В одно касание. Избранное - Александр Непоседа 2 стр.

Смотрел на привязанные к шестам гондолы, на столики уличных кафе  заполненные вечерним гулом посетителей.

Почувствовав, как его заполняет вселенская пустота, сбежал по трехступенчатой лестнице к самой воде  место, где они сошли на берег в тот сумасшедший день  и опустил на сверкающую зыбь, сложенный лист бумаги. Долго ждал, когда он, намокнув, исчезнет в темно-зеленой глубине.

Невозвратное

И еще двадцать лет прошло.

И приехав на излете лета в умирающий город, город своего детства, школьных переживаний и первой влюбленности, став уже богатым и успешным, с удивлением  совершенно забытым им чувством  увидел, что здесь все осталось по-прежнему.

И вокзал, и огромные пыльные тополя, и пруд, заросший по берегам камышом, и даже улицы, вымощенные булыжником, поприветствовали его отблесками утреннего солнца как тысячи лет назад, когда он переходил мостовую, держась за руки родителей, ступая маленькими ногами, обутыми в сандалии, на каждый ее булыжник, казавшийся невероятно огромным при своей гладкой  черное с синим  поверхности.

И приехав на излете лета в умирающий город, город своего детства, школьных переживаний и первой влюбленности, став уже богатым и успешным, с удивлением  совершенно забытым им чувством  увидел, что здесь все осталось по-прежнему.

И вокзал, и огромные пыльные тополя, и пруд, заросший по берегам камышом, и даже улицы, вымощенные булыжником, поприветствовали его отблесками утреннего солнца как тысячи лет назад, когда он переходил мостовую, держась за руки родителей, ступая маленькими ногами, обутыми в сандалии, на каждый ее булыжник, казавшийся невероятно огромным при своей гладкой  черное с синим  поверхности.

В маленькой гостинице, в ее коридоре и открытых комнатах гулял свежий ласковый ветер, было чисто, и так тихо, что был слышен шелест листвы, позвякивание посуды в доме напротив, и ему показалось, что он очень долго спал после бесконечного летнего дня, насквозь пронизанного солнцем, после купания и радостного полета в бегущей стайке мальчишек  и он среди них  от дальней реки, в счастливом безмятежном детстве, и вот внезапно  проснулся.

Заторопившись, оставив чемодан в номере, сбросив пиджак, он вышел на улицу и двинулся вверх по ней, прямиком на восходящее солнце, где дома и деревья по обеим сторонам, не успевая сомкнуться в перспективе, терялись за вершиною холма.

Все было узнаваемым, окна, кованые решетки оград, маленькие балконы, крутизна крыш и здание детского сада, куда впервые привела его мама. Он увидел его в глубине двора, окруженного тем же причудливым металлическим забором, где каждый вертикальный прочерк на фоне зелени заканчивался наверху наконечником копья. И это белеющее двухэтажное здание с круглыми колоннами, изящным длинным и узким балконом на фасаде, повлекло его вглубь воспоминаний; голоса и лица сверстников, сидящих за столом во время завтрака, зал, залитый солнечным светом, стоящее в углу блестящее черное пианино с поднятой крышкой, где загадочно и заманчиво отсвечивали его клавиши

Но действительность не отпускала. Чертыхнувшись, он извлек мобильник, взывающий о помощи. Звонила жена, с расспросами как доехал, где остановился, о самочувствии.

И он пожалел, что взял с собою телефон и приехал один, без нее.

А солнце начинало припекать, сняв галстук и накрутив его на левую ладонь, он расстегнул две верхних пуговицы сорочки и медленно пошел, поднимаясь по улице к своей маленькой загадочной планете, втянувшей в свою орбиту дом, где он родился, дворы, где рос, играл в футбол и дрался, школу, магазины и аптеку, кинотеатр и стадион, поразившие его в прошлой жизни своими большими размерами и объемом свободного пространства.

Сейчас все это выглядело уменьшенной, но правдоподобной копией, уводя в драгоценные памятные детали и мелочи прожитой здесь его жизни, с обидами и одинокостью раннего детства, смятеньем и торопливостью молчаливой юности и короткими вспышками безнадежности.

Он, подчиняясь нахлынувшему неопознанному чувству, вдруг резко повернул направо  угадывая каждый следующий поворот  и скорым шагом направился к школе, увидел издалека высокие старые тополя, стены красного кирпича, с трехстворчатыми высокими окнами, крыльцо, выбитое миллионами ног до зеркального каменного блеска, маленькую  из-за удаленности  хрупкую фигурку девочки, стоящую на верхней его ступени, ветер трепетал подол ее платья, она что-то крикнула, кажется его имя и он замер.

Стоя возле ворот, не дыша, он слушал свое сердце и все старался рассмотреть  сквозь косые падающие солнечные лучи и тени, повисшие в аллее  ее лицо, только бы увидеть, узнать, возвращая к себе робкую надежду на встречу.

Но видение исчезло, стало бесплотным, улетучилось.

И он, взойдя на ступени крыльца, будто вошел в прохладную родниковую воду. Затененность и слабый ветер вернули утреннюю свежесть  откуда он долго, внимательно разглядывал выросшие деревья  они сажали их всем классом, кажется четвертым или пятым, теперь же каждое дерево было ростом равным им всем вместе, детям, что собрались в тот давний осенний день копать ямки, носить саженцы, утаптывать насыпанный грунт вокруг тонкого побега и поливать водой из большого жестяного ведра, настолько тяжелого, что приходилось нести его вдвоем.

Открыв дверь, прошел через школьное фойе, поднялся по лестнице на второй этаж  необъяснимо для самого себя  и остановился у третьего окна в коридоре, напротив входа в кабинет, где учился с седьмого по десятый классы, до самого выпуска. Не хватало смелости, воздуха, решимости распахнуть двери и взглянуть на пережитое еще раз, с высоты сегодняшнего дня.

Растерявшись от воспоминаний, стремительно направился к выходу, невольно отмечая взглядом ступени и перила, надеясь увидеть хоть какой-то намек на промельк своего поколения, но ничего не увидел, время сгладило все.

С острым чувством потери, покидая здание школы, он вдруг услышал, как его окликнули.  Вы кого то искали?

И еще не повернувшись, он мгновенно узнал ее по голосу. И позже, приближаясь к ней с каждым шагом, глядя безотрывно на ее лицо, все находил и находил дорогие и милые черты незабытой любимой учительницы. Через несколько минут общих вопросов и ответов, ее вздохов и восклицаний  поцеловал трижды в щеки  заметив абсолютно седую голову, добавил.

 А вы все такая же! Именно такой я вас и помню, Зоя Александровна.

 Сашенька, Сашенька ты так и не научился лгать. Пойдем, я напою тебя чаем.

И протянула ему руку.

В учительской стоял запах канцелярии, увядших цветов, столы завалены документами и классными журналами и он, войдя туда, поймал себя на мысли, что только это осталось в школе неизменным, и столы, и кожаные диваны и кресла, и в дальнем левом углу дверь с табличкою «Директор школы».

Она мучительно поддерживала беседу во время чаепития, а он безумно жалел ее, эту постаревшую, прекрасную и добрую женщину, подарившую для него необъятный мир литературы, языка, трепетного отношения к книгам.

Уже торопясь, стараясь избавить ее от своего присутствия, целуя ее руку, прощаясь, услышал.

 Сашенька, а ты знаешь, она приезжала год назад

У него чуть сердце не разорвалось, это было так неожиданно, до этого ни слова не было ими произнесено, ни намека, даже взглядом.

 И у меня есть номер телефона, по которому ты можешь позвонить ей.

 Зоя Александровна, милая вы моя! Как же так? Неужели вы ее видели? Как она?

Он, будоража себя воспоминаниями, все никак не мог спросить главного, не находя соответствия прошлого с настоящим. А она вдруг заплакала, вынула носовой платок и, промокнув им глаза возле самой переносицы, улыбнулась сквозь слезы и попросила заходить, когда будет свободное время.

На улице плавился день, возвращаясь в гостиницу, крепко сжимая в кулаке сложенный листок с бегущим, скорым женским почерком, думая о счастливой случайности и возможности позвонить в любую минуту, услышать ее голос, дыхание, но не решался набрать вожделенный номер.

И уже вечером, после ужина, стоя на гостиничном балконе, глядя на солнце, погружающееся в пылающий от заката лес, испытывая юношеское возбуждение, мгновенным пробегом пальца выстроил одиннадцать одушевленных его воображением цифр, и нажал кнопку вызова.

 Да!

Оглохший и ослепший на краткий миг от знакомого до сердечной боли голоса, глотнув воздуха, произнес.

 Здравствуй Вера!

И тут же без паузы, она.

 Здравствуй Саша, я знала, что ты позвонишь. Как ты?

 Все относительно. Желания идут чуточку впереди. У тебя-то как?

Она задумалась на секунду, он представил ее глаза, ее губы, легко сжимающиеся при раздумье или волнении, и все-таки услышал, как она вздохнула.

 У меня все хорошо. Только устала немного от работы.

И она, прорываясь дорогими для него нотками в голосе, начала говорить о своей работе хирургом, об операциях и ночных вызовах, о бессонных ночах и изматывающих днях, и слушая ее, он вдруг понял, как всегда они были близки друг другу, что ей просто необходимо выговориться и терпеливо ждал, слушал и слушал совершенно неизменившийся мягкий тембр своей юности.

 Вера! Ты можешь приехать? Я пробуду здесь три дня.

 Конечно, Саша. У меня столько накопилось отгулов, завтра же отпрошусь и непременно приеду. Ты слышишь? Ты встретишь меня?

 Я уже иду на вокзал! Приведу себя в порядок, оденусь и буду стоять на перроне до твоего приезда.

И услышав в трубке ее смех, горячее дыхание, вдруг загорелся нарастающим ожиданием любви, той самой, неуязвимой для времени и пространства.

 До свидания Саша!

 До встречи Вера!

Не веря в случившееся, все еще не выпуская из руки телефон, он спустился вниз, купил в буфете бутылку коньяка, шоколад, лимон, и, вернувшись в номер, налил себе в стакан и залпом выпил.