На Ментулу
Ментула жаждет, накопивши сил,
Подняться на вершину Геликона,
Но Музы острием разящих вил
Его швырнули, вниз башкой, со склона
Примечание к стиху: Катулл часто высмеивал в стихах Квинта Метелла Целера, сенатора, происходившего из знатного римского рода и избранного в 60 году консулом. По приезде в Рим Катулл очутился в его свите. Это, конечно, не было чистой случайностью. Совсем недавно, в 62 61 годах, Метелл занимал должность наместника Предальпийской Галлии, и для Катулла как выходца из этой провинции было естественно искать у него покровительства в Риме. Хотя не менее, а может быть, даже и более естественно было бы попытать счастья в свите отцовского товарища, который добился консульства на следующий, 59 год. Но Катулл почему то этого делать не стал. Мало того, он принялся поносить Цезаря с неудержимым, кривляющимся ехидством в стихах столь же отточенных, сколь и непристойных. Без всякой объяснимой причины комментаторы только разводят руками он поначалу вдруг сделал персонажем своих глумливых инвектив цезарианского офицера по имени Мамурра, по должности praefectus fabrum (начальник саперного отряда). Катулл пожаловал ему в стихах другую «должность» mentula, выражение столь впечатляющее, что точный его перевод на русский заставил бы переводчиков слишком резко выходить за рамки академического приличия или вносить сумятицу в звучные строки, вставляя то там, то сям беззвучный осколок «х, и поэтому его принято переводить всевозможными эвфемизмами от «хлыща» до «хрена» или оставлять без перевода в русской транскрипции. Упиваясь собственным неистовством, Катулл поносил все и вся, что было связано с этим Мамуррой ментулой родом из города Формий, его блуд, его стишки, его богатства, нажитые на должности не блистательной, но вполне воровской (саперный отряд занимался строительными работами и доставкой провизии), его подружку Амеану, ту самую, за которой последовало в бессмертие выражение «puella defututa», раздолбанная девка.
К самому себе
Коль радость есть творящему добро,
В своей же радости себя увидеть чистым,
Как сохранить тогда себя и божество
Не умолять всех в дураках оставить быстро
Но много ль радости в свершениях благих
Ты познал, Катулл, в любви их бесполезной,
Ты добрым словом просветлявший миг,
Мог быть с людьми, как и они, любезным
Душе не признающей благодарности
Ты тщетно раскрывал всего себя,
Но даже за такую долю малости
К чему печалиться, все тает без следа
Нет прочности в душе и нет возврата
Оттуда, где назад дороги нет,
Против богов несчастьем сущность вся объята,
И от любви длиною в жизнь плыть в мертвый свет,
Как тяжко, но ты должен уложиться,
Спасенье в том, чтобы управиться с собой,
О, Боги, Боги, где же ваши лица,
Я поступать так принужден самой судьбой
О, неужели, Боги, в вас есть просто жалость,
Ведь другим вы даже в Смерти помогали,
За чистоту прожитых лет явите радость,
Лишите боли и погибели с печалью
О, моя грусть! Во мне уже оцепененье,
Счастье вдруг сбегает из души,
Ее прошу, нет, не любить в исчезновенье,
Прошу хоть лживой, но со мною быть
О, Боги, лишь молю об исцеленье,
За чистоту пощаду смог бы оценить
Примечание к стиху: У Катулла было несколько стихотворений «К самому себе».
К самому себе
Коль радость есть творящему добро,
В своей же радости себя увидеть чистым,
Как сохранить тогда себя и божество
Не умолять всех в дураках оставить быстро
Но много ль радости в свершениях благих
Ты познал, Катулл, в любви их бесполезной,
Ты добрым словом просветлявший миг,
Мог быть с людьми, как и они, любезным
Душе не признающей благодарности
Ты тщетно раскрывал всего себя,
Но даже за такую долю малости
К чему печалиться, все тает без следа
Нет прочности в душе и нет возврата
Оттуда, где назад дороги нет,
Против богов несчастьем сущность вся объята,
И от любви длиною в жизнь плыть в мертвый свет,
Как тяжко, но ты должен уложиться,
Спасенье в том, чтобы управиться с собой,
О, Боги, Боги, где же ваши лица,
Я поступать так принужден самой судьбой
О, неужели, Боги, в вас есть просто жалость,
Ведь другим вы даже в Смерти помогали,
За чистоту прожитых лет явите радость,
Лишите боли и погибели с печалью
О, моя грусть! Во мне уже оцепененье,
Счастье вдруг сбегает из души,
Ее прошу, нет, не любить в исчезновенье,
Прошу хоть лживой, но со мною быть
О, Боги, лишь молю об исцеленье,
За чистоту пощаду смог бы оценить
Примечание к стиху: У Катулла было несколько стихотворений «К самому себе».
В этом стихотворении Катулл печалится о лживости и неверности Лесбии,
упоминая, что их любовь была очень долгой, и что другой такой любви уже не будет, сравнивая исчезновение любви с болезнью и смертью, и моля об исцелении, т.е. о возвращении любви как бессмертного чувства
По свидетельству Афанасия Фета, переводившего Катулла, и тщательно изучавшего его творчество, некий Маколей всякий раз плакал от умиления, когда читал это стихотворения Катулла
Очевидно Фет упоминает Томаса Бабингтона Маколея (Thomas Babington Macaulay; 25 октября 1800 28 декабря 1859), который был британским государственным деятелем, историком, поэтом и прозаиком викторианской эпохи. На протяжении последнего десятилетия своей жизни он работал над пятитомной «Историей Англии» капитальным трудом, заложившим основы виговского прочтения национальной истории. По известной оценке Карла Маркса, Маколей, будучи «систематическим фальсификатором истории», «подделал английскую историю в интересах вигов и буржуазии». Маколей был сыном шотландского предпринимателя-аболициониста, окончил Кембриджский университет. Ещё в студенческие годы он привлёк внимание литературной общественности своими стихотворениями, эссе и опубликованным в «Эдинбургском обозрении» за 1825 год этюдом о Мильтоне. Книга стихотворений Маколея «Песни Древнего Рима» 1842 года представляет интерес и в наши дни; ее переводы на русский язык публикуются по сей день к примеру, в антологии «Семь веков английской поэзии».