А это тебе не на тюремной шконке блатату из себя корчить. Привык в коридорных поломоях дуру валять процедил сквозь зубы Желтков и медленно взял Витьку за ворот спецовки.
А это тебе не на тюремной шконке блатату из себя корчить. Привык в коридорных поломоях дуру валять процедил сквозь зубы Желтков и медленно взял Витьку за ворот спецовки.
Пучок отступил на шаг назад и с криком истерики: «А ментяра, волчара позорный!» прямым ударом кулака врезал Желткову в лицо. Желтков, будто не почувствовав удара, с ответным истеричным криком «Кто ментяра! Ублюдок запетушённый!» в прыжке вцепился обеими руками в горло Витьки.
С голов у них послетали каски, глаза у Витьки выпучились, рот широко раскрылся. Повскакали со своих мест Ланской и Сашка Мишин, навалились на Желтка, отдирая его руки от горла Пучка. Тело Пучка уже обвисало и медленно опускалось на колени. С другого конца цеха примчался Стаханов и, перехватив поперёк туловище Желткова, оторвал его от почти уже сомлевшего Витьки. С минуту все стояли, тяжело дыша, держали в шесть рук Желткова и смотрели на него, будто не зная, что делать с пойманной бешеной собакой.
Сашка Мишин проговорил обомлевшим голосом:
Ба-а, а считался таким спокойным-спокойным
Витёк, массируя свой кадык, поднялся с пола, подобрал каску и медленно пошёл на выход из цеха.
Я долго терпел, я долго терпел, тихо произнёс Желтков, мотая головой и освобождаясь от объятий сменного персонала. Но очень долго терпеть я не могу
Пучок после того случая пробюллетенил целую неделю. У Желткова эту неделю под глазом алел синяк. Всю слесарскую работу приходилось выполнять одному, а разницы особой и не было заметно. Однако ж, когда Витёк приступил к работе, почувствовалось облегчение. Витёк стал проявлять трудовой энтузиазм, как какой-то застоявшийся жеребец. Вся смена удивлялась такому преображению «узника «Крестов», а Серега Ланской как-то от души посоветовал Желткову быть «побдительней, если как-бы чего не как»:
Ты знаешь, Петь, когда эту станцию строили в пятидесятых годах зэковские бригады, сколько тут тел в стенах замуровано. У Пучка, наверное, в каждом кармане по финке.
А ничего, отмахивался Желтков. Знаю я эту братву. Пучок из бакланов, а бакланы ребята незлопамятные.
Вскоре пошло ещё одно «веселье», нарушающее размеренные трудовые будни. Определили им в смену на стажировку приехавшего откуда-то «с материка» очкастого инженера Лешу Рыбачкова. По существующим в энергетике правилам кандидат на должность начальника смены должен простажироваться по всем ступенькам рабочих специальностей, прежде чем занять инженерную должность.
Леша Рыбачков был в круглых, с тонкой металлической оправой очках. Он оказался непьющим и, мало того, чрезвычайно инициативным.
При нём, предупредил Серёга Ланской, на смене выпивать не будем. Инициатива мне его почему-то подозрительна. И вообще, на Берию похож.
Стаханов, хотя и являлся «махровым сталинистом», считал Берию врагом своего идеала, очернившего в истории великий образ вождя. Иван Иванович тоже невзлюбил очкастого и непьющего Рыбачкова, и когда тот, ещё будучи в стажёрах у дежурного слесаря, лез к щиту управления, чтобы что-то там «подрегулировать», так шлёпал своей ручищей по руке Рыбачкова, что тот вздрагивал и по детски приседал, втягивая голову в плечи.
Осёл в очках и без очков начальник смены Рыбачков, в стихах выразился про него Пучок.
Этот инициативный рационализатор лез своими новаторскими глупостями в каждую дырку. Не успеешь отдышаться после подъёма-спуска с двенадцатой отметки, как неугомонный стажёр настойчиво предлагает спуститься на отметку шнеков, чтобы «проверить КПД вращательного момента», якобы шнеки, по его мнению, слишком медленно выгребают огнедышащий шлак из-под днища котла.
Почему-то Рыбачков считал, что Желтков как простой работяга, но с высшим образованием должен понимать его инициативные устремления. Довёл-таки своими рацухами и фантазиями. Но и не откажешь ему: нажалуется, очкастенький, начальству, что его неполноценно стажируют.
В своих замудрённостях Рыбачкову приспичило осмотреть изнутри резервный циклон, стоявший пока в нерабочем режиме. А что там осматривать это такая штука, превращающая путём турболетности угольную пыль в мельчайшую аэросмесь. Желтков предупредил, что такие внутренние проникновения грубо нарушают технику безопасности. А Рыбачков с чего-то вспомнил вслух про фильм о физиках-экспериментаторах и с энтузиазмом полез внутрь цилиндрического корпуса. Что там можно высмотреть в смысле новаторского предложения, Желткову совершенно было непонятно. Видимо, не хватало инженерного образования.
Рыбачков что-то бубняще спрашивал изнутри циклона, Желтков ничего из этого бубняжа не понимал, стоял, чувствуя себя, если не идиотом, то его подручным. В руках была пудовая кувалда, которой оббивают смерзающийся в коробах сырой уголь. Чтобы хоть как-то отреагировать на бубнёж рационализатора, Желтков пару раз коротко стукнул кувалдой по корпусу циклона, мол давай, вылезай. Когда «энтузиаст» показался на поверхности он был чернее экваториального негра. Аэросмесь по своей фракции равняется муке высшего помола.
Рыбачков сразу же отправился в душ, Желтков смешить сменный персонал. Стаханов ржал, держась за крышку стола, Ланской досмеялся до икоты, Витька Пучок даже присел на корточки, Сашка Мишин в дальнем конце цеха, не понимая над чем смеются, просто широко улыбался.
В конце дневной смены, когда постепенно растворяются в пространстве «белые каски» и всякие другие лишние для дежурства люди, можно тихо и спокойно попить чаю с копчёной, жирной скумбрией. Алюминиевый пятилитровый чайник ставится на определённое место на коллекторе паропровода, где отломана давным-давно теплоизоляционная оболочка, и через полчаса чайник закипает. Выпивать, в смысле спиртного, нельзя потому что вместо ушедшего в отпуск Серёги Ланского начальником смены Леша Рыбачков. Пить чай Рыбачков разрешает.
Рыбачков сам любит попить чаю и порассуждать о перспективах развития науки и техники. Он моет руки под краником пробоотборника, вытирает их «вторым» носовым платком, садится за стол Сашки Мишина с таким видом, что видно, садится начальник смены. Пододвигает к себе газетку с ломтями скумбрии.
Всё это, говорит Рыбачков, обводя пальцем вокруг своей головы, технологии каменного века, почти нулевое капедэ. В перспективе перейдём на глубинное бурение скважин, и будем брать тепло планеты из её мантии. Этих монстров не будет, он тычет большим пальцем себе за спину. Будет сразу чистый пар на турбины. Вы будете не нужны, и показывает пальцем на Желткова и Пучка. А ты, Саша, будешь работать в белом халате.
Да мне и без белого халата нормально, бубнит без всяких эмоций флегматичный, как телёнок, Сашка Мишин. Вон на соседней очереди, у высокого давления, они на работу в галстуках ходят. Сидят в своих стекляшках за километр от котла, как глисты в пробирках. Никакой этой романтики.
Значит, кочегары профессия вымирающая, грустно заключает Желтков.
Конечно, прогресс движется неумолимо. Но ты, Пётр, к тому времени будешь нужен в другом месте и в другом качестве, уверенно говорит Рыбачков. Тебе, Петя, надо двигаться в направлении, например, в секретари парткома станции. Я сам в ближайшей перспективе уже там, Рыбачков ладонью показывает неопределённо вверх, должность займу
Какой партком, хмыкает Желтков. Я же беспартийный. Меня же даже из комсомола исключили.
Лицо у Рыбачкова вытягивается в изумлении. Он снимает каску, приглаживает жидкие волосёнки.
Как же так? При каких обстоятельствах?
А когда начал требовать увольнения. Не хочу, говорю, больше, устал и всё прочее. Присяг, мол, никаких я не принимал, увольняйте. Ну, меня в дежурном порядке из комсомола и исключили сначала. Записали в протоколе собрания, что хочу бросить фронт борьбы с преступностью и уйти на тихую, непыльную работёнку
Сашка Мишин и Пучок загоготали, а начальник смены, блеснув очками, поднялся со стула и подошёл к щиту управления. Принялся что-то рассматривать на приборах.
Я вообще-то как после школы уже решил в комсомол поступать, продолжал Желтков. Иду с пляжа летом, вижу вывеску на стене «райком ВЛКСМ». И как-то мельком подумал, если на юридический поступать, то надо быть комсомольцем. Ну, и зашёл. Вижу двух мужиков, потные сидят, с распущенными галстуками. Говорю, примите в комсомол. Они говорят, жара такая, шёл бы парень на пляж. Я им говорю, что уже с пляжа иду. Ну, ладно, говорят, устав знаешь, с программой согласен, принят. Выдали мне комсомольский билет, пожали руку, поздравили, сказали, чтобы я теперь гордился
Надо посмотреть температуру пара на выходе. Что-то стрелка дёргается. Рыбачков показал пальцем на щит. На четвёртом ккотле.
Пучок, присвистнув, возмутился:
Так это ж на самую верхотуру лезть, к самому барабану
Это по инструкции исполнять обходчику, уточнил Рыбачков и посмотрел на Желткова.
Желтков согласно кивнул, досказал дальше про последнее в своей жизни комсомольское собрание и пошёл к такелажу на четвёртом котле. Он поднялся на одну отметку, покурил, сидя на ступеньке, и спустился вниз.
Надо посмотреть температуру пара на выходе. Что-то стрелка дёргается. Рыбачков показал пальцем на щит. На четвёртом ккотле.
Пучок, присвистнув, возмутился:
Так это ж на самую верхотуру лезть, к самому барабану
Это по инструкции исполнять обходчику, уточнил Рыбачков и посмотрел на Желткова.
Желтков согласно кивнул, досказал дальше про последнее в своей жизни комсомольское собрание и пошёл к такелажу на четвёртом котле. Он поднялся на одну отметку, покурил, сидя на ступеньке, и спустился вниз.
Двести семьдесят восемь с половиной, доложил он, делая вид, что запыхался.
А, правильно, кивнул Рыбачков, посмотрев на прибор. Вон что-то тебя Стаханов зовёт.
Стаханову одному было скучно и он позвал Желткова попить своего домашнего чая из термоса.
Что там наш придурок всё руками размахивал? спросил он, пододвигая Желткову пакет с домашними шанежками.
Мечтает. Как он в скором времени станет директором электростанции.
Ишь ты, подстрел Это ему надо Парашку сначала обогнать на этом пути. А с Парашкой ему не сладить, очки запотеют
«Парашкой» с лёгкой руки Витьки Пучка прозвали начальника первой смены Порошко. Между Пучком и Порошко существовала неприязнь крайней степени из-за диаметрально противоположных взглядов на дисциплину. Хотя они являлись соседями по дому. Порошко единственный из всех инженеров его уровня ходил в белой каске, что по неписанному правилу позволялось только с должности начальника цеха. У инженера Порошко была привычка, давая строгие указания, постучать указательным пальцем по какому-нибудь предмету. Если в этот момент никакого предмета рядом не было, он мог отойти и метров пять, постучать, вернуться обратно и продолжить указание.