В издательстве на творческих должностях были в основном те, кто знаком со мной давно, с кем я бегал по литстудиям, кто знал меня плотником. А они были в то время уже научными сотрудниками, обласканными писателями, смотрели свысока, как мельтешит рядом с ними какой-то Петька-плотник.
Первая книга Бежина была сильнее моей, ее заметили, отметили. Он действительно начинал неплохо. Это потом у него стали выходить книги, содержание которых он высасывал из пальца. Да и написаны они до того скучно, что читать их можно, вероятно, только в одиночной тюремной камере, сгорая от скуки.
Думается, зависть здорово пощекотала его и в те дни, когда главы из моего последнего романа напечатали в Германии и Париже журналы «Грани» и «Континент».
Паламарчук тоже начинал сильнее. «Континент» напечатал его значительно раньше. Но жизнь повернулась так, что эти бывшие научные сотрудники оказались в подчинении у бывшего плотника. Как говорят, не шибко радовало этих мелких людишек то, что с обывательской точки зрения у меня неплохо складывалась карьера. В тридцать три года я начал работать простым редактором издательства, а через семь лет стал директором.
Бежин ждал случая, а Паламарчук мелко гадил всегда. Петр Паламарчук в ЦДЛ человек известный. Внешне он всегда неряшлив: волосат, бородат, черен, с круглым выпирающим брюшком. И был он вечно пьян. И очень любил деньги. Нет, не наши деревянные рубли, а доллары. Умрет за доллар. Кинь доллар в вонючую лужу и скажи можешь взять себе, но только ползком по луже, и поползет, еще как поползет. В последнее время часто бывает за рубежом, живет у писателей эмигрантов. Он начитан, поговорить умеет. Работая в «Столице», наверное, больше времени проводил за границей, чем в Москве. Сейчас начинают раскрывать архивы КГБ, и я не удивлюсь, если вдруг выяснится, что он сексот.
3. Развитие действия
(продолжение)
Годовщину издательства мы отмечали в ресторане «Прага». Было сто пятьдесят человек. Много писателей. Вспоминаю я этот вечер с некоторым стыдом и рад, что быстро уехал: у меня была больна жена. А стыдно вот из-за чего: после моего поздравления всех с годовщиной и тоста за процветание издательства, слово взял Бежин. Он говорил обо мне, восхвалял ужасно, что, мол, благодаря мне что, если бы не я И такой я хороший, и такой я замечательный! Свидетелей его тоста, повторяю, было сто пятьдесят человек. Произнес выпили.
Следующий тост: заместитель главного редактора журнала «Московский вестник». И опять за меня. Мне уже неудобно. Новый тост за меня! Думаю как остановить? А когда один из заведующих отделов издательства поднял бокал за мою жену, не выдержал, выскочил к микрофону и предложил выпить за женщин издательства. После этого я уехал домой с чувством досады и стыда
Прошел месяц, и появился донос.
Я со своим заместителем Александром Зайцевым был в Польше. Мы хотели создать совместное предприятие с одной из фирм и по ее приглашению выехали в Варшаву. Перед отъездом я по-дружески попрощался с Бежиным. У нас с ним никогда не было конфликтов, споров. Я забыл рассказать, что однажды Бежин предложил мне в секретари-машинистки одну девушку, а потом женился на ней. Женился долго. Сначала взял отпуск на месяц, потом еще на месяц творческий отпуск, затем по путевке на юг медовый месяц. Мы подолгу не виделись, помогать он мне в работе не помогал, не мог, не умел, но не мешал работать, и то хорошо.
Руководители Московской писательской организации тоже не мешали мне, я не докучал их просьбами, и они были рады. Наш коммерческий директор Игорь Романович Фомин добился, что ВАЗ выделил для сотрудников издательства две машины, две «девятки». Одну Фомин брал себе, я не возражал. Фомин работал за три отдела. Незаменимый работник! Находка для издательства. Не будь его, вряд ли бы мы добились таких успехов.
Вторую машину предложили мне. Но было неудобно брать. Я боялся, что пойдут сплетни: мол, директор гребет под себя. Как это обычно бывает. Фомин уговаривал: бери, все видят, как ты пашешь! Плюнь, бери!.. Я четвертый год стоял в очереди за машиной в Московской писательской организации, надеялся скоро получить и решил вторую «девятку» предложить Бежину. У него в кабинете была жена, моя секретарша. Я сказал, что пришла машина «Жигули», и я предлагаю ее им:
Берете?
Они переглянулись.
Берем! воскликнула жена.
Вторую машину предложили мне. Но было неудобно брать. Я боялся, что пойдут сплетни: мол, директор гребет под себя. Как это обычно бывает. Фомин уговаривал: бери, все видят, как ты пашешь! Плюнь, бери!.. Я четвертый год стоял в очереди за машиной в Московской писательской организации, надеялся скоро получить и решил вторую «девятку» предложить Бежину. У него в кабинете была жена, моя секретарша. Я сказал, что пришла машина «Жигули», и я предлагаю ее им:
Берете?
Они переглянулись.
Берем! воскликнула жена.
Теперь, когда «девятка» на бирже стоит миллион, Фомин, да и другие мои друзья смеются надо мной: подарил, мол, Бежину миллион, а он тебя за это отблагодарил. Я тоже заметил это: интеллигенция всегда за добро платит пакостью. Крестьяне этого даже понять не могут. Кстати, машину в писательской организации я так и не получил и теперь вряд ли когда получу.
Итак, я в Польше. Ночь, гостиница, я укладываюсь спать. Врывается растерянный Зайцев. Номера у нас разные, одноместные. И кричит:
В издательстве бунт!
Я не понял.
Только что позвонил Дейнека (заместитель директора). Говорит, тебя отстранили от должности!
Не может быть! Кто?
Правление арендаторов.
А кто организовал?
Бежин и Панасян.
Врет!! воскликнул я. Они мои давние друзья! Ни за что не поверю
Верь, не верь, успокаивался Зайцев. Но Дейнека говорит, Бежин с Панасяном вызвали его, сказали, что КГБ занимается издательством. Ты уличен в каких-то махинациях. У них есть компромат против тебя. Час уговаривали, Дейнека подписал письмо Говорит, пол-издательства подписалось Подписал он и давай разыскивать нас в Польше. Весь вечер искал
Не может быть! твердил я. Он что-то не понял, не может Панасян быть с Бежиным.
Я не верил. В Польше нам оставалось быть еще два дня, и все эти дни я тысячу раз переспрашивал Зайцева о звонке Дейнеки, о мельчайших нюансах. Ночью не спал, размышлял, что произошло, вспоминал: не подписал ли я какой-нибудь компрометирующий меня договор или письмо? Не было этого, я был чист.
«А вдруг коммерческий директор Фомин подписал что, и это всплыло?» бросало меня в жар.
В Шереметьево нас встретили Фомин и заведующий отделом рекламы и распространения Лидия Романовна Фомина. Ее в издательство привел Бежин, но она первой из всех сотрудников высказала Бежину о безнравственности его письма, первой назвала его бездельником. Еще в Шереметьево я спросил у Фомина:
Вы подписывали какие-нибудь незаконные договора или письма? Отпустили хоть грамм бумаги без моего ведома? Только правду!
Нет! Никогда уверенно ответил Фомин.
Слава Богу! выдохнул я.
Право третьей подписи было у Бежина. Но это уж его проблемы. Боялся я, что мою подпись подделали, но думал, криминалисты разберутся.
Фомин рассказал мне, что, как только я уехал в Польшу, Бежин принес письмо против меня в издательство и вместе с Панасяном стал обрабатывать сотрудников издательства. К каждому был индивидуальный подход в зависимости от характера и положения.
Анатолию Кончину, да, да, тому самому писателю, который у меня на квартире первым посоветовал идти директором в «Столицу», я его потом взял старшим редактором в редакцию прозы, и он был хорошим редактором, одним из лучших, так вот ему заявили: если он не подпишет письмо, то его выгонят с работы! Об этом он сам рассказывал Валере Козлову и Роману Федичеву. И Кончиц подписал письмо. Он был также членом Правления арендаторов. По характеру Кончиц боязливый человек. Это все знают.
Петр Паламарчук, тоже член Правления, с удовольствием расписался аж три раза. Я потом указал ему на его две подписи на одном листе: он промолчал. Часть подписей под письмом неразборчива, возможно, не только Паламарчук расписался пару раз. Думается, Паламарчук был не один, кого не пришлось пугать, чтобы он подписался. А пугали КГБ, тогда он был в силе.
Говорили, что я проворовался, что издательством занимается КГБ, что будто бы КГБ дважды забирал Бежина на допросы, что Секретариат меня уже снял: Кобенко просит принести такое письмо от сотрудников издательства, чтобы меня просто отстранить, иначе меня отдадут под суд; что у Бежина есть документы, уличающие меня, но эти документы не хотят отдавать в КГБ, и как только я вернусь из Польши, я сам напишу заявление об уходе в обмен на эти документы. Так говорили Валере Козлову, Лидии Романовне Фоминой, главному художнику Александру Черенкову, вероятно, Дейнеке.
Я ни у кого не выспрашивал, почему он подписался. Кто говорил мне сам, того и называю. Но подписывались не все. Сергею Маркову, заведующему международным отделом, сказали:
Сережа (он наш общий давний приятель), вот письмо выбирай: если ты с нами, подписывай, а если с Алешкиным пеняй на себя!
Марков не подписал. Не подписали даже некоторые младшие редакторы, хотя их судьба полностью зависела от Бежина с Панасяном. А заведующий коммерческим отделом Виталий Иванов вместе с одним из инженеров хотели ворваться в кабинет к Бежину Панасяну, взять их за горло и отобрать письмо, но Фомин, слава Богу, удержал их от этого. Представляю, сколько было бы визга, если бы это произошло.
Валера Козлов не работал в издательстве, но Бежин с Панасяном отводили ему особую роль. Они обработали его сплетней о КГБ, о том, что Секретариат уже снял меня, что у них документы есть против меня и т. п., и предложили встретить меня, уговорить написать заявление об уходе из «Столицы», потом привезти на квартиру к Бежину, где я обменяю свое заявление на документы, компрометирующие меня. Валера им поддакивал, охал, подыгрывал, чтобы выяснить, какими документами они меня шантажируют и что намереваются делать дальше.
Прилетел я из Польши в пятницу вечером, а в субботу или в воскресенье Козлов должен был привезти меня к Бежину. В субботу я встретился с Валерой у Романа Федичева, и они ввели меня полностью в курс всех сплетен, родившихся после письма. Кстати, некоторым колеблющимся подписать письмо Бежин с Панасяном говорили, что письмо не понесут в Секретариат до моего приезда. Но как только подписались те, кто хотел подписаться, письмо понесли к Владимиру Гусеву. Он сменил Александра Михайлова на посту Председателя Правления Московской писательской организации. Гусев ничего не стал предпринимать до моего приезда.