На третий день я вижу проплывающее примерно в миле от меня грузовое судно. Я связываюсь с ним по рации и узнаю, что экипаж видел двадцать две из двадцати шести яхт позади меня. Эта новость меня весьма воодушевляет. Но ветер усиливается. «Соло» борется со свирепыми волнами. Я должен сделать выбор: рисковать быть заброшенным в печально известный Бискайский залив и пытаться проскользнуть мимо Финистерре или изменить курс и выйти в открытое море. Я выбираю залив, надеясь, что прохождение атмосферного фронта позволит мне выйти на ветер и безопасно обойти мыс. Но ветер продолжает крепчать, и вскоре «Соло» прыгает по трехметровым волнам, зависая в воздухе и стремглав кидаясь вниз. Приходится крепко держаться, чтобы не вышвырнуло с сиденья. В парусах воет ветер. Несколько часов «Соло» петляет и лавирует, содрогаясь при каждом ударе волны. Шум моря, бьющего о корпус, оглушает. Гремят кастрюли и сковородки. Вдребезги разбивается бутылка масла. Но всего восемь часов этого кошмара и я привыкаю. Темно, делать нечего, и надо двигаться вперед. Вползаю в каюту на корме, где немного тише, чем на носу, втискиваюсь в койку и засыпаю.
Когда я просыпаюсь, мое штормовое обмундирование плавает в огромной луже воды. Я перепрыгиваю через лужу и обнаруживаю трещину в корпусе. С каждой волной в каюту заливается вода, а трещина становится длиннее. Разрушение будет неумолимо продолжаться по принципу домино. Двигаясь резкими скачками, как мангуст на охоте, я сворачиваю паруса, отрезаю доску и заделываю ею трещину. В течение двух дней я медленно продвигаюсь к побережью Испании.
За двадцать четыре часа с моего прибытия в Ла-Корунью туда приходят еще семь яхт, участвующих в «Мини-Трансат». Две из них столкнулись с сухогрузами, на одной сломался руль, остальные, видимо, были просто сыты по горло. Похоже, что «Соло» наткнулся на какие-то плавучие обломки: его корпус испещрен вмятинами. Возможно, это было просто бревно. Их я видел немало, дрейфовали даже целые деревья. За долгие годы я наслушался рассказов путешественников, видевших все: от грузовых контейнеров, свалившихся с судов, до стальных рогатых шаров мин времен Второй мировой войны. Одна яхта даже обнаружила у берегов США ракету!
Для меня же гонка закончилась. Я не говорю по-испански, что усложняет организацию ремонта, не могу найти ни одного француза, который согласился бы приехать по каменистым и изрытым ямами испанским дорогам, чтобы восстановить «Соло». У меня мало денег, а в яхте полно воды, разлитого масла и битого стекла. Мой электрический автопилот сгорел. Потом я заболеваю и, совершенно подавленный, с температурой 39,5, лежу пластом посреди отсыревшего барахла.
Мне повезло больше других, из двадцати пяти стартовавших яхт как минимум пять исчезли навсегда, и лишь по счастью никто не утонул. Не более половины флотилии финиширует на Антигуа.
Починка закончена только через месяц, и «Наполеон Соло» снова выходит в море. Я не уверен, что у меня достаточно припасов и денег, чтобы добраться до Карибских островов, и на дорогу домой мне точно не хватит. Хорошо, что морской клуб Ла-Коруньи так доброжелателен: «Никакой платы. Ради моряков-одиночек мы делаем все, что в наших силах». Все это время на Финистерре свирепствуют бури. Гавань полна судов, ожидающих возможности отправиться на юг. Мы немного припозднились в нынешнюю навигацию. По утрам палуба покрывается инеем, который с каждым днем тает все медленнее. Когда «Соло» наконец проходит мимо Финистерре, я чувствую себя так, словно обогнул мыс Горн.
Мой экипаж пополнился еще на одного члена: это Катрин, француженка. Мне был нужен кто-нибудь на штурвале, а у Катрин был небольшой опыт океанических переходов на яхте, которая потеряла мачту в Бискайском заливе. В панике экипаж передал радиограмму с просьбой о помощи, их подобрал танкер. Им оставалось лишь одно: наблюдать, как яхту мечту, на которую они работали долгие годы, волны уносят вдаль Почему-то ребята наивно полагали, что танкер спасет и яхту. Однако это не отбило у Катрин стремления к морю: она добралась автостопом до Ла-Коруньи, где искала яхту, чтобы отправиться на юг.
Катрин очаровательная девушка, и она в восторге от моей маленькой яхты. Но сейчас не до флирта. У меня лишь одно желание: чтобы южное солнце растопило ледники моей прошлой боли. И Катрин мне нужна лишь для того, чтобы добраться до Канарских островов за две недели.
Целый месяц мы еле-еле ползем на юг, к Лиссабону, между западными ветрами барахтаемся в зеркальном море. В отражении на гладкой воде я вижу намек, что путешествую в никуда, но начинаю привыкать к неторопливому ритму круизной жизни. Моя досада от того, что я не смог завершить «Мини-Трансат», мало-помалу стихает.
В этой части испанского берега древние речные долины риас глубоко врезаются в материк. Самая современная техника тут ослики, запряженные в повозки на деревянных колесах. Крестьяне делают подстилки для скота из диких трав, растущих на полянах горных склонов. Женщины собираются у общественных бассейнов постирать одежду на камне или бетоне. В одном порту чиновники сосредоточенно изучали наши въездные документы, бегая с ними из кабинета в кабинет, словно дети, пытающиеся расшифровать иероглифы. Мы первая яхта за год, бросившая якорь в этих водах.
Держим курс на Португалию, продвигаемся вдоль побережья сквозь густой туман, уворачиваясь от грузовых судов. В ясные ночи их огни вспыхивают, как лампочки на новогодней елке: по шестнадцать или семнадцать за раз. С одной стороны побережье со скалистыми зубьями и бурлящие волны, с другой шум мощных двигателей. Когда паруса бессильно повисают, идем на веслах. Порой мы проходим всего десять миль за день.
Держим курс на Португалию, продвигаемся вдоль побережья сквозь густой туман, уворачиваясь от грузовых судов. В ясные ночи их огни вспыхивают, как лампочки на новогодней елке: по шестнадцать или семнадцать за раз. С одной стороны побережье со скалистыми зубьями и бурлящие волны, с другой шум мощных двигателей. Когда паруса бессильно повисают, идем на веслах. Порой мы проходим всего десять миль за день.
Проще было бы вообще не сниматься с якоря. Южная жизнь и ленивая погода действуют как дурман. Мы, как губки, впитываем безмятежность, подружились со многими яхтсменами, путешествующими в том же направлении. Многие из них французы. Все собирались к январю оказаться в Тихом океане, но пришлось скорректировать планы: «Может быть, зазимуем в Гибралтаре». И все же что-то внутри меня зудит и заставляет двигаться вперед. Это не просто стремление добраться до места, где я смогу наконец пополнить свой кошелек. Катрин часто дуется на меня, хочет, чтобы я открылся ей. «Ты жесткий человек», говорит она, но от этого я не становлюсь мягче. Во мне крепнет решимость добраться до Канарских островов, чтобы продолжить путь в одиночку.
Выходим из Лиссабона при хорошем ветре, достигаем горных вершин Мадейры, останавливаемся там ненадолго, а потом продолжаем путь на юг, к Тенерифе. Изначально двухнедельный вояж растягивается на шесть недель. Здесь я прощаюсь с Катрин. Мы с яхтой вновь остаемся в тишине и спокойствии, наедине друг с другом.
Где бы мы ни появлялись, «Соло» хорошо принимают. Местные жители, которые обычно стараются держаться подальше от больших дорогих яхт, слетаются к «Соло», как мухи на мед. Он такой же маленький, как их собственные открытые рыбацкие лодки, курсирующие вдоль побережья. Аборигены не могут поверить, что на этой яхте можно пройти весь путь из Америки. В одном маленьком порту все рыбаки и шлюпочные мастера каждое утро приходят и рассаживаются на пристани, терпеливо ожидая, когда я проснусь. Они хотят, чтобы я рассказал как можно больше историй на своем ломаном испанском и причудливом языке жестов.
Я почти готов остаться с «Соло» здесь на зимовку. Так поступили многие другие, зашедшие сюда на неделю и оставшиеся на годы. Они живут тем, что мастерят кораблики в бутылках или собирают в горах кедровые шишки. Немецкие туристы, которыми кишат пляжи, скупают все, на чем есть этикетка «На продажу». Я мог бы, например, рисовать картины, и мне надо бы закончить кое-какие записи.
Однако мне нужно большее, чем ходить и глазеть по сторонам, играя в туриста. Мне нужно что-то делать, творить и, само собой, зарабатывать деньги. У меня осталось всего несколько долларов и неоплаченные долги.
Передо мной встает неизбежная для моряка дилемма. В море ты знаешь, что должен добраться до гавани, пополнить запасы и, как ты надеешься, отдохнуть в ласковой теплой безопасности. Порты нужны, и часто ждешь не дождешься, когда войдешь в следующий. А оказавшись в порту, ты вновь ждешь, когда выйдешь в море. После нескольких бокалов холодного пива и нескольких ночей в сухой постели океан зовет тебя, и ты спешишь на зов. Мать-земля нужна, но ты любишь море.
В большинстве портов можно найти матроса, который хочет следовать в том же направлении, что и ты. Правда, в это время большинство желающих добраться до Карибских островов, чтобы там перезимовать, уже отплыло туда. Впрочем, путешествие в одиночку вряд ли будет таким уж сложным. Один из моих новых друзей на Тенерифе починил мой яхтенный автопилот, а навигационное метеорологическое руководство «Pilot charts» прогнозирует всего лишь двухпроцентную вероятность встречи со штормом. Пассаты должны быть устойчивыми. Это обещает приятный переход «malkrun».
Я следую к малонаселенному острову Иерро. К востоку из Атлантического океана поднимаются крутые утесы, за ними роскошные холмы и зеленые долины. Остров, покатый к западу, заканчивается лунным пейзажем из маленьких вулканов, обломков скал и горячего красного песка. Пополняю припасы в крошечной искусственной гавани на западном конце острова, а в последний день вдруг чувствую, как пересохло и саднит мое горло.
Выкладываю на барную стойку свои последние песеты и на ломаном испанском объясняю знакомому бармену, что монеты в море мне ни к чему: «Cerveza, por favor!» Передо мной возникает холодное пиво. Бармен присаживается рядом:
Куда?
Карибы. Работать. Песет больше нет.
Он кивает, прикидывая, надо полагать, длину моего пути.
Выкладываю на барную стойку свои последние песеты и на ломаном испанском объясняю знакомому бармену, что монеты в море мне ни к чему: «Cerveza, por favor!» Передо мной возникает холодное пиво. Бармен присаживается рядом:
Куда?
Карибы. Работать. Песет больше нет.