Васильевича, писавшего что-то в толстом журнале за столом. Я поздоровалась и встала у двери в ожидании, пока лысина (на манер избушки на курьих ножках) превратится в лицо.
Наконец комендант поднял голову. Я сдержала улыбку ну, забавно же, он явно не помнил меня и не знал, зачем я пришла, поэтому каким-то невообразимым образом пытался и ласково улыбаться своими похожими на оладьи губищами и на всякий случай грозно сдвигать брови.
Я Ольга Перова из 802-й комнаты. Мне сказали, вы просили меня зайти.
Губы-оладьи приняли нейтральное положение, брови сдвинулись сильнее. Я удивилась: неужели у него так быстро появился повод на меня сердиться. Я ж только заселилась.
Ольга Перова, значит. А скажи-ка мне Ольга Перова, что это у тебя за посещения вчера имели место не по регламенту.
Мне понадобилось время, чтобы вникнуть в смысл столь витиевато построенной фразы. Наконец, я сообразила.
Ко мне заходил знакомый вчера.
Я все еще не вполне понимала, в чем проблема.
Ольга, ты не одна в комнате живешь. Поэтому будь добра встречаться со своими знакомыми мужского пола за пределами жилых комнат.
И тут я поняла. Ира и Лариса нажаловались. Настучали на меня самым бессовестным образом.
Я закипала. Прямо чувствовала, как бурлит и клокочет внутри негодование. Чтобы оно не вырвалось наружу, пришлось стиснуть зубы и молча слушать, как меня отчитывает комендант. Отчитывает, а сам пялится серыми маслянистыми глазками. Небось, с удовольствием зашел бы «не по регламенту».
И все-таки я сильная женщина. Недаром моя подруга Танька так говорит. Я выслушала все, даже не пискнув, даже не состроив гримасу, а потом вежливо попрощалась и ушла. Видимо, «по регламенту» я должна была произнести что-то вроде: «Извините, Иван Васильевич. Такое больше не повторится». Но я не произнесла. В конце концов, я не сделала ничего плохого.
Я шагала по лестнице, совсем как солдат боевым решительным маршем. Шагала и представляла, как сейчас выскажу все этой Ире и этой Ларисе. Все-все, что накипело. Фифы какие. Вдвоем они, видите ли вы, предпочли бы жить. Я тоже бы много чего предпочла, чего нет, чтобы соседки по комнате со мной нормально разговаривали, чтобы не переглядывались многозначительно, чтобы не строили из себя принцесс высокородных.
Я не знаю, почему я не поехала на лифте. Я даже не проверила, работает ли он или торчит по своему обыкновению в темной шахте без движения. Наверное, я интуитивно понимала, что марш со второго на восьмой этаж успокоит меня немного. Все-таки в том, чтобы клокотать от злости, мало приятного. И действительно, на шестом этаже я почувствовала, что мне гораздо легче. Я начала надеяться, что, может быть, даже удастся удержаться и не вцепиться Ире или Ларисе в волосы.