У Потемкина был племянник Давыдов, на которого Екатерина не обращала никакого внимания. Потемкину это казалось обидным, и он решил упрекнуть императрицу, сказав, что она ему не только никогда не дает никаких поручений, но и не говорит с ним. Она отвечала, что Давыдов так глуп, что, конечно, перепутает всякое поручение.
Вскоре после этого разговора императрица, проходя с Потемкиным через комнату, где между прочим вертелся Давыдов, обратилась к нему:
Подите, посмотрите, пожалуйста, что делает барометр.
Давыдов с поспешностью отправился в комнату, где висел барометр, и, возвратившись оттуда, доложил:
Висит, Ваше Величество.
Висит, Ваше Величество.
Императрица, улыбнувшись, сказала Потемкину:
Вот видите, что я не ошибаюсь.
В 1793 году Яков Борисович Княжнин[20] за трагедию «Вадим Новгородский» выслан был из Петербурга. Через краткое время обер-полицмейстер Н. И. Рылеев, докладывая Екатерине о прибывших в столицу, именовал Княжнина.
Вот как исполняются мои повеления, с сердцем сказала она, поди узнай верно, я поступлю с ним, как императрица Анна.
Окружающие докладывают, что вместо Княжнина прибыл бригадир Князев, а между тем и Рылеев возвращается. Екатерина, с веселым видом встречая его, несколько раз повторила:
Никита Иванович! ты не мог различить князя с княжною.
Еще до Мартынова (петербургского коменданта) слава комендантская была упрочена. На Эрмитажном театре затеяли играть известную пьесу Коцебу «Рогус Пумперникель».
Все хорошо сказал кто-то, да как же мы но дворец осла-то поведем
Э, пустое дело! отвечал Нарышкин, самым натуральным путем на комендантское крыльцо.
У императрицы Екатерины околела любимая собака Томсон. Она просила графа Брюса распорядиться, чтобы с собаки содрали шкуру и сделали бы чучело. Граф Брюс приказал об этом Никите Ивановичу Рылееву. Рылеев был не из умных; он отправился к богатому и известному в то время банкиру по фамилии Томпсон и передал ему волю императрицы. Тот, понятно, не согласился и потребовал от Рылеева, чтобы тот разузнал и объяснил ему. Тогда только эту путаницу разобрали.
Императрица Екатерина, отъезжая в Царское Село н опасаясь какого-нибудь беспокойства в столице, приказала Рылееву, чтобы он в случае чего-нибудь неожиданного явился тотчас в Царское с докладом. Вдруг ночью прискакивает Рылеев, вбегает к Марье Савишне Перекусихиной[21] и требует, чтобы она разбудила императрицу; та не решается и требует, чтобы он ей рассказал, в чем дело? Рылеев отвечает, что не обязан ей рассказывать дел государственных. Будят императрицу, зовут Рылеева в спальню, и он докладывает о случившемся в одной из отдаленных улиц Петербурга пожаре, причем сгорело три мещанских дома в 1000, в 500 и в 200 рублей. Екатерина усмехнулась и сказала: «Как вы глупы, идите и не мешайте мне спать».
Генерал-аншеф М. Н. Кречетников, сделавшись тульским наместником, окружил себя почти царскою пышностью и почестями и начал обращаться чрезвычайно гордо даже с лицами, равными ему по своему значению и положению при дворе. Слух об этом дошел до императрицы, которая сообщила его Потемкину. Князь тотчас призвал к себе своего любимца, известного в то время остряка, генерала С. JI. Львова[22] и сказал ему:
Кречетников слишком заважничался; поезжай к нему и сбавь с него спеси.
Львов поспешил исполнить приказание и отправился в Тулу.
В воскресный день, когда Кречетников, окруженный толпою парадных официантов, ординарцев, адъютантов и других чиновников, с важной осанкой явился в свой приемный зал пред многочисленное собрание тульских граждан, среди всеобщей тишины вдруг раздался голос человека, одетого в поношенное дорожное платье, который, вспрыгнув позади всех на стул, громко хлопал в ладоши и кричал:
Браво, Кречетников, браво, брависсимо!
Изумленные взоры всего общества обратились на смельчака. Удивление присутствующих усилилось еще более, когда наместник подошел к незнакомцу с поклонами и ласковым голосом сказал ему:
Как я рад, многоуважаемый Сергей Лаврентьевич, что вижу вас. Надолго ли к нам пожаловали?
Но незнакомец продолжал хлопать и убеждал Кречетникова «воротиться в гостиную и еще раз позабавить его пышным выходом».
Бога ради, перестаньте шутить, бормотал растерявшийся Кречетников, позвольте обнять вас.
Нет! кричал Львов. Не сойду с места, пока вы не исполните моей просьбы. Мастерски играете свою роль!
Однажды Львов ехал вместе с Потемкиным в Царское Село и всю дорогу должен был сидеть, прижавшись в угол экипажа, не смея проронить слова, потому что светлейший находился в мрачном настроении духа и упорно молчал.
Когда Потемкин вышел из кареты, Львов остановил его и с умоляющим видом сказал:
Ваша светлость, у меня есть до вас покорнейшая просьба.
Какая? спросил изумленный Потемкин.
Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы говорили с вами дорогою.
Не пересказывайте, пожалуйста, никому, о чем мы говорили с вами дорогою.
Потемкин расхохотался, и хандра его, конечно, исчезла.
Английский посланник лорд Витворт подарил Екатерине II огромный телескоп, которым она очень восхищалась. Придворные, желая угодить государыне, друг перед другом спешили наводить инструмент на небо и уверяли, что довольно ясно различают горы на луне.
Я не только вижу горы, но даже лес, сказал Львов, когда очередь дошла до него.
Вы возбуждаете во мне любопытство, произнесла Екатерина, поднимаясь с кресел.
Торопитесь, государыня, продолжал Львов, лес уже начали рубить; вы не успеете подойти, а его и не станет.
Сказывали, что в Петербурге с Гарнереном летал[23] генерал Сергей Лаврентьевич Львов, бывший некогда фаворитом князя Потемкина, большой остряк, и что по этому случаю другой такой же остряк, Александр Семенович Хвостов[24], напутствовал его, вместо подорожной, следующим экспромтом:
Генерал Львов
Летит до облаков
Просить богов
О заплате долгов.
На что генерал, садясь в гондолу, ответствовал без запинки такими же рифмами:
Хвосты есть у лисиц,
Хвосты есть у волков,
Хвосты есть у кнутов
Берегитесь, Хвостов!
В Таврическом дворце, в прошлом столетии, князь Потемкин, в сопровождении Левашева[25] и князя Долгорукова, проходит через уборную комнату мимо великолепной ванны из серебра.
Левашев. Какая прекрасная ванна!
Князь Потемкин. Если берешься ее всю наполнить (это в письменном переводе, а в устном тексте значится другое слово), я тебе ее подарю.
Левашев(обращаясь к Долгорукову). Князь, не хотите ли попробовать пополам?
Князь Долгоруков слыл большим обжорою.
Императрица Екатерина II строго преследовала так называемые азартные игры (как будто не все картежные игры более или менее азартны?). Дошло до сведения ее, что один из приближенных ко двору, а именно Левашев, ведет сильную азартную игру. Однажды говорит она ему с выражением неудовольствия: «А вы все-таки продолжаете играть!» «Виноват, Ваше Величество: играю иногда и в коммерческие игры». Ловкий и двусмысленный ответ обезоружил гнев императрицы.
К Державину навязался какой-то сочинитель прочесть ему свое произведение. Старик, как и многие другие, часто засыпал при слушании чтения. Так было и на этот раз. Жена Державина, сидевшая возле него, поминутно толкала его. Наконец сон так одолел Державина, что, забыв и чтение и автора, сказал он ей с досадою, когда она разбудила его:
Как тебе не стыдно: никогда не даешь мне порядочно выспаться!
При императоре Павле Державин, бывший уже сенатором, сделан был докладчиком. Звание было новое; но оно приближало к государю, следовательно, возвышало, давало ход. Это было несколько досадно прежним его товарищам. Лучшее средство уронить Державина было настроить его же. Они начали говорить, что это, конечно, возвышение; однако, что ж это за звание? «Выше ли, ниже ли сенатора, стоять ли ему, сидеть ли ему?» Этим они так разгорячили его, что настроили просить у государя инструкции на новую должность. Державин попросил. Император отвечал очень кротко:
На что тебе инструкции, Гаврила Романович? Твоя инструкция моя воля. Я велю тебе рассмотреть какое дело или какую просьбу; ты рассмотришь и мне доложишь: вот и все!
Державин не унялся, и в другой раз об инструкции.
Император, удивленный этим, сказал ему уже с досадою:
Да на что тебе инструкция?
Державин не утерпел и повторил те самые слова, которыми его подзадорили:
Да что же, государь! Я не знаю: стоять ли мне, сидеть ли мне!
Павел вспыхнул и закричал:
Вон!
Испуганный докладчик побежал из кабинета, Павел за ним и, встретив Ростопчина, громко сказал:
Написать его опять в Сенат! и закричал вслед бегущему Державину: А ты у меня там сиди смирненько!
Таким образом Державин возвратился опять к своим товарищам.
Державин был правдив и нетерпелив. Императрица поручила ему рассмотреть счеты одного банкира, который имел дело с Кабинетом и был близок к упадку. Прочитывая государыне его счеты, он дошел до одного места, где сказано было, что одно высокое лицо, не очень любимое государыней, должно ему какую-то сумму.
Вот как мотает! заметила императрица: и на что ему такая сумма!
Державин возразил, что кн. Потемкин занимал еще больше, и указал в счетах, какие именно суммы.
Продолжайте! сказала государыня.
Дошло до другой статьи: опять заем того же лица.
Вот опять! сказала императрица с досадой мудрено ли после этого сделаться банкрутом!
Кн. Зубов занял больше, сказал Державин и указал на сумму.
Екатерина вышла из терпения и позвонила. Входит камердинер.
Нет ли кого там, в секретарской комнате?
Василий Степанович Попов, Ваше Величество.
Позови его сюда.
Попов вошел.
Сядьте тут, Василий Степанович, да посидите во время доклада; этот господин, мне кажется, меня прибить хочет
Московский генерал-губернатор, генерал-поручик граф Ф. А. Остерман, человек замечательного ума и образования, отличался необыкновенной рассеянностью, особенно под старость.
Садясь иногда в кресло и принимая его за карету, Остерман приказывал везти себя в Сенат; за обедом плевал в тарелку своего соседа или чесал у него ногу, принимая ее за свою собственную; подбирал к себе края белого платья сидевших возле него дам, воображая, что поднимает свою салфетку; забывая надеть шляпу, гулял по городу с открытой головой или приезжал в гости в расстегнутом платье, приводя в стыд прекрасный пол. Часто вместо духов протирался чернилами и в таком виде являлся в приемный зал к ожидавшим его просителям; выходил на улице из кареты и более часу неподвижно стоял около какого-нибудь дома, уверяя лакея, «что не кончил еще своего занятия», между тем как из желоба капали дождевые капли; вступал с кем-либо в любопытный ученый разговор и, не окончив его, мгновенно засыпал; представлял императрице вместо рапортов счета, поданные ему сапожником или портным, и т. п.