Ну ничего ведь не изменилось. Те же страхи, та же боязнь. Бегу в столовую, а вдруг мне не хватит? Иду на собрание, а что, если уже рассказали?
Мы не просто стали людьми, говорит Тимофей Михалыч, не просто! Человек! он посмотрел на нас торжествующим взглядом. Он может всё!
Да, товарищи! подтверждает Федор Афанасьич. В его руках турбины и дамбы, башенные краны и железобетонные плиты.
Он может создать и разрушить, продолжает Тимофей Михалыч, зажечь и потушить, открыть и закрыть
Давайте закроем форточку, тут же предложил Федор Афанасьич. Что-то в спину дует.
Он может пойти вперед, продолжает Тимофей Михалыч, а может стоять на одном месте.
Надо идти! подхватывает Федор Афанасьич.
Он может раскрыть свои способности, свои таланты, говорит Тимофей Михалыч, всматриваясь в наши лица, наоборот, может их спрятать, что товарищи, недопустимо!
Ни в коем случае, говорит Федор Афанасьич, держась за сердце. Всё должно принадлежать советскому народу! Ничего, товарищи нельзя оставлять для себя, для собственного блага, для собственного удовольствия.
Только отдавая, говорит Тимофей Михалыч, мы действительно обогащаемся. Мы действительно приобретаем, мы становимся лучше!
Да, товарищи! говорит Федор Афанасьич и смотрит на нас влажными от слез глазами.
А я штаны свои Кольке отдал и рубашку рванную, ему как раз под машиной валяться. И что? Я врать перестал? Мыться стал чаще? Форточку на ночь закрывать? Да жара такая, а Тамарке всё холодно. Иди, говорю, спи на кухню, чайник хоть утром включишь.
Так она уходит, а утром ни чайника, ни Тамары!
И чем я обогатился?
Ну все для человека!
Как же хорошо живется простому советскому человеку! Домой приходишь, всё свое, родное! Не успел обувь снять, как уже в комнате оказался. И правильно! Зачем нам лишние движения? Тем более после работы.
Ванную захотел принять, пожалуйста! Воду набирай и лежи себе, отдыхай! Только ноги почему-то не все помещаются. Приходится их в ванну по очереди заталкивать, а лучше их за бортиком оставить. У нас народ честный, никто не возьмёт. Зато тело в воде, и так приятно!
А ноги можно в раковине помыть, если что. А можно и не мыть. Уж пятки-то точно никто рассматривать не будет. А в туалете тоже хорошо, тепло. Веники стоят, швабры. И думается почему-то легко. Главное, дверь носом не открыть. И такое бывает. Зато осанка вырабатывается.
Я всегда из туалета с прямой спиной выхожу, и упражнений никаких не надо. Но самое замечательное конечно, это кухня. И столик мы туда обеденный поставили и два стульчика. Ну, всё для человека! Жена нарадоваться не может.
У неё теперь и скалки под рукой и поварёшки. Так мы ими все стены увешали и картин не надо! А едим мы по очереди, зато быстро и без лишних разговоров. Так и правильно! Еду нужно есть молча и не рассиживаться. Не в кинотеатре же!
А ниш у нас целых пять, видимо, чтобы шкафы не покупать, деньги не тратить. И здесь забота о человеке! Я в одной даже комнату себе оборудовал. Стул поставил и теперь оттуда разговоры с семьей веду, прям, как из кабинета. Как начальник какой. Вот тебе и веселье!
Заехали мы в квартиру и счастливы. На балконе велосипед поставили и банку с повидлом. А тут как раз родственники пришли, с новосельем поздравить. Они-то нам и подсказали шкаф посередине комнаты поставить, чтобы площадь разделить. Мы обрадовались, и разделили.
Теперь у нас вроде как две комнаты. В одной мы с женой спим, а в другой детишки посыпают. И вроде отдельно и в тоже время вместе. И шкаф очень даже кстати. Я в кровати лежу, и вещи из него достаю какие мне надо. Это ж какая красота!
Ну всё для человека в нашей стране! А главный принцип нашего развитого социализма это рационализм. Максимальная польза с каждого квадратного миллиметра. А потому что всё должно служить на благо человеку.
За это и спасибо и партии и правительству!
Прогрессивное общество
Все мы живем в материальном мире. В мире вещей, так сказать. И это правда. Куда ни глянь, всюду вещи какие-то. А у нас шкафы не закрываются, антресоли забиты и из ниш всё вываливается, прямо на голову. А меня это нервирует.
Я сразу кричать начинаю, что выкину на помойку всё. Так, а мне стыдно! Я даже людей не могу домой пригласить. Это ж ни присесть, ни выпить. Кругом одно мещанство и чуждое нашему времени накопительство. А ведь никто у нас в стране этим не занимается.
Всех только одна единственная мысль интересует, каким курсом мы пойдем к победе коммунизма, и как коммунами жить будем. А жена моя об этом не думает, и каждый вечер жалуется, что ей нечего надеть. Прям до слёз дело доходит. А я как муж, как глава семьи, и просто, как гражданин своей страны пытаюсь ее вразумить.
Элеонора, говорю, ты посмотри вокруг, посмотри! Всё советское человечество стремится к одному единому состоянию, когда все мы будем одинаково жить, думать, понимать.
Аркадий! плачет жена. У меня воротник песцовый моль съела, что делать?
Элеонора! взываю я. Как же ты можешь о воротнике думать, когда такие перемены грядут? Мы, можно сказать, вступаем в новую эру, когда все материальные вопросы будут решены и перед человеком откроются новые возможности для духовного роста и развития
Не может быть! удивляется жена.
Мы не будем думать о еде или одежде, или о новой квартире, восторженно говорю я. Об этом позаботятся наша партия и правительство. Единственное, к чему мы устремимся, это изучение космического и околоземного пространства, освоение природных ресурсов и новые, передовые достижения в научных и других индустриях.
Не могу поверить, не верит Элеонора. Неужели я не буду думать о платьях? А как же шляпки, чулки, перчатки?
Не знаю, будут ли чулки, я на мгновение задумался, но всё остальное будет. Причём, всё общее! Но именно в этом и заключается весь смысл, вся идея нового прогрессивного общества! Мы сможем доказать всему капиталистическому миру, что жизнь человека может быть счастливой и без денег.
Ну не знаю, вздыхает Элеонора. Без денег я буду очень и очень несчастна!
Вот-вот! выкрикиваю я. А мы создадим такое общество, в котором не будет никаких денежных знаков. Все материальные блага будут распределяться по коммунам и, скорее всего в одинаковых коробках из-под сайры.
А как же мои замшевые сапоги? взволнованно спрашивает Элеонора. Я их почти не носила
И хорошо! восклицаю я. Их будут носить другие женщины. В этом-то и заключается настоящая жизнь, Элеонора, в которой нет этой нелепой привязанности к вещам, нет этой постыдной, унижающей человеческое достоинство зависимости от материального мира
Мне нужно продать свои сережки, цепочку и кольцо, спохватилась Элеонора. Я не смогу, Аркадий, не смогу отдать их другим женщинам. Я им уже отдала свои сапоги. А они, между прочим, почти новые!
Элеонора! призываю я. Ты думаешь только о себе и своём имуществе! Но в нашем обществе ты, наконец, освободишься от этих оков материализма и раболепного поклонения предметам роскоши!
Я придумала, радуется Элеонора. Я всё, всё продам, и у меня ничего не будет. Ни-че-го! Только деньги!
Можешь их сразу выкинуть, говорю я. Ничего покупать и продавать в нашем новом прогрессивном обществе не будут.
Как же мы будем жить? пугается Элеонора.
А вот так, говорю я. Мы будем двигаться одной колонной к освоению новых, еще не освоенных пространств, к постижению человеческого уникума и процессуале инфоруума.
Жизнь вечная
Хорошо всё-таки жить, мужики! Да еще когда рядом жена, да такая, что душа веселиться и сердце радуется! Смотришь на нее и понимаешь, что ради нее ты на всё готов. И в огонь прыгнуть и в воду, и даже домой после работы придти.
И для нее это солнце светит, и дожди грибные идут. И цветы для неё все на поле и звезды на синем небе. Я так смотрю на Алену и хорошо мне. И никого кроме нее не надо! А она сидит себе, тихонько, то занавески какие-то шьет, то носки вяжет, то салфетки на трюмо.
Потом почувствует взгляд мой на себе, шить перестанет и сидит на меня смотрит. Будто понять пытается, я это или нет. И вот так друг на друга мы смотрим. И молчим. Я потом вспоминаю, что спросить что-то хотел, и не могу даже вспомнить что. Забыл. И Алена моя тоже что-то сказать хотела, и тоже забыла.
Потом почувствует взгляд мой на себе, шить перестанет и сидит на меня смотрит. Будто понять пытается, я это или нет. И вот так друг на друга мы смотрим. И молчим. Я потом вспоминаю, что спросить что-то хотел, и не могу даже вспомнить что. Забыл. И Алена моя тоже что-то сказать хотела, и тоже забыла.
Да и к чему все слова эти? Лишние они. А потом я пойду и дело себе найду, а Алена снова за занавески примется. И так весь вечер мы можем смотреть друг на друга и ничего не говорить. И что мне с такой женой не жить? Да я всю жизнь с ней прожить готов, прям до смерти до самой. Я бывает так и говорю ей.
Алена, говорю, я с тобой до смерти до самой прожить хочу! Всю жизнь!
А она на меня смотрит как косуля, и чуть от счастья не плачет.
И если умирать вдруг придется, продолжаю я, то сначала я, а потом ты.
Мы не умрем, Витюша, вдруг шепчет Алена. Мы с тобой вечно жить будем.
Алена, говорю я, да все умирают, родная моя! Все! Это только в кино в индийском живут и танцуют, а в нашей стране Алена живут и умирают.
Нет, Витенька, шепотом говорит она и ее глаза начинают блестеть от слез. Мне еще бабушка моя Екатерина Афанасьевна говорила, что люди сотворены Богом и они как Бог вечны.
А мне почему-то говорили, усмехаюсь я, что человек Алена от обезьяны произошел. Ты же сама видишь, как мы похожи и повадки и всё у нас одинаково.
Витенька! она стала всматриваться в мое лицо. Ты нисколько не похож на обезьяну. Ты совсем другой,
Неужели? а мне непонятно, что она выдумала-то? Обезьяны мы, да еще какие!
Твои глаза, как небо ясные, вдруг шепчет она. Я в них смотрю и вижу свет. Твоя душа как лань прекрасная, как летний дождь, как белый снег. А в сердце добром столько нежности, как в травах утренних росы, как в солнце ласки, как в подснежниках живой небесной красоты. Какая же ты обезьяна, Витюша?
А я тоже вдруг подумал, что ничего общего.
Аленушка, говорю, а у самого что-то защемило внутри, так сладко-сладко растеклось. Давай, говорю, будем долго-долго жить. И не будем умирать!
Давай! говорит она. Я с тобой всегда буду, Витюша. Всегда-всегда!