Песнь Серебряного моря
Роман-фэнтези
Надежда Александровна Черпинская
Боль разочарования
Истерзанные души
И шепчет кто то тихий:
«Не слушай их! Не слушай!
Отринь и злость, и гнев,
И лёд вновь станет пламень!»
Но так на плечи давит
Судьбы тяжёлый камень
И смерть уж не пугает
Забвенья тёмной тайной,
И кажется нелепы
Борьба и состраданье
Как свечи угасает
Души горящий факел;
И больше не волнует:
«А что же будет дальше?!»
И только из упрямства
Опять иду сражаться,
Когтями и клыками
За эту жизнь цепляться!
Не требуя награды,
Не веря в пониманье,
Я вновь ищу ответа
Но мир хранит молчанье.
И с зимним равнодушьем
Мольбам он не внимает;
Лишь слезы в утешенье
И горечь мне оставит
Героями не рождаются
Героями умирают
Неизвестный автор© Надежда Александровна Черпинская, 2016
Пролог
«Дочь звезды и моря»
Солнце в пене морской потонуло, и берег заснул.
А высоко в горах чья то боль о несбыточном пела.
Песня падала в воду, и горького голоса гул
Затихал, умирая на кромке ночного предела.
И пришла тишина И представила я в тишине
На вечерней скале одинокое сердце, от боли
Исходившее кровью и песней в седой вышине
О прекрасной судьбе, что уже не воротится боле.
Осеннее закатное солнце вызолотило серебряную листву, заставило гореть янтарём стволы эльфийских деревьев. Сам воздух потерял прозрачность: стал оранжево-багровым. Небо застлали серокремовые лоскуты тяжёлых дождевых облаков. Ветра не было, и они зависли почти неподвижные оттого на лес опустились ранние сумерки. И даже сияющий белый туман, что клубился над тропинками, не мог разогнать этот мрак. Мир словно замер. Вечер был противоестественно тих. Птицы не щебетали в листве, попряталось зверьё, ветер не смел всколыхнуть неземной покой леса своим дуновеньем.
И только один звук пронзал мёртвую тишь. Это был голос, звонкий, журчащий, как воды серебряной Лианэли, и столь грустный, что сердце замирало, слушая его. Песня звенела в лесу, перелетая с ветви на ветвь, мелодия перекатывалась, как морские волны, как струны волшебной эльфийской арфы. Она казалась такой неземной, нереальной
Если бы человек услышал её в этот тёмный закатный час, он решил бы, будто ему пригрезилось, или что это поёт какой-нибудь коварный лесной дух, желая заманить одинокого путника в чащу. Но люди уже давно не вторгались в долину Элтлантиса, ибо это были владения эльфов, и здесь не любили чужаков.
Несомненно, таинственная певица была эльфом. Скорбь и нежность, любовь и отчаяние, величие и гибель сплетались воедино в дивной мелодии, растекавшейся по лесу. Прислушавшись, можно было различить отдельные слова в звенящем напеве, подобном песне моря и шуму прибоя, и слова тоже, конечно, были эльфийскими.
На тропе мелькнула серая тень. Появилась на миг и исчезла. В любом другом месте её можно было принять за обман зрения, случайное видение, игру света. Но здесь, в землях эльфов, любое видение было неспроста. И вот теперь золотые лучи солнца, пробившись сквозь пелену свинцовых осенних облаков, высветили на тропе высокий силуэт белокурого эльфа. Он и вправду был похож на бесплотный призрак, так легко и бесшумно скользил он средь кустов и стволов деревьев. Даже мягкий ковёр мха не пригибался под его ногами. Эльф шёл не спеша, временами он останавливался, прислушиваясь. Он шёл на звук эльфийской баллады, и сердце его сжималось в груди и стонало как раненый зверь. Всё было в этих звуках всё, что было дорого ему; всё, что он любил, что лелеял и боялся потерять
Неземной печалью наполнилась душа эльфа Эктавиана и рвалась умчаться прочь, прочь за Море туда, где лишь безмятежность и покой. Шелест листвы, эльфийские баллады, свет звёзд и улыбки друзей, любовь и разлука, и плеск солёных волн, и стоны чаек всё это было в печальной и горькой песне, светлой и гибельной одновременно.
Эльф, наконец, заметил волшебную певицу. Она сидела у корней дерева, кроной терявшегося где-то в небесах, и серебряное сияние окружало её. Длинные пепельно-белые локоны почти сливались с мерцающим платьем. На изящной ладони сидела маленькая рыжая птичка. Даже не видя лица певицы, можно было представить, сколь она прекрасна. Она была подобна серебристой морской волне, подобна дорожке лунного света на поверхности незамутнённого пруда, подобна звёздам, сияющим в небосводе и отражённым в темной ночной воде.
Эктавиан остановился, боясь спугнуть волшебное создание и оборвать песнь её души. Он прислонился к дереву, оперся на него бледной ладонью и замер, почти не дыша. Дерево вздрогнуло от его прикосновения, потом узнало, потянулось ветвями. Тепло его руки нашло отклик в суровой душе старого дерева. На глазах у эльфа меж его пальцев пробился тоненький, пока ещё слабый, зелёный побег и развернул три крохотных клейких листочка. Эктавиан, Великий князь эльфов, улыбнулся, хоть в сердце его и была печаль, навеянная песней, и нежно погладил кору дерева-гиганта. Потом он вздохнул, и взор его серых глаз вновь обратился к печальному лесному созданию, из груди которого разливалась скорбная песнь. Он вслушивался в слова, чувствуя, как щемит сердце, и слёзы наворачиваются на глаза:
Плачет чайка над волнами,
крылом белым режет ветер.
Море осыпает скалы
серебром хрустальных слёз.
Набегут на берег волны,
смоют след мой на песке
Плыть в таинственные земли
мне на белом корабле!
Слёзы, слёзы, лей, народ мой!
День последний настаёт.
Разрывает моё сердце
шёпот волн в дали безбрежной!
Канет в Море вечность эльфов!
Гибель ждёт Звёздный Народ!
Песня оборвалась, оставив в вечернем сумраке лишь тишину, тоску и одиночество. Эктавиан шагнул вперёд, и птичка, вскрикнув, сорвалась с руки девушки. Она подняла голову, но не обернулась, а ждала неподвижно и молча.
Сколько скорби в твоих песнях! тихо сказал князь Эктавиан, но в мёртвой тишине голос его звонко прокатился по лесу.
В сердце моём и душе скорби ещё больше. Эту печаль не выразить словами, отвечала девушка.
Эльф приблизился, и она, наконец, одарила его взглядом бирюзовых глаз. Лёгкая, как крыло чайки, рука коснулась корней дерева:
Садись, Великий князь, пригласила она с горькой улыбкой. Здесь никого нет, и мы можем поговорить спокойно, по душам, не опасаясь чужих ушей. Твой народ и так уже называет меня «Гиланэль» госпожа скорби. Зачем лишний раз давать им повод убедиться в правоте такого прозвища.
Ты и в самом деле не желаешь, чтобы тебя звали так?! не поверил эльф. Тогда зачем поешь такие песни? Песни, от которых сердце бьётся на осколки, а в душе стонут волны Серебряного моря. Любой мог услышать тебя, не только я! Но, кажется, ты не старалась скрыть своей печали
Я не могу молчать, спокойно промолвила эльфийка, глядя куда-то вдаль, ибо устами моими говорит сама Судьба. Дар пророчества был дан мне Творцом, и видения мои рвутся наружу. Я Экталана. Само моё имя Серебряное море несёт в себе тоску эльфийского народа. И как же я могу не петь скорбных песен, если скорбь переполнила сердца эльфов, как воды рек переполняются по весне. Скорбь окутала наши земли туманом, беспросветным, как мгла Тенистых троп. Я дочь звезды и моря. Море и небо. Они отражают друг друга, они единое целое. Звёзды светят с высоты, отражаясь в морских глубинах. Но моя звезда оставила меня, ничто не отражается в моем море, лишь пустота. И всё, что осталось у меня это мой морской берег. Что будет, если и он покинет меня?! Что стану делать я без тебя, когда и ты уйдёшь?!
На глазах её дрожали слёзы, и Эктавиан не сразу смог найти слова для ответа:
Звёзды часто сгорают, как мотыльки в пламени свечи, но твой берег всегда будет рядом с тобой. Где бы ты ни была, у тебя всегда будет, куда вернуться.
Как уверенно ты говоришь! печально молвила Экталана, но сердце моё знает, ничто не вечно даже эльфы и их мир. О, раньше я считала предвидение великим даром, но это не дар Творца это его проклятье. Как хочется мне заблуждаться подобно остальным, но я-то вижу наше будущее вернее, его полное отсутствие. Впереди нет ничего лишь пустые леса, голые деревья, сумрак, плеск волн, и никого Никого! Гибель ждёт наш народ. И ты тоже знаешь это, отец! Ты знаешь, что это уже не остановить, не спасти Время эльфов ушло. Я вижу разное: былое, грядущее, и совсем далёкое будущее. Эльфы познали свой рассвет, теперь пришёл закат нашей расы, идёт время людей
Но я вижу, что они принесут с собой! И сердце моё жаждет тогда лишь одного: исчезнуть и не знать ничего, не видеть этого. О, отец! Какие страшные видения встают предо мною. Смерть, всюду смерть, разрушения, гибель, боль, зло, огонь! Всюду кровь и война. Они идут с огнём и мечом, уничтожая всё на своём пути, неся лишь смерть и разрушение. Это не люди, отец! Это терроаоро за человеческим обличьем, прячутся души нечисти, злобных оборотней, ибо даже среди хищных зверей не найти тварей столь беспощадных. Терро аоро так я зову этих людей. Нет для них ничего, что они бы любили и уважали. Земля стонет под их ногами, смерть шагает впереди, они несут гибель всему живому. Я вижу это: эльфы покидают Лейндейл, войны идут между нами и людьми. Затем они станут уничтожать друг друга. Так будет: земля горит, рушатся замки, кровь, всюду кровь, огонь жжёт поля, деревни, рощи. Леса горят, звери гибнут. Дым застилает небо, не видно звёзд. Всюду смерть, болезни, голод, мор и яд. Яд ненависти людской отравляет воду, воздух, землю От этого они болеют, гибнут. Гибнет всё живое. Всюду железо оно несёт холод и смерть. И я вижу ещё дальше сквозь тысячи лет всё хуже и хуже! Зло переполняет мир. Оно искажает души и тела. Зелень исчезает. Всюду каменные норы холодные, гибельные, неживые. Там живут люди-чудовища, давно забывшие свою суть. Нет ничего живого: всё ложное, мёртвое. Люди потеряют способность жить в согласии с природой; они захотят жить без неё, без помощи магии созидания. Но всё, что они будут создавать будет им во вред, ибо в деяниях их не будет тепла души. Я вижу гибель, я вижу земля горит и плачет. Природа, защищая себя, губит целые города огромные города (не чета нынешним!), сметает их с лица земли. Она содрогается. Ветра, зной, ливни и холод Но железное зло сильнее. Серебряные драконы в небе роняют черные камни с высоты, и они, падая, разрывают плоть земную на части, они несут в себе смерть. Всюду яд смерти, всюду гибель!