Очистился мальчишка часа за два: из него текло как из утки. Мама напоила больного горячим чаем и уложила вместе с Катей на родительскую кровать. Дети уснули быстро и спали крепко, спокойно, похоже, без снов. Валька разметал руки в стороны, походил на маленький самолётик.
Наталья собралась уходить. Надела белую косынку, поверх неё повязала тёмный платок, обернувшись от двери, сказала:
Александра, если узнаю, что ты била по спине Валентина, прокляну Ты меня знаешь: слово моё тяжёлое, свет будет не мил.
Клянусь на иконе, Наташа! Не била я его Мать опустилась на колени, смотрела на тёмный лик родственницы и беззвучно плакала, не вытирая слёз. В сов-хо-зе огур-цы воро-вали, па-ра-зи-ты
Я всё сказала, донеслось из-за незакрытой входной двери.
Валька снова летает во сне. Он превращается в маленький самолётик и плавно поднимается к белым облакам. Самолётик с человеческим сердцем. Оно то замирает от ощущения высоты, то начинает учащённо биться, когда стремительно падает на лес, речку, глубокие овраги. А вот и двор со старыми тополями, вороны каркают, сидя на толстых сучьях, тренькает мелодично звонок проходящего возле самого забора трамвая. Голос бабы Наташи, суровый, с хрипотцой: «Александра прокляну ну-ну-ну! Слово моё тяжёлое, свет будет не мил ил-ил-ил!»
«Мама, не бойся, баба Ната хорошая Добрая Я знаю!» Хочет крикнуть Валька, но голос сел, язык колючий, шершавый Самолётик снова взмывает вверх. Тревоги уходят из маленького сердца. Остаются только ощущения от счастья полёта, радости открытия земли, бесконечно широкой и большой.
Дети и внуки бобыля
Они приехали вдвоём, отец и сын, в середине апреля, в полдень. На тополях едва пробились первые клейкие листочки, их запах дурманил голову. Тёплые весенние волны, завихряясь на высокой насыпи проносящимися грузовыми и пассажирскими составами, обрушивались на нежно-зелёный от молодой травы луг, на дачные посёлки, разбросанные по берегу реки. С другой стороны студёного водного разлива, поднявшегося до максимума от бурно таявшего снега, горячий воздух прорывался с нагретого солнцем поля, что окаймлял Кабаний лес с крутыми оврагами, поросшими мшистыми елями и шелестящими на ветру осинами.
Несколько дней подряд Василий Иванович Лихачёв, живущий на реке постоянно, буквально кожей чувствовал тёплые потоки воздуха, пахнущие землёй и болотом. Они будоражили память, не давали спать, звали в дорогу, ведущую в юность, а, может, и детство: его новым соседом по даче в столь раннюю пору стал белобрысый мальчик, шести семи лет от роду. Малыш, оставив отца в доме, подошёл к зелёным штакетинам забора, прижался к вертикальной дырке и стал смотреть на террасу, где Василий Иванович, заслуженный дед по количеству четырёх, имеющихся у него внуков, сидел за круглым столиком и пил кофе.
Здравствуйте, молодой человек, сказал Василий Иванович. У кустов малины калитка Можете заходить в гости, будем знакомиться.
Здравствуйте, ответил без всяких речевых дефектов мальчик, меня зовут Филипп Папа зовёт Филипок. С одним «п», так проще. А вас как зовут?
Как Чапаева Василий Иваныч. Слышал про Чапаева?
Нет. А что вы делаете?
Вот, кофе пью. Да за вами наблюдаю: соседи всё-таки приехали. Надолго ли, молодой человек?
Папа не решил пока. Но на выходные точно останемся
Филипок! Имя мальчика с одним «п» донеслось от крыльца соседнего трёхэтажного домины, близко прижавшегося к забору Василия Ивановича. Ты где?
Здееесь Рядом с кустами! Прокричал мальчик, не поворачивая головы, и задал трудный для пенсионера вопрос:
А можно звать вас дедушка Василий?
А у тебя есть дедушка?
Не знаю Я никогда не видел его.
Конечно, можно А ты знаешь, что дедушек должно быть два?
Нет Спасибо, уже торопливо сказал Филипок и помчался к отцу.
«Вот тебе и фокус, похоже, пятого внука завожу, улыбнулся Василий Иванович, отпивая остывший кофе. Упустил за разговором время. Не кофе, а помои. Но, уж больно собеседник-то хорош. Копия мой младший лет двадцать пять тому назад. Он сделал ещё глоток и переключил мысли на семью. Что ж, так и будем жить? Я здесь, как старовер Лыков в чащобах Хакасии, который год в одиночестве Они там, в городе? И что сыновья придумают на это лето? Опять проигнорируют? Старшему, с кровью пополам, вытянув все жилы, купили квартиру: он всё-таки двоих малышей поднимал. Младший, пока учился да жил с нами, помалкивал, доволен был, что у мамки с отцом на всём готовом. А теперь вот женился, обрёл голос: продай да продай жильё и дачу, купи им трёхкомнатную квартиру, а себе однушку, да на первом этаже, чтоб подешевле было. Всё равно, мол, помирать скоро Так и сказал.»
Василий Иванович не смог сдержать то ли стона, то ли всхлипа на вдохе, его крупные плечи затряслись, будто от кашля: «Боже мой, кровь ведь моя, как я тебя любил, белоголового И куда, куда всё девалось? Одна ненависть и злоба остались. Не хватило бы денег на такой расклад, нет!! Почти прокричал забытый всеми отец и дед. В конце-то концов, ты живёшь в моей квартире, мысленно обратился он к младшему сыну. Я понимаю: тоже двоих растишь Но я-то нигде оказался? В семьдесят с гаком торчу на садовом участке. Прости меня Анфиса, царствие тебе небесное, но хорошо, что не увидела всё это. А я не бабка: постирай, поняньчись, сготовь, накорми малышей Значит, никому не нужен? Вот дарственную не оформил, не отдал тебе дачу. А куда бы пошёл тогда? В канализационный люк, бомжевать? Господибожемой, страшно-то как. Ведь я известный учёный, публицист. Старший сын тихо и незаметно ушёл и младшего потерял»
Есть, кто живой? Во внутренней калитке дачного забора, распахнутой настежь, стоял высокий, статный мужчина лет тридцати с небольшим. Не помешал? Можно к вам, «для познакомиться»?
Да Простите, задумался, не сразу среагировав, заговорил пенсионер поставленным голосом профессионального преподавателя. Тяжело приподнявшись из глубокого и мягкого кресла, сказал:
Да Простите, задумался, не сразу среагировав, заговорил пенсионер поставленным голосом профессионального преподавателя. Тяжело приподнявшись из глубокого и мягкого кресла, сказал:
Василий Иванович Лихачёв, профессор, публицист. Рад знакомству А мы уже с вашим сыном поговорили.
Он мне рассказал, когда спать его укладывал Пусть часок отдохнёт с дороги, притомился. А меня Евгений Витальевич Серенко зовут, можно просто Евгений или Женя. Майор неких органов по охране особо важных лиц
Бывшая девятка КГБ, что ли? Блеснул осведомлённостью Василий Иванович.
Точно Только сейчас по другому называется. Но я не об этом. В обед вроде бы рановато, сосед вынул из-за спины бутылку коньяка с яркой этикеткой, видно, что дорогого, марочного. С другой стороны, сегодня же суббота, выходной, дача Да и кому какое дело, чем мы тут занимаемся? Как, Василий Иваныч, по рюмочке, за знакомство?
Тогда присаживайтесь, будьте терпеливы, молодой человек: схожу за фужерами и бутерброды сделаю. Василий Иванович отодвинул от стола кресло, поднялся, оперевшись на протянутую Евгением руку, поправил полы бархатного стёганого халата вишнёвого цвета и прошёл в дом. Через пять-семь минут, выйдя в японском спортивном костюме серого цвета, с подносом в руках, он увидел майора, спящего в мягком кресле-шезлонге. «Познакомились, рассмеялся пенсионер. Я как-то расслабляюще действую на молодёжь: после Филипка и отец уснул»
Василий Иванович хотел достать ноутбук, немного поработать, но в последний момент передумал, снова уселся к столу, взял в руки бутылку и прочитал на этикетке известную французскую марку. Настолько известную, что невольно хмыкнул: «Ни себе хрена! Скромные военнослужащие И как он попал на дачу соседа, подумал он, полковника внутренних войск? Друг сына? Но Веня погиб почти пять лет назад, а его отец как-то сразу сдал, не смог оклематься, вышел в отставку, по два-три раза в году лежит в военном госпитале. Последнее время вообще не приезжает. За десять лет я ни разу не видел здесь майора, тем более, с Филипком. Господибожемой, какая разница: каждая семья несчастна по-своему Может, и у них что-то произошло? Почему без жены приехал, почему мальчик ни слова не сказал о маме? Сто этих почему»
Василий Иванович аккуратно и довольно умело вынул пробку из бутылки, понюхал горлышко, улыбнулся чему-то своему и налил в пузатый фужер на два пальца высотой искрящейся коричневато-желтой жидкости. Тонкий аромат коньяка будто встряхнул майора: он открыл глаза, поднял голову.
Простите, Василий Иваныч. Расслабился: ночь не спали, сопровождали вице-премьера на военный полигон
Да, скажу честно: живя на пенсию, не забалуешь таким коньячком.
Вы и преподавать перестали, и статьи, вижу, больше не печатаете?
Уходя уходи Так, пишу для себя. А мою кафедру прикрыли якобы за нецелесообразностью. Денег, короче, нет у нового правительства, секвестируют образование. Кому сегодня нужны теория и практика международной журналистики в рядовом университете?!
Помолчали: тема больная, Евгений не хотел ещё больше огорчать Василия Ивановича. Решил переключить разговор на другое:
А мне дядя Степан отдал ключи от дачи После смерти Вени он практически здесь и не жил. И тётя Сима всегда с ним, куда она поедет без него?
А вы, стало быть, друзья с погибшим Вениамином?
Со школы. Потом закрытое учебное заведение. Потом невостребованность, а ведь по два языка знали. Я кое-как сюда вот устроился. Венька в спецназ, даже обогнал меня в звании. Но Кавказ уготовил ему страшную смерть. Вся группа погибла, он, командир, полуживым, без сознания, попал в плен. Из кожи на его спине боевики резали ремни, голову буквально отпилили Женя долго молчал, длинно, через нос, вдыхая воздух. Прошло полгода, раньше не было никакой возможности, прежде, чем я нашёл яму, куда сбросили его обезглавленное тело Веню мы перезахоронили с почестями, потом ему звание Героя присвоили, у родителей золотая звезда хранится. Семьёй-то он так и не успел обзавестись.
Опять длинная тягучая пауза. Василий Иванович, всё еще держа фужер в руке, первым очнулся, проговорил:
Что же я не наливаю вам? Вот растяпа.
Василий Иваныч, можно со мной на «ты»? Не привык я, хоть и начальник отделения уже. И можно я поухаживаю за вами, долью чуток, а потом себе?
Василий Иваныч, можно со мной на «ты»? Не привык я, хоть и начальник отделения уже. И можно я поухаживаю за вами, долью чуток, а потом себе?
Он долил каплю коньяка в фужер пенсионера, плеснул в свой бокал и сказал:
Мне дядя Степан много хорошего говорил про вас. Давайте за знакомство И за ваше здоровье выпьем.
Выпили. Пока жевали бутерброды, снова молчали. Видно было, что майор голоден, доедал уже второй кусок, стараясь захватить на хлеб побольше холодного мяса.