Ну, конечно, она взрослая! Уже двадцать, была замужем
Ничего, граждане, как-нибудь долетим, мрачно продолжил толстяк. Этим самолетиком даже олигархи, смотрю, не брезгуют.
К выходу из VIP-зала подавали приземистый многоместный «Мерседес» с черными тонированными стеклами. К нему, сквозь строй вертевших головами охранников, рослых, в белых рубашках и галстуках, склонив голову с узнаваемым профилем, быстро шел пожилой мужчина в мешковатом черном костюме. В руке его покачивался желто-коричневый кейс.
Кто это? спросила с любопытством Аня.
Сам Янковский. Ножки болят. Сто метров до самолета пройти не может.
Эту фамилию Аня, конечно, слышала. Одно время глава нефтяной компании «Мак-Ойл» и владелец 43-телеканала не сходил с экранов телевизоров. Его имя связывали со скандальными президентскими выборами 1996 года. Пару раз он непостижимым образом выживал после покушений Последние два года, как писали газеты, Янковский оставил политику и всецело занялся бизнесом. Отец несколько раз упоминал, что встречался с ним, когда тот приезжал на знаменитую Нижневолжскую ярмарку.
Подумаешь, олигарх надменно произнесла Аня. Сегодня в костюмчике завтра в тюремной робе.
Стеклянные двери разъехались в стороны, рев авиадвигателей ворвался в зал, и мало кто расслышал звенящий хлопок за спиной устремившихся на посадку пассажиров. Одна Аня резко обернулась, и с мстительной радостью увидела, что девица из бара, всплеснув руками, присела над подносом, сплошь усеянным расколотыми бокалами.
Мстительная пассажирка чуть язык ей не показала. «Так-то вот! За собой следи, милочка, а не за тем, кто, что, сколько и в какое время пьет!»
Затем беспечно шагнула под слепящее южное солнце на летное поле.
Иван Петрович Шмыга медленно брел по обледенелой дорожке между высотными домами Северного микрорайона, в котором жила его давняя знакомая Варвара Федоровна Решетникова. Сердобольная старушка отдала ему одну из своих двух комнат под «общественную приемную» как саркастически шутил бывший детектив по предотвращению несчастных случаев, знававший и лучшие времена. Там он и проводил большую часть своего рабочего времени и туда сейчас спешил, опаздывая больше, чем на час.
Ноябрь выдался на редкость скверный то с неожиданными февральскими вьюгами, то с весенней апрельской капелью. Ходить по улицам надо было в альпинистских ботинках с шипами. Таких ботиночек Иван Петрович не прикупил, и теперь, скользя в осенних туфлях с гладкой подошвой, чертыхался на чем свет стоит. Огибая угол котельной, с крыши которой свисали ледяные глыбы, увидел женщину, шедшую по узенькой тропинке под самой стеной.
Гражданочка, стоять! воскликнул он, и бросился ей наперерез.
Она ойкнула, замерла, и в ту же секунду ледяной безобразный ком, тяжело ухнув, сорвался с карниза и ушел в снег буквально в метре от нее.
На небо иногда смотреть надо, раздраженно сказал ей Шмыга, переводя дыхание. Все землю носом пашете, будто что-то хорошее там найдете.
Она остолбенело посмотрела на него, потом на ледяной камень, который едва не раскроил ей голову.
Ничего особенного, успокаиваясь, произнес предсказатель. Крыса.
Ткнул пальцем на несчастное животное в лужице алой крови, застывшее подо льдом дорожки, которой шла женщина. Та взвизгнула:
Хам! Сам ты крыса! А ну пошел отсюда, не то милицию вызову.
Действительно, поставила сумки на снег, решительно потащила из кармана сотовый телефон
Иди ты, дура, выругался Иван Петрович и пошел от нее, сгорбившись, сунув руки в карманы старенького плаща.
Он так и опаздывал на работу, и теперь ему не избежать нагоняя от Варвары Федоровны. Вот уже два месяца в газетах она помещала двустрочные объявления типа: «Потомственная гадалка бабушка Варя объяснит ваши сны, предскажет судьбу. Дешево. Конфиденциально». Как ни удивительно, народ шел. Замученные злодейкой-судьбой женщины с заплаканными глазами, терпеливые старушки, соседи по дому, их родственники, соседи родственников, приезжие из окрестных деревень
Сам Шмыга сидел в спальне Решетниковой, пока та дотошно расспрашивала очередного клиента, заполняла специально им подготовленную анкету. Перелистывал в сотый раз старенькие журналы «Работница» и «Приусадебное хозяйство», украдкой потягивал из плоской металлической фляжки дешевое бренди, или мирно дремал в широком кресле с протертыми кожаными подлокотниками, пропахшем особым старушечьим запахом смесью нафталина, корвалола и валерьянки.
Расспросив очередную посетительницу, бабушка Варя, указывая пальцем в потолок, говорила: «Мне надо посоветоваться с Ними», и удалялась в спальню. Посетительница застывала в благоговейном молчании, дабы ни скрипом расшатанного стула, на котором сидела, ни кашлем не помешать беседе потомственной гадалки с Верховными существами, беседе, от которой, быть может, зависело ее будущее. Варвара Федоровна тем временем клала перед Шмыгой заполненную анкету, и, пока представитель Неба разбирался в ее каракулях, молилась перед Пресвятой Богородицей, тяжко вздыхая: «Прости, матушка, за грехи наши тяжкие!»
Иван Петрович выносил заключение, бабушка Варя уходила. Разъясняла сон клиентке, прятала полученные тридцать рублей в тумбочку под телевизором. Самому толкователю раз в неделю она выдавала триста рублей, и то приговаривая, сердито сжав губы:
И того хватит. Пропьешь все равно.
Пить без закуски, здоровью вредить, сердился Иван Петрович, и выторговывал еще сто или даже сто пятьдесят рублей.
Куда вредная старушка прятала остальные деньги, его не волновало, хотя в день принимал, бывало, и по десять и по пятнадцать человек. Его вообще мало что волновало с тех пор, когда жена окончательно и бесповоротно ушла от него.
В этот день выговора за опоздание не последовало. Варвара Федоровна сидела в зале за круглым столом благостная, тихая, размякшая и держала перед собой маленькую икону. На скатерти стояла пластиковая бутылка с водой, лежали круглые белые хлебцы, на блюдце высилась горка рыжей глины.
Доброе утро, извиняющимся тоном сказал Шмыга, проскользнув в комнату бочком и присаживаясь на диван. Что у нас сегодня?
Иди сюда, властно сказала бабушка Варя. Смотри, что мне Надежда из Мурома привезла.
Он послушно пересел к столу.
Кто у нас будет Надежда?
С тех пор, как Варвара Федоровна зачастила в вновь открытый храм Святой Татьяны и неожиданно для самой себя стала ревностной прихожанкой, у нее появилось множество подруг тихие тетки в платочках, с бледными, невыразительными, без привычной косметики лицами.
Неважно, отмахнулась она. Сюда гляди. Святые Петр и Февроний! Покровители семьи русской.
Помню, вежливо сказал Шмыга. Как ни пытались их похоронить раздельно, не получалось на другой день их гробы вместе оказывались.
Ничего ты не помнишь, богохульник, миролюбиво сказала Варвара Федоровна. Любовь у них была. Настоящая. Она вырвала его из объятий самой Смертушки. Болел он тяжко после того, как сразил змея, что к жене его брата, князя Муромского, похаживал. Выходила, через все страсти прошла неизмаранная, и любовь к мужу за гроб перенесла. Помню, в лодке плыла вместе с мужем в изгнание, так один хлыщ к ней пристал. Увидела Феврония недоброе в его глазах, зачерпнула ладошкой с одного борта водицы и велела ему выпить. Выпил тот. Зачерпнула с другой стороны борта и снова ему поднесла. Выпил. Она и спроси его: Есть ли разница, мой друг? Нет, отвечает тот. Тогда Феврония и говорит ему, кабану похотливому, так и женское естество, что одно, что другое все одинаково. Ты зачем, жену оставив, на жену чужую пялишься? Понял хлыщ, что прозорлива Феврония, и глазки свои бесстыжие опустил, оставил свои блудные мысли.
Да, были женщины в русских селеньях, саркастически усмехнувшись, согласился Иван Петрович. Были, да сплыли. Если никого сегодня не будет, так я пойду?
Сиди! Напиться всегда успеешь! Неизвестно, будет кто или нет. Объявили людям, так слово надо держать. Кто знает, откудова к нам едут? Вчера вон из Лыскова приехали, а это не ближний свет. Ты лучше испей водицы святой, и просвирку съешь. Глядишь, и холостяцким мукам твоим конец придет.
Он криво улыбнулся. Старается бабулька. Пытается наложить белые нитки на гнилую расползшуюся ткань. Напрасно. Прошлого не вернуть. Как там в песне? «Ты мне не снишься, я тебе тоже»
Однако послушно надкусил безвкусный пресный хлебец и запил муромской водичкой. Поперхнулся, закашлялся.
Вот, дурь из тебя пошла, ласково сказала Варвара Федоровна, похлопав ему по спине широкой ладонью. Землицы с их могилки возьми, по углам своей холостяцкой квартирки рассыпь. И вернется к тебе тепло и семейный покой.
Она аккуратно оторвала лист от газеты, свернула кулек и щедро сыпанула туда глины. На оставшейся странице бросился в глаза жирный заголовок «На месте падения Боинга-747 найден черный ящик»
Ты не думай, не только для тебя стараюсь. Мой Петька третий год мается один. Носки дранные, холодную китайскую лапшу по вечерам ест, а все хорохорится мне и одному хорошо.
Видел Шмыга пару раз ее сына Петра Решетникова. Солидный мужик. Автобизнесом занимается, и любовниц молоденьких у него пруд пруди. Ничего, оклемается Иван Петрович, немного придет в себя, так еще не одно женское сердце засушит и в альбом приклеит.
В дверь позвонили. Один раз, другой.
Говорила, жди, довольно подскочила бабушка Варя, и торопливо принялась убирать со стола гостинцы. Денежки наши пришли. Иди, прячься.
Шмыга с большим облегчением скрылся в спальне. Достал заветную фляжку и приложился. Пусть не коньячок, а водочка, разбавленная, чтобы отбить резкий запах, апельсиновым соком, но все равно хорошо. Если в первое время, когда он начинал прикладываться, ему обязательно требовалась закуска, и карманы его были набиты сушками, сладкими сухариками, конфетами, то сейчас организм не был столь капризен, с благодарностью принимая алкоголь.
Кровь пошла по венам сильными, теплыми толчками, в голове прояснялось, мысли обретали привычную свободу и легкость. Он вытянул ноги, расслабился, но едва задремал, как вошла Варвара Федоровна, сунула ему заполненную анкету и встала под образами.
Благодатная Дева Мария, Господь с тобою зашептала она.
Представитель небесных сил вчитался в написанное. Наталья Федоровна Степаненкова. Сорок четыре года. Разведена. Что ему в последнее время одни разведенки попадаются? Сегодня под утро ей приснился сон, от которого впала в большое расстройство. Так и было написано прописными буквами: «БОЛЬШОЕ». Видела сына, лежащим в гробу. Вместо свечки в сложенных руках пачка исписанных бумаг. Отпевают почему-то не в церкви, а в большом зале с колоннами. Лежит красивый такой, с длинными блестящими волосами, глаза открыты, улыбается. В этом месте клякса должно быть и сердобольная гадалка, записывая, пустила слезу.