Мимо пробегают изображения станционных, пристанционных домов, домиков, домишек, колеи разбегаются врозь, блестящая дуга убегает влево, чтобы исчезнуть за занавесью лесного клина, кустарника, искрящегося на солнце каплями росы
Аминь.
Когда от тебя отворачивается фортуна, не нужно вглядываться в ее анус. Не увидишь там ничего, кроме волокнистого неба твоего Берлина да пустой платформы с плевками на сером асфальте. Услышишь воронье карканье сквозь войлочную мембрану неподвижного воздуха.
Потерял картинки Пронина? Забыл их в вечерней легкой электричке, когда теплые струи воздуха врывались в открытое окно, через которое наблюдал за убегающими полосами света? Забыл дорогие раритеты возле окна? Опомнился, и похолодело сердце, когда шум электричек смолк? Тихо стало?
Ищи!
Разыщи бригады контролеров, работавших в теплый вечер в электропоезде 6371, в 21:12 тронувшемся от платформы 21-й километр, обратись в линейные пункты милиции по пути следования, расклей объявления на станциях!
Следствие, говоришь? Два года как простые вещи не радуют? Задери голову к электропроводам, когда спазм охватывает глотку.
Вой!
Саша умер морозной зимой одиннадцатого года, когда странные светящиеся столбы поднимались из снежных сугробов в небо. После Нового года, в белой рубашке, как уснул, сидя на диване напротив включенного телевизора. Остался номер в памяти телефона, по которому некому звонить. А где наш диалог? Где внимательный взгляд опушенных густыми ресницами глаз сквозь холодные линзы очков? «Саня, ты слышишь, ты видишь?» «Игареха, ты слышишь, ты видишь?» Генетически близкий, но такой иной, ревнуемый мною с детства. За три года тетя Оля потеряла двоих сыновей. Андрей болел, но Саша! Младший, тонкий, умный.
Я вез ей в Сиверскую вести о смерти Саши поздним январским вечером, почти ночью, когда сияние жизни обратилось сияньем Луны в ледяном воздухе, черной пустоте. Там, за Гатчиной, есть участок шоссе, обсаженный великими березами, тянущими к дороге персты, усыпанные бриллиантами холодного блеска, холодного блеска стекол в тонкой оправе. И вдруг горсть бриллиантов сорвалась с неподвижной ветви и, рассыпавшись звездной пылью, устремилась мне навстречу, ударилась в лобовое стекло, ко мне, в тепло эта последняя, жесткая и нежная ласка. До свиданья. И снова, километр за километром сияющая безмолвная дорога. Ты был необычно молчалив в нашу последнюю встречу, худой, кутался в любимую дубленку. Тебя не было слышно весь последний год. Молчал, потеряв бизнес, сидел дома, варил супы Полине и Ладе.
Утро, смотрю в окно неоновый свет фонарей как-то незаметно перешел в голубеющие сумерки, и мелкого, крупчатого снега, кружащегося вокруг лампы фонаря, не стало видно, а стало видно, как чернеет в ветвях ворона, закутавшись в свои перья. Холодно.
А у нас жизнь, Саша. Сладкая водка на морозе.
Кризис.
Один мужик в Нижнем Новгороде, извозчик, набрал кредитов на автобус, а отдавать нечем. Как-то утром сказал семье, что уходит на работу, а сам сел в свой автобус и выстрелил в себя из охотничьего ружья.
Нет денег.
Помню, когда был маленьким, но уже в школу ходил, как хотелось на каникулах заработать где-то сто рублей.
Сто рублей. Именно сто.
Кризис.
Кризис?
Кто свистнул на дворе? Вон сосны стоят. И тысячу лет назад так стояли. Все люди работают
Двери открываются. Никто не выходит и не входит, пустой перрон. Куда клеить объявление? Ни одного столба. «Осторожно, двери закрываются». Вот сюда, на перила, и скорей обратно, проскочить, задержав рукой дверь
Одиннадцатый год, солнечное число. Удивительные были в этом году сиреневые разливы Иван-чая. Иван-чай крест лета. Середина лета. Четыре крестообразно сложенных лепестка. Бегут с горки на горку липовые разливы, щупальцами охватывают перроны, подныривают под платформы. под платформами темно, мусор, на платформах чисто, пусто и солнечно.
Они будут потом сниться, как снится река за поворотом, дальше которого никогда не ходили в детстве. И ты плывешь во сне вниз по течению и видишь такие красивые берега
Одиннадцатый год.
На берег приходят «дети» садятся среди мусора на поваленный бетонный столб и сразу исчезли, куда-то убежали скопытились растворились боги, индейцы, светила, идеи пиво сигареты минет не угодно ли нет, мне не нравится в рот ха-ха еще никто не жаловался пьяная рожа на песочек нет здесь а че
Река.
Одуванчиком мама внизу, на берегу, маленькая фигурка в халатике, меня ищет, побежала на реку, а я здесь, наверху неловко топчется по неровному, переставляя ноги в высокой траве, устала, прислонилась к березе, приткнулась, схватилась Плачет.
Мне что-то мигнуло на полустанке. Что-то бело брызнуло в испарине отогретой земли. Мне почудилось, что я белый Иван-чай! Белый! Не белое же это объявление о счастье мелькнуло между кустов! Днем, дымкой, дремой, в стеклянном блеске листвы. Мигнуло в синих провалах убегающих теней. Или это фата, улетевшая у невесты свадебным утром, свадебным днем?..
«Что случилось, тетя Оля?»
«Не перебивай меня, я все решила, я ухожу и отключаю телефон. Тебе придется съездить в Сиверскую еще раз».
А на обратном пути ты увидишь.
Растет белый Иван-чай.
Северо-запад
20082013
Елена Ворон
Свидетель обвинения
Фантастический детектив
Я его ненавидел. Он стоял на свидетельском месте, положив руки на деревянный барьерчик, и в зале суда отчетливо звучали его слова:
правду, только правду и ничего, кроме правды.
В мире многое изменилось; человечество разлетелось с Земли по всей галактике, заселило иные планеты, образовалось множество новых рас, а присяга свидетеля в суде осталась той же, что и встарь.
Со своей скамьи я видел его в профиль. Высокий, белокурый Элан Ибис держался прямо и внешне спокойно. Он был в черном, а на рукавах куртки золотом выткано название фирмы, товары которой он рекламировал: «Макрокосм». Вот такой у него траур даже в суде без рекламы не обошлось.
«Макрокосму» с Эланом повезло он принес фирме кучу денег. В прошлом году ихнего директора занесло на Светлое озеро: вздумал поохотиться на тамошнего леопарда. По старинке, с пороховым ружьем да с ножом пощекотать себе нервы. А Элан работал на озере проводником, водил приезжих охотников на звериные тропы и к местам водопоя. Директор на него глаз и положил; не в том смысле, как вы подумали, а позвал в Травен, рекламировать туристское снаряжение. Элан и согласился. Прикатил на мою голову.
Еще на свободе, я видел его последний шедевр: Элан стоит на фоне снежной вершины, придерживает за лямки огненно-красный рюкзак, а черный с золотом девиз уверяет, что с таким рюкзаком можно забраться аж на седьмое небо. Ослепительная улыбка, сияющие карие глаза, золотистая шевелюра таков Элан Ибис, бывший охотник со Светлого озера, рекламный герой, любимец нашего города.
Я его ненавидел, зная, что он будет лгать.
Прокурор начал задавать вопросы.
Господин Ибис, взгляните на обвиняемого. Вам знаком этот человек?
Да. Элан не шелохнулся. Мне говорили, как его зовут.
Вы встречались с ним раньше?
Да.
Сколько раз?
Один.
Ваша честь, обратилась к судье мадам Шульц, моя адвокатесса, разрешите задать вопрос свидетелю.
Судья машинально потер переносицу. Нос у него был крупный, вислый, как груша, но взгляд здравомыслящего человека.
Разрешаю.
Господин Ибис, вы уверены, что встречались с Ленваром Техадой всего однажды? спросила мадам Шульц.
Он посмотрел в нашу сторону. С серым лицом, с потерявшими блеск глазами, он не был похож на рекламного Элана.
Не уверен. Но не припомню, чтобы мне доводилось видеть его раньше до того дня.
Не уверен. Но не припомню, чтобы мне доводилось видеть его раньше до того дня.
Известно ли вам что-нибудь о контактах вашей жены с обвиняемым? продолжил допрос прокурор.
Ничего.
Пока что Элан говорил правду. Однако я читал его показания; самое главное в них было враньем.
Имела ли ваша супруга возможность встречаться с Ленваром Техадой до вашей свадьбы?
Элан повел плечами; на рукаве блеснула золотая надпись «Макрокосм».
Весь Травен мог с ним встречаться. Я допускаю, что он был вхож в те же дома, которые посещала Кэтрин.
Лен, шепнула моя адвокатесса, еще не поздно. Одумайтесь, и мы докажем
Нет, перебил я. Врать не стану.
Мадам Шульц вздохнула. Она не верила, что прежде я знать не знал Кэтрин Ибис. Желала доказать, будто ее подзащитный бросился на женщину в припадке ревности. Но я не убивал Кэтрин! А Элан своими показаниями закапывал меня в землю.
Он стоял выпрямившись, обеими руками вцепившись в барьер. Неподвижный, точно вырезанный из черного дерева; золотистым пятном выделялась на фоне стены его белокурая голова. Я видел его профиль и это было лицо глубоко несчастного человека.
Мы с Кэтрин приехали в Горный парк к четырем часам дня, рассказывал Элан. Прошлись по горкам, посмотрели водопады. Зашли в кафе, посидели там ну, с полчаса. Он надолго замолк. Мне было видно, как у него подергивается горло.
Продолжайте, подбодрил прокурор. Сколько времени вы провели в парке?
Около полутора часов.
Не заметили чего-нибудь подозрительного? Может быть, за вами кто-то следил?
Нет. Меня узнавали, подходили, но Ничего особенного.
Люди обращали внимание по большей части на вас? Или на вашу супругу?
Элан дернулся, серое лицо стало мертвым. Помню, я удивился, отчего он не сядет, а продолжает стоять. Ведь того и гляди свалится. Хотя, если честно, мне было плевать, как он себя чувствует, я с мрачной яростью ждал, что он скажет.
На Кэтрин многие смотрели. Она очень красивая. Он помолчал и с мазохистским стремлением к точности добавил: Была.
Обвиняемый тоже уделил ей внимание?
Да.
Как это произошло?
Мы стояли на площадке Третьей Лестницы мы с Кэтрин. Оттуда хороший вид на парк и реку. Ленвар Техада поднялся на площадку после нас и прошел дальше.
Как вам стало ясно, что он интересуется вашей женой?
Он пересек площадку, поднялся на пару ступенек и оглянулся.
Надолго задержал взгляд?
Нет. Просто оглянулся и все.
Но вы это заметили. Что выделило его из общей массы гуляющих?
Н-не знаю, ответил Элан с заминкой. Я не берусь это объяснить.
Тут прокурор стал вкапываться, а Элан стоял на своем. Скорее всего, он запомнил меня случайно. Но я вам скажу, почему оглянулся. Смотрел я вовсе не на Кэтрин, а на Элана. Что-то меня в нем задело, когда проходил мимо, удивило. Честно говоря, я его не узнал увидел-то сперва с затылка однако в нем было нечто неуловимо странное. Он светился: так падало солнце, что от волос исходил золотистый свет. И еще казалось, будто Элан не стоит на камнях площадки, а парит в воздухе в сантиметре над ней. Как может человек висеть в воздухе? И вообще парень был какой-то чудной, хотелось к нему присмотреться. Я обернулся; Элан глядел прямо на меня и светился на солнце. А его жену я просто-напросто не заметил: рядом толпился народ, мельтешили поклонницы рекламного героя.