Умным хочется быть, а лысеть не хочется.
На лыжах. Воздух набивается внутрь так, что можно лопнуть от восторга. Лыжня отливающие серебристым глянцем рельсы сама подталкивает тебя вперёд. Скользишь мимо хрупких веточек, вывалянных в снежной манке, мимо сугробов, переливающихся колдовскими синими вспышками, мимо белых наплывов, готовых рухнуть с пригнутых еловых лап. Ажурной резьбой берёзовых вершин оправлено небо, на котором, как холмы того же самого снега, лежат облака. Смотришь вокруг алчными глазами пропылённого горожанина и боишься сказать приятелям слово, чтобы не принизить этой красоты, не умалить её.
Наступит время Время не просто наступает оно наступает на пятки.
Современное литературное ремесленничество пристрастилось к сравнениям, построенным по принципу «что общего между вороном и письменным столом?» Все, кроме нескольких озадаченных простаков, глубокомысленно кивают головами. Хорошо, если найдётся шапочник, способный сказать: «А тут и нет никакого ответа».
Нельзя сказать, что идёт снег, но весь воздух напоён почти незаметными, едва ощутимыми блёстками. Как будто идёшь по дну океана прозрачной и мерцающей светло-серебристой жидкости.
Он хотел достичь многого, пытался достичь меньшего, достиг очень немногого, но в погоне за счастьем прожил изумительную жизнь.
Человеку, решившему заняться самовоспитанием, часто предстоит чистка авгиевых конюшен. Но ему нужна не сила Геркулеса, а геркулесова сообразительность.
Если не можешь заинтересовать собеседника своими делами, говори о его делах. Уж этим ты его заинтересуешь.
Из пятой книжки ntrol
(март май третьего года)
Возвращаешься ночью домой едешь на запоздалом автобусе, ждёшь трамвая, который так и не приходит, садишься в такси, кончившее работу, вбегаешь в закрывающееся метро, а от метро добираешься по причудливому маршруту троллейбуса, идущего в парк
Редакция получает письмо. Журналист отправляется в командировку,, знакомится с человеком, разговаривает с окружающими. В газете появляется заметка. Или статья. Или очерк. Весь человек как на ладони: портрет, характер, привычки, отношение к людям, отношение людей Всё в порядке, вроде ничего журналист не забыл? Забыл. Про пуд соли забыл.
Слава успевающим людям! Даже не преуспевающим, а просто успевающим, успевающим делать всё, что они хотят. Я им не завидую.
Возникает иногда такое чувство отчуждения, хорошего отчуждения, когда кажешься сам себе среди людей каким-то инопланетцем. Самые знакомые, обычные вещи и явления неожиданно обретают потрясающую новизну. Всё становится интересно и удивительно
Эрудированные эстеты, знакомые с учениями и системами, уважительно упоминающие малоизвестные имена и небрежно знаменитые, произносящие цитаты так уверенно, что никто не успевает заметить искажений Они «перед широкой аудиторией стараются не употреблять учёных терминов» (правда, иной раз проскальзывает, но что поделаешь привычка). Зато между собой не стесняются. Если где и не то скажут, так ведь и собеседник способен на ляпсус. Они не хотят да и не могут быть взаимно строгими.
Эти люди напоминают садоводов, которые, вместо того, чтобы изучать жизнь цветов и выращивать их, начинают считать лепестки, тычинки и бормочут что-то по латыни, намекая всем своим видом: видите, как это ужасно сложно, но я всё понимаю, во всём разбираюсь
Можно написать поэму о поздних возвращениях, о том странном времени суток, когда машины уносят коробки своих железных тел в парки, чтобы затихнуть там до утра. Ночной асфальт не буднично-сер и безразличен, как днём, а мягко отливает лоснящейся чернотой или нежно серебрится в электрических лучах. Прохожих мало, они обычно приветливы и разговорчивы, эти парни, только что проводившие своих девушек
Мы так мало говорим друг с другом и так много треплемся.
На вечеринках мы судорожно ищем новых развлечений, совершенно забыв про старые. Мы не знаем, что такое застольная беседа, что такое настоящий спор. Рассказы и истории свелись у нас к анекдотам и грузинским тостам.
Из-под колёс трамвая вырываются расщепленные прутья искр, жёлтые, со светящимися голубовато-белыми головками.
Третий день над Москвой висит матово-голубой парашют небесного шёлка, и третий день МГУ встречает меня ярко-золотой полоской шпиля, перенасыщенного солнечным жаром и блеском.
Пусть твоё сердце будет обильным, как георгин, изящным, как гладиолус, загадочным, как тюльпан, и весёлым, как анютины глазки.
Сегодня вечером, после заката, на небе происходило безмолвное состязание невероятного количества голубых, синих и фиолетовых оттенков.
Сколько дел! Перекидной календарь корчится от записей. Слишком прямолинейно выглядит то, что я записываю, по сравнению с тем, что я думаю. Но разве можно без потерь уложить в линии строк сложные и перепутанные синусоиды мыслей?!
Странная весна красива, но отчуждённо холодна, как Элен у Толстого. Снег почти стаял, а стоят холода. И настроение у людей какое-то взбудораженное и недоверчивое.
Сердце куролесит, как сорванец, оставшийся дома без присмотра, всего тебя качает и кружит в волнах неизвестного шампанского настроения в глазах, которые на тебя смотрят, на губах, которые тебе отвечают!.. И твои губы скользящие по лицу, волосам и рукам, торопливые, трепещущие и волнующиеся!.. Руки, прильнувшие к твоему лицу, к твоим щекам, гладкие, ошеломляющие своей колдовской нежностью!..