Ему почему-то припомнились его наполеоновские планы после того, как он чудесным способом изготовил Сому, и нашел возможность совершать удивительные вещи. Как он уедет в Америку добиваться мировой известности в качестве то ли новоявленного Гари Гудини, то ли Гриновского летающего Друда, как будет покупать особняки на Майями, и ему сделалось совсем тоскливо: вот тебе и супермен!
«К тому же, подумал Андрей, может в этом существовании и не существовало никакой Сомы, никаких подвигов и полетов, ведь, получается, из этой реальности выпал как раз тот отрезок времени, когда все это происходило и значит я помню события какого-то параллельного бытия, альтернативной судьбы. Выходит в настоящей реальности и суперменства никакого не было! Вон как ярко я только что пережил один день из жизни мальчика, как будто это все со мной происходило! Выходит, что в данной реальности, судя по тому, что мать говорила, так же ничего не было! Возможно, и вся моя жизнь только дурной сон, тем более треть пережитых лет я просто бездарно проспал»!
Андрей лег в кровать и погрузился в черную меланхолию. Ему показалось, что вся его дальнейшая жизнь совершенно бесперспективна.
«Лучше бы и не просыпался вовсе, тоскливо думал он, ворочаясь в постели. Кому я теперь нужен?! Динозавр, явившийся из эпохи застоя, недоучка и, возможно, психически больной урод, который теперь сам не знает, что в его жизни было, а чего не было. Интересно, вдруг мелькнула мысль, а сколько времени прошло здесь, пока я в прошлом путешествовал»?
Он зажег свет и глянул на часы: оказалось, что если вычесть те примерные полчаса, которые прошли после этого странного обморока, то лежал он без сознания какие-то минуты, а может и того меньше, ведь точно за временем не следил.
«Удивительно, подумал Андрей, почему-то в миг забыв о своих суицидальных мыслях, а ведь я в том времени почти сутки пробыл, и даже спал и сны видел, а здесь времени всего ничего прошло. А может я и дальше смогу путешествовать в другое время, в другую судьбу, которая, судя по всему, должна быть гораздо интереснее, чем моя нынешняя. Может, со временем, и вообще удастся туда переместиться, и прожить жизнь заново? А тогда, зачем вены вскрывать? В конце концов, еще не все потеряно, еще не вечер»!
На этой оптимистической ноте он не заметил сам, как уснул впервые без снотворного с того момента, как очнулся после летаргии.
На следующий день Андрей, вооружившись справкой из больницы, отправился в институт. Особой надежды, что его восстановят после десятилетнего перерыва, он не лелеял, но просто надо было с чего-то начинать новую жизнь, поскольку ощущался (возможно тут сказались годы пассивного состояния сознания) непонятный страх перед будущим, и держалась гнетущая растерянность: что делать дальше и чем заниматься? Какой-то уверенности, что он хочет вернуться в институт и получить диплом врача, у него не было. Возможно, тут также повлияла летаргия, но он совершенно утратил интерес к медицине, а возвращаться в биоэнергетическое целительство боялся как огня, и сам не мог объяснить причину страха. Очевидно, организм сам подсказывал ему, что после летаргии подобный род занятий может закончиться для него плачевно, и требуется время для восстановления.
Итак, безо всякого энтузиазма Андрей съездил в институт, где проучился не полные два года. В деканате, куда он зашел первым делом, сидели уже совсем другие лица, никто его, естественно, не знал, декан поохал, поахал над его диковинной справкой, и даже нашел, непонятно зачем, его личное дело в архиве, но сказал, что ни о каком восстановлении не может быть и речи, конечно, случай из ряда вон, но у них несколько изменилась программа, и они с радостью ждут его на следующий год в качестве абитуриента на общих основаниях, а в этом году вступительные экзамены уже в разгаре, и подавать документы поздно. А пока ему рекомендовали год отдохнуть, восстановить силы после столь необычного заболевания, а заодно и подумать, нужна ли ему медицина вообще, выдержит ли его нервная система нагрузку в институте с учетом того несчастья, которое с ним произошло. Короче говоря, Андрей возвратился из института несолоно хлебавши, однако испытал даже что-то вроде облегчения. Мысленно он уже простился с медициной, и если бы его восстановили, то возможность легкого пути явилась бы соблазном, от которого он, возможно, не смог отказаться, а потом всячески корил бы себя за это.
Итак, армия Андрею теперь не грозила: после перенесенного заболевания (а было ли это заболеванием?) ему выдали справки для получения в военкомате белого билета и обещали, что проблем с этим не возникнет. Окончательное решение по поводу поступления в институт (и возможно совершенно другого профиля) Андрей решил отложить на следующий год, с другой стороны, жить иждивенцем на шее матери было стыдно, а за прежние занятия биоэнергетическим целительством, в свое время приносившим живые деньги, он почему-то боялся браться. И вообще, он совершенно потерял ориентиры в социальной жизни, и не знал, с чего начинать, и куда податься.
И все же, с чего-то надо было начинать, и Андрей решил обзвонить своих бывших друзей из группы непортального пути. К его удивлению, первый же звонок оказался удачным, и после нескольких гудков, в трубке раздался почти не изменившийся голос Вадика Крюкова, с которым у Андрея из всех бывших непортальщиков в свое время завязались самые дружеские отношения.
Вадим? Полувопросительно сказал Андрей, услышав знакомый голос.
Да, а кто это?
А ты не узнаешь?
Простите, не узнаю.
А имя Андрей Данилов тебе ничего не говорит?
Андрюха?! На какое-то время в трубке воцарилось молчание, очевидно Вадик переваривал неожиданную информацию. Так ты жив?! А я слышал. Он снова запнулся, не зная, очевидно, как закончить фразу.
Звонок с того света! Сострил Андрей. Нет, слухи о моей смерти оказались несколько преувеличенными. Кстати, а с чего ты взял, что я умер?
Ну, во-первых, ты пропал на столько лет, во вторых, в наших кругах всякие слухи пошли, что тебя без сознания где-то в Подмосковье обнаружили никто толком ничего не знал, ты так и не объявился, и о твоем существовании тихонечко забыли. Я много раз звонил тебе, но трубку никто не брал, пробовал и заходить, но квартира каждый раз была пуста, и я решил, что тебя действительно нет в живых. Так, куда ты подевался? Почему никакой весточки не посылал?
Между прочим, слухи оказались недалеки от истины, сказал Андрей, я действительно десять лет был чем-то вроде мертвеца.
Как это «вроде мертвеца»? Не понял Крюков.
А так, спал летаргическим сном.
Да, ты что? С чего это вдруг?! Не поверил Вадик.
Ты что, о летаргии не слышал?
Да нет, слышал, конечно, но это же так редко случается! И потом десять лет! Неужели такое бывает?
Я тоже, пока не заснул, думал, что не бывает, а выяснилось, бывает.
Ладно, сказал Вадик, по телефону говорить о таких вещах как-то даже стремно. Давай встретимся. Ты сейчас свободен?
Не только свободен, но на ближайшие годы даже понятия не имею, чем заниматься. Давай я к тебе приеду, мне кажется, нам лучше у тебя встретиться, а то я после летаргии, кроме больницы и своей квартиры, ничего толком не видел, а дух жаждет новых впечатлений. Может, за десять лет у людей какие-то другие квартиры стали.
Да, нет, усмехнулся Крюков, такие же. Ну, разве что электроника слегка подновилась: цветные телевизоры, видики, касетники. Ты дорогу-то найдешь?
Найду, память вроде бы полностью восстановилась.
Ну, давай, жду. Да, кстати, тебе алкоголь-то потреблять можно? По такому поводу грех не выпить!
А ты поддаешь разве? Удивился Андрей. Ты же, когда мы еще к Балашову ходили, только мухоморы для раскрытия третьего глаза пил!
А сейчас бывает, ответил Крюков, не злоупотребляю, но бывает. Это мы по молодости считали, что мясо и алкоголь духовной практике мешают, а позже я убедился, что нисколько не мешают, если, конечно, это дело контролировать.
Ну, жди, сказал Андрей. Ты, кстати, в магазин не бегай, я сам по пути прихвачу, с меня причитается.
Андрей повесил трубку и начал собираться. Голос Крюкова словно бы вернул его к жизни, снова впереди замаячил какой-то свет, хотя, почему, собственно, было не понятно. И тем не менее появился зыбкий мостик через зияющую пропасть между прошлым и настоящим, Андрей словно бы нащупал какую-то точку опоры, а до этого болтался в пустоте без всяких ориентиров. Первым таким мостиком была мама, появление которой вернуло Андрею память, но затем этот мостик стал, по-видимому, для него слишком узким.
Вадик жил на Ленинградском проспекте, недалеко от Белорусского вокзала. Андрей забежал по пути в винный магазин, в надежде увидеть, что ассортимент напитков заметно изменился. Увы, ни ассортимент, ни внутреннее убранство, ни наличие очередей не претерпели заметных изменений за эти годы, только заметно выросли цены, а легендарные сорта водки по 362 и 412 и вовсе исчезли с прилавков. Подумав, что для такого важного события негоже жмотничать, Андрей разорился на бутылку марочного коньяка Тбилиси почти за тридцать рублей, благо мама снабдила деньгами, хотя в его время покупать пусть даже хороший коньяк за такие деньги казалось безумием.
Андрей присматривался к людям: конечно, десять лет не такой уж большой срок для того, чтобы произошли какие-то разительные перемены в облике города, но мода, пожалуй, заметно изменилась. Ушли клеши, и на смену им явились какие-то мешковатые штаны или джинсы аналогичного покроя. Позже Андрей узнал, что такие штаны назывались «бананами». Заметно уменьшилось количество длинноволосых парней, зато иностранных шмоток стало гораздо больше, и джинсы, в его годы бывшие экзотикой, теперь носили повсеместно, словно от них ломились прилавки в магазинах. Изменилась и обувь: на смену платформам пришли кроссовки, которые в семидесятые годы считались большой редкостью.
Андрей присматривался к людям: конечно, десять лет не такой уж большой срок для того, чтобы произошли какие-то разительные перемены в облике города, но мода, пожалуй, заметно изменилась. Ушли клеши, и на смену им явились какие-то мешковатые штаны или джинсы аналогичного покроя. Позже Андрей узнал, что такие штаны назывались «бананами». Заметно уменьшилось количество длинноволосых парней, зато иностранных шмоток стало гораздо больше, и джинсы, в его годы бывшие экзотикой, теперь носили повсеместно, словно от них ломились прилавки в магазинах. Изменилась и обувь: на смену платформам пришли кроссовки, которые в семидесятые годы считались большой редкостью.