Устали? А вы садитесь рядом, отдохните, Писатель встает и смотрит вдаль. Хорошие у нас места. Сколько смотрю, а все душу ломит. Не могу насмотреться, надышаться этой красотой.
Он подходит к стройной березке, гладит ее ствол.
А, правда, нет ничего замечательнее этих красавиц?
Авторитет писателя настолько велик, что Егор не может возразить ему. Если бы снять с Лиды спасательный жилет, выбор Василия Макаровича наверняка был бы в ее пользу. Но жилет хоть немного, а согревает ее. Да и поймет ли его Лида. Писатель лукаво улыбается, смотрит на него и ждет ответа. Лида прижимается к Егору так, что губы ее слегка касаются его уха: «Не возражай ему, соглашайся, я все прощу»
Петр, Петр.
Егор открыл глаза. По левому уху ползала муха. Егор попытался ее убить. От громкого звука проснулся Сергей. Витек продолжал толкать Сергея в плечо: «Петр, Петр».
Я Сергей.
Чай будешь?
Витек вывернул карман галифе. Из углов кармана, который походил на использованный мешок от пылесоса, он набрал небольшую горсть чая и аккуратно высыпал на лавку. Не обращая внимания не ребят, сосредоточено разделил ее на три части.
Вот. Пожевать.
Это?!
Петр, это чай!
Я Сергей. А кофе нет?
Нет, вполне серьезно огорчается Витек.
А это какой чай? примирительно спросил Сергей, понимая, что мужик от всего сердца отдает самое дорогое, что у него сейчас есть.
Такие тупые вопросы Витьку еще никто не задавал.
Хороший.
Ребята попали в неловкое положение. Если бы не этот бескорыстный поступок, свидетельствующий о глубоком почтении и уважении, они давно бы уложили Витька спать и легли сами. Но тут
Петр, а ты какой-то особенный чай любишь?
Да. На ночь мы жуем только «Черный байховый номер пять».
И вы не будете? с надеждой спросил Витек и, не дожидаясь ответа, соединил три кучки в одну, пересыпал на грязную ладонь и отправил в свой беззубый рот.
Почему не будем? спросил Егор, дождавшись, когда мужик закроет рот.
Витек вздрогнул, выпучил мутные глаза и умоляюще посмотрел на Сергея.
Жуй, жуй, он после тебя.
Все прислонились к стене и закрыли глаза. Сон возвращается медленно. Возникали какие-то неясные образы все расплывчато, в каком-то сером тумане. Но вот проявилась молодая рощица. Солнце уже зашло, и деревья выглядят, как на черно-белой фотографии. Вот темная скамейка. Да, это та самая скамейка, но Лиды на ней почему-то нет. Вот Писатель. Он стоит без пиджака, прислонившись к березе, и курит
Почему не будем? спросил Егор, дождавшись, когда мужик закроет рот.
Витек вздрогнул, выпучил мутные глаза и умоляюще посмотрел на Сергея.
Жуй, жуй, он после тебя.
Все прислонились к стене и закрыли глаза. Сон возвращается медленно. Возникали какие-то неясные образы все расплывчато, в каком-то сером тумане. Но вот проявилась молодая рощица. Солнце уже зашло, и деревья выглядят, как на черно-белой фотографии. Вот темная скамейка. Да, это та самая скамейка, но Лиды на ней почему-то нет. Вот Писатель. Он стоит без пиджака, прислонившись к березе, и курит
Твоя очередь.
Егор открыл глаза. Одной рукой Витек дергал его за рукав, а пальцем другой руки показывал на свой рот.
Убью, урод, закричал Егор.
Вздрогнул и проснулся Сергей. В замке загремели ключи.
Что тут у вас? спросил лейтенант.
Это я во сне, извините.
Больше к Егору не вернулись ни Лида, ни Писатель. До утра он забылся неспокойным, тревожным сном.
Через маленькое окошечко в камеру пробивался солнечный свет. Было раннее утро. Спать не хотелось. Состояние было поганое.
А в ресторане мешали? спросил Сергей.
Я не помню, Игорь заказывал.
Пить хочу, не могу.
А вы постучите, посоветовал Витек.
Он был бодрый и, судя по всему, проснулся давно, но к ребятам не приставал и вел себя спокойно.
Постучали. Сходили. Не полегчало. Долго сидели молча. Разговаривать не хотелось. Порядки подобных заведений ребятам были незнакомы, но, чтобы не подорвать свой авторитет, у Витька консультироваться не стали. Решили ждать. Наконец, дверь открылась. В камеру заглянул старший лейтенант. Скорее всего, это был тот «свирепый старлей», про которого накануне рассказывал Витек, хотя вид его не внушал особого ужаса.
Выходи, студенты.
«Студенты» вышли из камеры и встали напротив деревянного барьера. Старший лейтенант достал бумаги и стал читать.
Рассказывайте, сказал он, внимательно изучив написанное.
Вспоминать начал Сергей. Голова сильно болела, но работала сносно. Он тщательно подбирал слова, чтобы рассказ выглядел объективно, но в пользу друзей, а Егор добавлял детали, придающие событиям особую правдоподобность. В результате сложилась картина, свидетельствующая о том, что перед старшим лейтенантом стояли жертвы гнусного заговора сотрудников общепита поезда Бийск Москва, которые коварно спровоцировали порядочных молодых людей на совершенно несвойственные им поступки.
Вы все это хорошо помните?
Не очень, быстро сориентировались ребята.
Слушайте внимательно. Оформлять не буду. Поезд у вас вечером, и, успеете вы на него или нет зависит от вас. Надо наколоть дрова. Много. Пока все не переколите не отпущу. Берите в помощь этого придурка и вперед. Сержант проводит. Согласны или хотите по Закону?
Не хотим по Закону! превозмогая боль, замотали головами арестанты.
Захватив Витька, сержант вывел всех на задний двор. Во дворе лежала огромная куча напиленных березовых чурбаков довольно внушительного диаметра здание имело печное отопление и милиционеры заранее готовились к холодам. Сержант вынес небольшой колун и протянул Сергею.
А рукавичек нет?
Перебьешься, невежливо ответил он и ушел.
Перспектива вырисовывалась нерадужная. Ребята не понаслышке знали, как колоть дрова, и понимали, что работа предстоит большая. Управиться до отхода поезда, да еще с таким колуном будет сложно. Силы распределили следующим образом: Витька назначили подавать чурбаки и уносить колотые дрова, а Егор с Сергеем решили, по очереди, колоть. Однако после двух попыток стало очевидно, что использовать Витька на этом участке нельзя. Координация у ребят еще не пришла в норму, а у Витька была, наоборот, в норме и, видимо, с детства. В связи с этим существовала опасность, что он мог не успеть отойти или слишком быстро вернуться. На других участках пробовать его не стали. И без проб была видна его полная непригодность к любому роду деятельности. Да и, как справедливо рассудили ребята, задача по трудовому воспитанию Витька возлежала на обществе, а у них была другая уехать на сегодняшнем поезде. Витек совершенно не огорчился, отошел подальше, сел на березовый чурбак и стал изучать содержимое своих карманов.
Самое хорошее похмелье ударный труд. К обеду ребята были в форме и даже сильно проголодались. Куча заметно уменьшилась.
Поесть бы что-нибудь, посетовал Егор.
А вы постучите, посоветовал Витек. Мне можно только чай. Покрепче.
На стук вышел сержант.
Скажите, товарищ сержант, обед нам полагается? Мы спрашиваем не потому, что мы такие принципиальные. Намахались вот, кушать хочется.
Сержант молча повернулся и ушел. Ребята, вздохнув, взялись за колун. Однако, через некоторое время сержант вернулся: «Обед будет, если вас оформить».
Нет, лучше без обеда, чем по закону, замотали головами друзья.
Часа за полтора до отхода поезда все дрова были наколоты. Старший лейтенант пододвинул коробку, где лежали нехитрые вещи и немного денег, вручил документы и билеты.
Свободны.
Слова эти не были неожиданными, но услышать их оказалось очень приятно. Ребята улыбнулись и, немного помявшись, Сергей спросил: «А Телега будет?».
Нет, так же лаконично ответил старший лейтенант.
«Телега» явление очень неприятное, если не сказать более. Это было официальное сообщение по месту работы или учебы из органов МВД о допущенных гражданином нарушениях. Руководство же, в свою очередь, по каким-то неписаным законам обязано было отреагировать на эту информацию. Результат зависел от степени вины гражданина и человеческих качеств начальника, но премии, как правило, лишали всегда. Кроме этого, вам предстояло выступить с рассказом о похождениях на партийном или комсомольском собрании, где ваши товарищи, вдоволь нахохотавшись над вашими приключениями в курилке, гневно осуждали Вас за очернение облика советского человека и несоблюдение Морального кодекса строителя коммунизма. Все это можно было пережить, но премии всегда было жалко. Дело этим не заканчивалось система была накопительная. Если появлялся «Обоз» последствия были печальные. При распределении путевок в санатории и пансионаты шансы снижались до нуля. Если же на предприятие выделяли автомобили и квартиры, а вы стояли в очереди воспитательный удар мог быть сокрушительным.
Получив заверение, что «Телеги» не будет, абсолютно счастливые, не попрощавшись, друзья выскочили на улицу. Как и в первый вечер, Ишим встретил их без особых почестей. Ребята же обрадовались городу, как родному. С отличным настроением, массой незабываемых впечатлений, с кровавыми мозолями на руках и отменным аппетитом они гордо зашагали в сторону станции, справедливо полагая, что на станции должен быть буфет. Буфет на станции был. Не оказалось денег. Точнее говоря, деньги были, но основная их масса была в поезде у Антона спешка при сборах никогда не приводит ни к чему хорошему. После несложных расчетов стало ясно, что удовлетворить все потребности не удастся. Подумав, решили купить пачку «Примы», оставить десять копеек на метро, а остальное потратить в буфете. Потратили состояние не изменилось.
Приятно с уличной прохлады попасть в теплый, уютный вагон. Ребята быстро нашли свои места и забрались наверх. Пришла женщина с очень маленьким мальчиком. За ней, в несколько приемов, появился мужчина и много вещей. Они разместились внизу. Как можно было понять из разговора, это была семья военного. Мужчина был без формы, маленького роста, щуплый и совсем не похож на бравого офицера. Сначала даже ребята подумали, что ошиблись в своих предположениях, но после нескольких его шуток они утвердились в своем мнении. Жена его оказалась женщиной суетливой и разговорчивой. Поезд давно тронулся, а она все перемещалась по купе, что-то перекладывала и обстоятельно это комментировала. Мужчина изредка шутил, давно понимая, что остановить это невозможно. Мальчик уселся к папе на колени и, не обращая внимания на родителей, смотрел в окно. Военный был в отпуске, и семья возвращалась в часть от родителей жены, нагруженная домашним питанием и кулинарными заготовками. Мужчину звали Виталик, мальчика Митенька, а женщину «ты».