Отчаяние приходит следом за удивлением. Оснований нет, но мир от этого не разрушен. Ведь остается сама данность. Так человек становится «неведающим», а данность предстает как очевидность.
* * *
Представим себе человека, который уверен, что действительность это мир возможного и невозможного. Такой человек должен верить в основания. И он верит. Но предложим на минутку ему отказаться от оснований. С чем же он останется?
Мир продолжает существовать. Однако оснований нет. То, что было раньше возможным, то есть имеющим основания, теперь невозможно. Но ведь мир никуда не делся! И точно также наоборот: что было невозможным, то теперь может стать возможным, раз нет никаких преград в виде оснований.
Конечно, можно сказать, что такой парадокс как раз и требует оснований. Но дело не в этом. Задача состоит в том, чтобы показать: действительность остается и тогда, когда исчезают основания.
Этот парадокс был важен для философии очевидности. Но выводы из него получили еще большее значение в философии данности, которая тем и занимается, что описывает «здесь» (действительность), то есть такую действительность, в которой указанный парадокс становится возможным.
* * *
Тема страха играет важную роль в философии очевидности. Именно страх заставляет человека подчиняться разуму. Страх перед неизведанным заставляет человек подменять действительность (данность) чем-то вторичным, пройденным через призму разума. Обоснован ли этот страх? Нет. Ведь если нет оснований, то несчастье может произойти с той же степенью вероятности, что и удача. Осознание страха, как мотивации для построения мира возможного и невозможного, позволяет превзойти такой мир.
* * *
Философия очевидности началась с философии Шестова и Сартра. Два этих философа, на первый взгляд совершенно различных, сходились в главном в отрицании разума, оснований и желании подсмотреть, что это за действительность, лишенная оснований.
Про Сартра стоит сделать следующее замечание. Философия Сартра периода, который начался в 1940-ых, мало похожа на его же философию, изложенную в романе «Тошнота». Основы же философии очевидности лежат именно в романе, а не последующих работах Сартра.
Шестов считается религиозным мыслителем, а Сартр атеистическим. С этим согласиться нельзя. Шестов использовал религиозные символы, образы, чтобы показать свою позицию. Но это лишь образы. Да, Шестов писал, что «бог есть, значит все возможно». Вырванная из контекста, эта фраза может показаться решающей. Но это не так. Образ бога, который может все, лишь показывает, что такое данность. Так проще было донести до читающей публики свою позицию. Против подобного понимания Шестова, как религиозного мыслителя, я выступал в период философии очевидности.
Столь же неверным я считаю подход к пониманию философии Сартра, изложенной в романе Тошнота. Обычно упор стараются сделать на отношении человека к окружающему. У главного героя романа, Антуана, видят только неустроенность, неуютность существования. Главный же вывод такой: человек сам должен придать смысл окружающему.
Такой подход лишает роман истинного смысла, заложенного в словах «существовать это значит быть здесь, только и всего». В романе главное не описание чувств и переживаний Рокантена. Главное это описание того, что окружает Рокантена, того, что он называет «здесь».
* * *
В период разработки философии очевидности, я использовал два метода работы: образы и штрихи. Суть первого метода состоит в том, что наш язык не приспособлен описывать очевидность. Язык слишком зависим от разума, оснований. Поэтому при помощи языка можно передать лишь образ очевидности, философии. Я искал и находил такие образы в сочинениях Шестова, Сартра, Шопенгауэра и многих других. Этими образами наполнены статьи периода философии очевидности. По этой же причине в этих статьях много цитат.
Что же касается штрихов, то смысл в этом такой. Философию нельзя исчерпать и описать. Поэтому надо стремиться к образам. Но раз используются образы, то можно только дать штрихи философии очевидности. Читатель должен самостоятельно достраивать штрихи до цельного образа.
Третий период
* * *
Философия очевидности устранила разум, открыв действительность. После этого надо было описать саму действительность. Что такое действительность, если она не мир возможного и невозможного? Ответ на этот вопрос содержится в философии данности. Философия данности делится на ранний этап и поздний. На раннем этапе данность была представлена через наличность. В этом варианте появляются категории «бытие есть» и «бытие здесь». Данность является только отношением бытие к самому себе как к установленному бытию (отсюда разница между «бытие есть» и «бытие здесь»). Такой подход со временем все меньше меня устраивал. Поэтому, разрабатывая эту тему, я пришел к текущей версии философии данности.
* * *
Пересказывать в предисловии философию данности, наверное, не стоит. Я бы хотел обратить внимание только на финальный вывод: данность это «здесь» и «здесь» как тотальность. В этом коротком определении скрыта вся философия данности.
* * *
Два основных положения. Одна книга. Десять лет работы. Вот что отражает книга, которую я предлагаю читателю.
* * *
С актуальной редакций Манифеста философии данности и другими материалами по философии Вы можете ознакомиться на специальном сайте по ссылке https://philosophyofgivens.com.
Апрель-август 2016 г.Часть I. Одиночество
Антуан Рокантен: болезнь свободой
1
Антуан Рокантен взял в руки гальку. «И вдруг замер, выронил камень и ушел». Так ощутил он болезнь. Болезнь свободой. До этого момента Антуан, по выражению Анни, раздражал своей основательностью. Он относился к числу тех, о ком скажет сам позже: «Сто раз на дню они лицезрят доказательства того, что все работает как отлаженный механизм, все подчиняется незыблемым и непреложным законам». Антуан хотел, чтобы мгновения его жизни «следовали друг за другом, выстраиваясь по порядку». Поэтому-то ему так нравится голос Негритянки, появление которого «так долго подготавливали многие многие ноты, которые умерли во имя того, чтобы он родился». Уже пораженный болезнью Антуан будет находить утешение в том, что «пережил этот день для того, чтобы под конец прийти сюда [в кафе], прижаться лбом к этому стеклу и смотреть на это тонкое лицо».
Такова основательность Антуана Рокантена. И это именно то, что ценила в нем любимая Анни. «Ты дорожный столб». Антуан знает это правда.
2
Предощущение свободы. Болезнь свободой. К свободе всегда стремились, за нее боролись. Но болели ли свободой? Вероятно, что людей, которых мучает эта болезнь не мало. Так что же это?
Болезнь свободой есть ощущение круговорота свободы. Вещи, обычные, ничем не примечательные, простые вещи непрестанно находятся в этом круговороте. Каждое мгновение о судьбе вещи ставится вопрос, и вопрос этот разрешается. И все это происходит незаметно.
Вот стакан. Таких сделано множество. Ну, кто на него обратит внимание? Он исполняет свою функцию, облегчает жизнь человеку, служит ему. Он может иметь разную форму, цвет. Но неизменно в нем то, что он стакан. Это и главное.
Болезнь свободой есть ощущение круговорота свободы. Вещи, обычные, ничем не примечательные, простые вещи непрестанно находятся в этом круговороте. Каждое мгновение о судьбе вещи ставится вопрос, и вопрос этот разрешается. И все это происходит незаметно.
Вот стакан. Таких сделано множество. Ну, кто на него обратит внимание? Он исполняет свою функцию, облегчает жизнь человеку, служит ему. Он может иметь разную форму, цвет. Но неизменно в нем то, что он стакан. Это и главное.
А задумывается ли человек, что в эту самую минуту, когда он берет в руки стакан, стакан этот может стать не стаканом вовсе, а камнем. Или еще больше оказаться дудочкой? Не задумывается человек, поскольку не ощущает круговорота свободы.
Но если ощущает, то уже болен. И тогда человек не может отделаться от ощущения свободы, от ощущения круговорота. Книга, рядом тетрадь, но для заболевшего это книга, ставшая тетрадью, тетрадь, ставшая книгой. Такова эта болезнь.
3
Круговорот свободы есть следующее: от данности к поливариантности, от поливариантности посредством пустого действия к данности.
Данность есть то, о чем Антуан Рокантен говорит: «существовать это значит быть здесь, только и всего». Данность не может иметь объяснений, она может быть лишь описана, на нее можно лишь указать. Такие категории как причины и следствия, движение материи, пространство и время неспособны сказать о данности нечто большее, чем может простое описание. Чтобы не происходило в данности, каждая частичка данности не зависит ни от чего предшествующего, ни от чего существующего. Поэтому описание данности может быть лишь указующим, оно возможно только через категорию «это», «этот». Можно представить, как человек указывает на дерево и говорит «это», тем самым, выражая самую большую глубину знаний о данности.
Данность статична, в ней ничего не изменяется, не переходит из одного состояния в другое. Все, что кажется развитием и переходом от одного уровня к другому, от низшего к высшему, от меньшего к большему все это лишь иллюзии. Так же как категории целостности и системы. В данности есть частички, но они не выделяются из данности, как и не составляют чего-то единого. Под частичкой данности имеется в виду, что такая частичка просто есть. Между ней и другими частичками, частичкой и данностью нет никаких связей, тем более связей подчинения.
Таким образом, данность только лишь это, только «быть здесь». И за таким указанием, за тем, на что указывается, нет ничего более.
Свобода проявляется в данности, образуя круговорот, посредством поливариантности и пустого действия.
Поливариантность есть вопрос о данности, об отношении частички данности к другим частичкам. По-другому, это вопрос о том, что есть частичка данности, что есть данность. Частичка изымается из данности, из системы координат «быть здесь», и становится как вопрос, о том, что она есть, ко всей данности и другим частичкам. Свобода вопрошает о данности у данности, требуя ответа только от данности.
В поливариантности, когда частичка попадает в такое состояние, отсутствуют какие-либо силы и основания. Можно представить поливариантность как безвоздушное пространство, в котором ничего и ничто не сохраняется. Поливариантность это пустота.