У меня забилось сердце, и волна возмущения подступила к горлу. Почему всегда так сложно добиться прямого ответа от Василия? Что за глупые принципы и неуместный обет молчания? Я глубоко, прерывисто вздохнула.
А эта Виктория, кто она? неожиданно резко для самой себя спросила я.
Подружка Вадима, спокойно ответил Вася.
У меня неприятно кольнуло под желудком.
Они вместе? я старалась придать как можно больше безразличия своему голосу.
Я не знаю, усмехнулся Василий. Меня это мало интересует.
Мы вышли на широкую, главную дорогу парка, вдоль которой стояли резные деревянные лавочки, а за ними росли стройные кипарисы, отбрасывающие на дорогу длинные тени.
Когда мне исполнилось пятнадцать лет, и детская угловатость постепенно стала переходить в утонченную женственность, я стала замечать на себе заинтересованные взгляды противоположного пола. Мне было лестно слышать в свой адрес многочисленные комплименты и любовные признания. А завистливые взгляды других, менее красивых девочек приятно грели в душе собственное самолюбие. Взращенное на благодатной почве из лести и лицемерия, оно крепко прижилось в моем сознании. Я знала магическое действие своей белозубой улыбки, больших, блестящих черных глаз и пухлых губ и, не жалея, использовала имеющиеся ресурсы для достижения поставленных целей.
Одноклассники, которые презирали меня в младшей школе, будучи неспособными сдерживать свои мысли и эмоции детьми, выросли и превратились из маленьких сорванцов в вполне приличных молодых людей и девушек. Но они мало интересовали меня. Подруг я не имела, считая их неинтересными, а молодые люди не привлекали меня они не соответствовали сложившемуся у меня стереотипу.
По-другому обстояло дело с Василием, Колей и Димой. Мы вместе выросли, и они были как бы неизменным атрибутом моего пребывания в Крыму. Но Василия я воспринимала как часть себя, мы будто совпадали, как сложенный пазл, и немыслимо было представить, что он может уйти из моей жизни. Это казалось нереальным. Я не воспринимала его как мужчину, и закравшееся в лодке смятение улетучилось, растворившись в глубине теплых, васильковых глаз.
Мысль о том, что Виктория может быть подружкой Вадима, неожиданно комом застряла в горле.
Почему я раньше не обращала на него внимания? Я редко мельком видела его, и он терял свой блеск, покрытый пеленой предрассудков Василия. Надо же мне было быть такой слепой! Мало ли что было, главное, что сейчас он производил впечатление благопристойного, сильного молодого человека, невероятно красивого и живого.
Подступившее раздражение от нежелания Василия поговорить со мной о Вадиме стало постепенно угасать при мысли о поездке на мыс. Ох, главное, чтобы меня отпустила мама!
На какое-то мгновение я даже забыла, что иду не одна. Мысли настолько захватили меня, что я несколько раз моргнула, чтобы стряхнуть появившееся изображение Вадима на фоне палатки.
Василий молча шел рядом, бесстрастно глядя вперед. Я посмотрела на него. Как может он всегда оставаться таким спокойным? Даже будучи рассержен, он молча сдвигал брови и замыкался в себе. Как мог обладатель того живого голоса в телефоне стать таким замкнутым?
Я задумалась. Мне на мгновение показалось, что мы были уже не теми Марусей и Васей, которые прощались друг с другом два года назад.
Нужно сейчас поговорить с мамой, прервала я затянувшееся молчание. Она может и отпустит, а вот дед может отказать. Ехать очень далеко.
Нужно сейчас поговорить с мамой, прервала я затянувшееся молчание. Она может и отпустит, а вот дед может отказать. Ехать очень далеко.
Давай я поговорю с ними, предложил Василий.
Я не знаю
Я поговорю. Это будет правильно.
Глава 6
Было около двух часов дня, когда мы подходили к дому, а к нам навстречу вышел дед в белом костюме пасечника и сетке от пчел на голове.
День до-обрый, весело протянул он. Жара-то какая! Марево!
Да, Петр Матвеевич, сказал Вася. Но говорят, к концу месяца похолодает.
Это бы нам не помешало, деловито сказал дед и, подняв вверх левую руку со вздернутым указательным пальцем, произнес: Василий, а мёду будет больше тридцати фляг. Ага-а! Ты можешь себе это представить?
Столько трудов, сколько вкладываете вы в пасеку, не каждому под силу, с ноткой восхищения произнес Вася.
Под темной сеткой на лице деда мелькнула довольная улыбка.
А как же! согласился дед. Они ведь как будто все понимают. Не будет для них условий и продукта не будет. Они ведь труженики. Им помогать надо.
На крыльце появилась бабушка с кастрюлей красной клубники в руках.
Ах, вы пришли! воскликнула она. А мы как раз обед приготовили. Заходите в дом.
Да нет, что вы, не стоит, запротестовал Вася.
Бабушка, мы на минутку, сказала я. Жарко, есть совсем не хочется.
Никаких минуток, бабушка внимательно посмотрела на нас своим проницательным взглядом. Поднимайтесь в дом. Я сейчас клубнику домою и приду.
Я посмотрела на Васю и пожала плечами.
Ничего не поделаешь, улыбнулась я. Придется тебе остаться.
Мы поднялись на резное крыльцо, из которого вела дверь в сени, занавешенная от мух белой сеткой, которую раздувал сквозняк. Со стороны кухни доносился частый стук ножа о деревянную доску мама что-то резала. Пахло свежей зеленью, специями и укропом. В доме было прохладно, двери везде были распахнуты, и сквозняк раздувал светлые занавески на широких окнах. Из сеней направо вела дверь в кухню, с противоположной стороны на широкую веранду, а прямо находился проходной зал, где стоял широкий дубовый стол у окна, пять стульев, мягкий диван у стены, на которой висел ковер с изображением горы Ай-Петри. Из зала прямо вела дверь в светлую, залитую солнцем просторную переднюю, а оттуда в три спальни; направо же шла дверь в кабинет, где стоял большой письменный стол, стеллажи с книгами и старый диван начала двадцатого века.
В передней было три больших окна два были расположены напротив входа и выходили в сад, и одно сбоку, из которого просматривалась подъездная дорожка. Между окнами, у стены, стоял широкий старый деревянный комод, на котором восседал плазменный телевизор, нелепо смотревшийся на фоне резной мебели девятнадцатого столетия. Напротив него стояли два мягких кресла и столик с вазой. С противоположной стороны располагался темный резной шкаф с застекленными дверцами. В шкафу виднелись рамки со старыми фотографиями, книги и какие-то шкатулки. Справа находились две двери, ведущие в спальни.
Дом был просторный, светлый, минимально заставленный. Благодаря непомерным усилиям бабушки, он сохранил особую энергетику и дух времени своего создания начала двадцатого века. Его построил еще прадед моей мамы. Поначалу в доме жили родители моего деда, позже он выполнял роль дачи, куда семья приезжала несколько раз в год из Петербурга. Теперь же мои дед и бабушка жили в нем постоянно.
Мы прошли на веранду, где в тени плетеного винограда располагался широкий круглый стол, накрытый белой скатертью. На столе стояла ваза с пышными садовыми розами, четыре белые пиалы, рядом были разложены приборы, стояла плетеная корзинка с хлебом и этажерка с ароматной выпечкой.
Здравствуй, Вась, с улыбкой сказала мама, заходя следом за нами с большим блюдом в руках. Как поживаешь?
Добрый день, смуглое лицо Васи расплылось в улыбке. Хорошо, спасибо. Я стал невольным участником семейного обеда
Да ну, что ты такое говоришь, отмахнулась мама, раскладывая по пиалам салат из свежих овощей, кусочков мяса, редиски, огурцов, картошки и зелени. У нас сегодня окрошка с домашним квасом. От такого обеда отказываться просто непозволительно.
Зашла бабушка с миской холодной клубники и графином с темным квасом.
Зашла бабушка с миской холодной клубники и графином с темным квасом.
Давайте-ка, садитесь за стол, с улыбкой сказала она, ставя на стол графин.
Я обошла стол и села со стороны сада. Василия посадили напротив, он держался уверенно и свободно, но в его глазах я заметила мелькнувшее волнение. Я улыбнулась.
Эх-хе-хе-хе-хе, послышалось в сенях, и на веранду твердым шагом зашел дед. Как у вас тут все краси-иво да наря-ядно, рассмеялся он, разводя руками перед розами.
Ароматная окрошка, заправленная холодным квасом, приятно охладила желудок. Минут десять все молча ели, следуя дедушкиной присказке «когда я ем, я глух и нем». Мы изредка переглядывались с Васей. Он сдержанно, но с заметным аппетитом доедал свою порцию, отвечая мне улыбками.
В этот момент мы словно перенеслись на десять лет назад: дедушка смачно хлебал окрошку; бабушка, изящно держа в руках кусочек ржаного хлеба, заботливо пододвигала ему салфетку; мама, со всем присущим ей вниманием, была занята своей пиалой, а Васины раскосые глаза улыбались мне с противоположного конца стола. Такие обеды были если не привычными, то частыми атрибутами моего крымского лета. В детстве, случайно забегая домой, мы были обязательно пойманы бабушкой и приглашены на семейный обед. Коля и Митя, как правило, убегали домой, где их ждали мамы с накрытым столом. Вася же вырос в рабочей семье, родители на обед не приходили, и бабушка, зная, что мальчик останется один, всегда предлагала ему пообедать у нас и возражений не принимала.
Я посмотрела на Василия и поняла, что ошиблась. Он не изменился я просто отвыкла от него. Меня всегда окружали веселые, болтливые молодые люди, которые развлекали меня шутками и пустыми рассказами. В Василии же не было поверхностной беззаботности, в нем всегда присутствовала сдержанность и немногословность. И нынешним утром, на пляже, меня невольно привлек все тот же оберточный блеск, который я подсознательно начала сравнивать с глубоким внутренним содержанием. Именно это нелепое сравнение вызвало во мне всплеск раздражения, словно я решала простое уравнение и у меня никак не получалось найти корень. Внешнее и внутреннее несравнимы, так же как рыжее и широкое. Я поняла, что Василий не подлежал сравнению, он был отдельной единицей моей единицей, и не нужно было больше об этом забывать.
Так вот, хочу вам сказать, улыбнулся дед, с довольным видом отодвигая пустую пиалу, что блюдо это отменное.
Только мама собралась встать, чтобы собрать тарелки и принести чай, как бабушка проворно вскочила и, жестом остановив ее, убежала на кухню.
Дед, облокотившись на локти и задумчиво прислонив указательный палец к губам, внимательно посмотрел на плетеный виноград, как будто что-то обдумывая. Я хорошо знала этот его жест.
Утром Миша заходил, наконец произнес он, переводя взгляд на нас. Так вот, Женечка, помнишь, у тебя в классе учился такой Генка А.?
Может быть, Гоша? уточнила мама. Ты имеешь в виду сына директора швейной фабрики?
Да-да. А может быть, и Гоша, я уж не помню. Так вот, помнишь ты его
Ну, утвердительно кивнула мама.
Они вот жили внизу, через улицу, он кивнул головой в сторону моря и медленно, с расстановкой, заговорил: В армию он не пошел, уж не знаю что там да как. Кое-как окончил институт, года через два женился. А он ведь парень ста-атный, здоро-овый такой. Ну, ты и сама помнишь. Старший А. его сразу на фабрику устроил. Гоша квартиру в Ялте купил. Двое детишек у него Вот, наверное, Машенькины ровесники, может, чуть постарше, дед остановился и снова обратил свой взор на сад, где весело заливались птицы, словно уже закончил рассказ, но потом произнес: А жена у него бухгалтером здесь, в управе работала.