Но этого еще не знала я.
Глава 16
Я распахнула широкое окно комнаты. По карнизу еще стучали последние капли недавно пролившегося дождя, и свежий, прохладный порыв воздуха откинул назад мои волосы. Пряно пахло землей. Ветви яблони под окном согнулись под тяжестью мокрых листьев. Тучи рассеялись, и сквозь редкие облака проглядывало солнце.
Я залезла на широкий подоконник, глубоко вдыхая свежесть этого утра. Я проснулась с первыми петухами, когда еще серая дымка предвещала рассвет, и долго лежала в свежей, душистой постели и смотрела на яблоню, раскачивающуюся за окном. Потом что-то забарабанило по карнизу, и очертания яблони растворились в пелене дождя.
Накануне случилось что-то совершенно новое и необычное для меня, заставившее сердце отчаянно биться по пробуждению. Был разговор, какого никогда еще не было в моей жизни, было чувство, какого еще не знало мое сердце, и было желание, какого еще не знала моя душа. И теперь я сидела на подоконнике, подогнув под себя ноги, в белой ночной рубашке, не в силах уснуть, и ждала наступления утра.
Два чувства, подгоняемые разными мыслями, боролись во мне. Одно чувство вызывало воспоминание о вчерашнем дне, о Вадиме, который открылся мне с совершенно неожиданной стороны, и о том душевном подъеме, который я испытывала, думая теперь о нем. И чувство это, приводившее меня в некое состояние эйфории, перебивалось иным, более приземленным и неприятным чувством раздражения.
Василий не появлялся, и я проснулась с твердым намерением увидеться с ним. Мне хотелось поделиться с ним своим открытием, рассказать, как он заблуждался, переубедить его. Василий мне казался теперь каким-то одиноким, отстраненным в своем уединении. И даже, более того, скучным. Я была почти уверена, что он не уезжал из города, отказавшись тогда прийти к Коле, а просто посчитал неуместным и скучным для себя наше ребячество.
Но я не успела собраться, когда мама крикнула с крыльца, что пришел Вася. Он стоял, прислонившись к косяку двери и держа что-то на руках. Я вышла, приготовившись высказаться, когда увидела его.
И тогда снова что-то затрепетало в груди, и на мгновение я остановилась, потому что у меня бешено забилось сердце и подогнулись колени. Я ухватилась за поручень и уставилась на Василия.
В его крепких, загорелых руках тихонько попискивал белый пушистый комочек. Маленький котенок, водя розовым, приплюснутым носиком, пытался поднять головку, удерживая равновесие. На лице Васи сияла улыбка.
Откуда? выдохнула я и подошла вплотную к нему.
Всякое раздражение мгновенно улетучилось. На меня смотрели родные, темные глаза, а две маленькие родинки под губой весело приплясывали.
Кошка окотилась, ответил Василий, поддерживая котенка. Отец утопит. Я подумал, может, возьмешь?
Котенок отчаянно пищал, раскрывая свой маленький розовый ротик с белыми зубками. Я взяла его на руки. Котенок плотно уткнулся своими белыми, мягкими лапками мне в грудь. Я помедлила.
Как его назовем? наконец спросила я, поддерживая маленькие упирающиеся лапки и поднимая глаза на Василия.
Вася улыбнулся еще шире.
Я называл его Бонусом, он пожал плечами. Он был самый маленький. Может быть, ты придумаешь ему новое имя.
Нет, сказала я, пусть его зовут Бонус.
Я налила в блюдце парное молоко и котенок, шатаясь, подполз к нему и с жадностью стал лакать.
Вася присел на корточки рядом с котенком. Пушистая спинка котенка топорщилась и вздрагивала от напряжения, маленькое тельце пошатывалось.
Внезапно меня охватило сильное чувство стыда. И я не знала от чего то ли от того, что я нелестно подумала об этом человеке, то ли от того, что я ожидала от него того, чего ожидать было нельзя. И я стояла, переминаясь с ноги на ногу и заламывая пальцы, пытаясь подобрать слова, чтобы что-нибудь сказать, но мыслей в голове не было совершенно. И в то же время мне было радостно от того, что он все-таки пришел, и пришел как раньше, по-свойски. И что теперь будет у меня этот котенок, спасенный им. Правда, я тогда еще не подумала о том, как я сообщу маме новость о новом жильце, но это меня беспокоило меньше всего.
Я не знала, что испытал Василий тогда, на мысе, и понял ли он мой порыв, и ощутил ли перемену во мне, но сейчас он держался спокойно. Я уже забыла и об откровении Вадима, и о том, что хотела рассказать Василию о нем, переубедить его. Сейчас он мне казался правым во всем, родным, источником тепла. Мне не хотелось, чтобы он уходил. Мне казалось, что если я его отпущу, он уже не вернется. Я подсознательно боялась повторения тех трех долгих дней, когда я ждала, впервые в жизни ждала звонка и в то же время знала, что его не будет. Что подсказывало мне это тогда? Ничего не было, ничего. И даже если воспоминание о Лазурном мысе не занимало мыслей Василия так, как занимало мои, что могло объяснить его отстраненность? Прошла неделя со дня моего приезда сюда, и осталось две недели две жалкие, короткие недели до моего отъезда. И он не находил или, что было обиднее всего, не хотел найти времени для меня. Хотя бы часа, чтобы увидеть меня, поговорить со мной. И пусть горячо любимые образы Димы и Коленьки остались в памяти, и дружба наша с возрастом приобрела оттенок приятельских отношений, с Васей дело обстояло иначе. Я с нетерпением ждала этого лета, ждала встречи, и теперь мое сердце сжимало разочарование. И с каждым днем неприятная мысль, какое-то предчувствие посещало меня все чаще предчувствие расставания. Я объясняла это предчувствие тем, что, возможно, в то утро могла отпугнуть его, и его отношение ко мне могло измениться.
Василий был рядом, он был сейчас, здесь, но, казалось, был далеко. Мне хотелось коснуться его, но я не могла. И тогда он, словно прочитав мои мысли и почувствовав на себе мой взгляд, неожиданно обернулся, и я быстро опустила глаза.
Внезапно с улицы донеслись громкие голоса и послышалось какое-то движение. Через несколько мгновений со стороны сада появилась бабушка в высоких резиновых перчатках. Калитка распахнулась, и бодрой, раздраженной походкой вошел дед, держа в руках косу.
Ай-я-яй, протянул он, и на высоком лбу его образовалась суровая складка, что творит, паразит!
С улицы еще доносились чьи-то голоса и крики.
Петь, что случилось? стягивая с рук перчатки, озабоченно спросила бабушка.
От паразит, только вздыхал дед и, поставив косу, снова энергично вышел на усыпанную щебенкой улицу.
Переглянувшись с Василием, мы вышли вслед за бабушкой за калитку.
В соседнем проулке собралось человек пять. Там, рядом с домом, прямо под забором, проходил небольшой овражек, скрытый от глаз и дороги кустами. На перекрестке, у этого овражка, стояли люди и громко переговаривались. Особенно громко говорил дед, разъясняя что-то мужчине лет шестидесяти пяти, понуро опустившему свои плечи под напором упрямо выставленной дедом вперед груди.
Эх ты ж пес, что ж ты делаешь! донесся до нас голос дедушки. Ай-я-яй!
Твоя земля шоль? слабым, сиплым голосом отвечал сосед.
Да как бы и не моя, можно ль? Э-эй
Да шо ты, не тоби ж в огород кидаю! махнув рукой, откликался сосед. Уберуть.
Да кто ж уберет-то?
Мусоровоз.
Мусорово-о-оз! протянул дед, качая головой. Разве ж мусоровоз ездит сюда!
А то не ездить! хрипел сосед.
Именно, что не ездит. И как положил ты его, так и будет лежать, дед указывал твердой рукой на груду веток и что-то белеющее у самого края овражка. Ай-я-яй, вот бестолочь-то!
Ты шо обзываесся? обиженно прохрипел сосед, выпрямляя плечи.
Эй-ей, обзываесся! Своими именами называю. Увози, давай!
Куда увозить-то?
Да куда хошь, только чтоб этого не было здесь! Машину нанимай.
Да шо ты, Петро, махнул рукой сосед. Сожгу!
Сожгу-у, протянул дед. Неужто ж здесь жечь можно!
А отчего ж нельзя-то? развел руками сосед.
От глупая твоя борода! Здесь ж кусты, да забор деревянный!
И шо з ними сделаться? упирался сосед. Ничого не будэ!
Дурно-ой! Забирай к себе, кому говорят! У своего забора и жги.
Не твоя земля, заладил сосед, все повторяя свой единственный и, как ему казалось, убедительный довод, не тебе тут решать!
От скотина! махнул рукой дед и направился к дому.
От и иди-и, крикнул ему вслед сосед, опираясь на грабли.
Дед зашел за ворота и через пару мгновений вернулся, везя перед собой телегу.
Куды! воскликнул сосед, увидев уверенно направляющегося к нему деда.
Ах, ты ж, пес! сказал дед, подвозя телегу прямо к краю овражка. А ну-у!
Дурно-ой! Забирай к себе, кому говорят! У своего забора и жги.
Не твоя земля, заладил сосед, все повторяя свой единственный и, как ему казалось, убедительный довод, не тебе тут решать!
От скотина! махнул рукой дед и направился к дому.
От и иди-и, крикнул ему вслед сосед, опираясь на грабли.
Дед зашел за ворота и через пару мгновений вернулся, везя перед собой телегу.
Куды! воскликнул сосед, увидев уверенно направляющегося к нему деда.
Ах, ты ж, пес! сказал дед, подвозя телегу прямо к краю овражка. А ну-у!
Здесь же была и жена соседа, женщина пышных форм и растерянного лица, и сама хозяйка дома, у которого находился этот овражек, в котором собирались или не собирались сжигать мусор, и мальчонка лет семи-восьми, по всей вероятности, внук соседа, задумчиво почесывающий затылок. И все уставились на деда, который, раздвигая кусты, спустился в овраг и, кряхтя, стал вытаскивать оттуда серые мешки, из которых торчали сухие ветки. Василий, стоявший позади меня, подбежал к нему.
Сосед этот, с которым без малого лет тридцать боролся дед, стоял позади него, не решаясь уже возразить больше. А дед, при помощи Василия водрузив мешки на телегу, направился прямо к дому соседа, перед которым зеленела чистая лужайка, и с кажущейся легкостью выбросил мешки прямо у его калитки.
Овражек этот, некогда бывший шире, теперь сделался совсем маленьким, стыдливо прижавшись к самому деревянному высокому забору. Когда-то он был таким глубоким, что дно его едва просматривалось из-за густых ветвей деревьев, что росли на нем. Теперь же на дне его по весне, тихонько журча, бежал тонкий мутный ручеек, неся бывшие скрытыми под снегом бумажки и фантики, пустые бутылки, должные бы, по мнению бросавших их в него, исчезнуть там. Но фантики не только не исчезали, но предательски выносились этим самым ручейком на улицу чуть ниже той, где жили мы. Так, с годами, овраг постепенно засыпали ветками, золой, мусором, и он уменьшался. И каждую весну дед и бабушка, вооруженные граблями, выходили и чистили его овраг, находившийся в соседнем проулке.
И никого не волновало ни саму хозяйку, под домом которой пролегал этот овраг, ни соседних жителей то обстоятельство, что овраг засыпали мусором. Кто должен был убирать его после них? Куда он должен был деваться? Никто не знает.