Дома любопытная соседка зашла на огонёк с расспросами о том: Как там в больнице?
Нормально, Борису не хотелось вдаваться в подробности.
Соседка поохала: Грехи наши тяжкие, и посоветовала Борису молиться за скорейшее выздоровление матери.
Может действительно поможет, Борис опустил в тостер пару кусочков хлеба: Но если Бог везде и всегда знает наши мысли, зачем идти в церковь? Или там слышимость лучше?
С мыслью, «Бог везде», он проснулся утром. Солнечный зайчик прополз по стене и спрятался за портьеру. Кофе в чашке остыл, надкусанный бутерброд остался лежать на краю тарелки. Стрелки часов показали, что близятся приёмные часы и надо идти к матери в больницу.
Соседка подметала лестничную площадку и поджидала Бориса:
Сходи, поставь свечку милок, напутствовала она его.
Схожу, буркнул в ответ Борис, вспомнил огарки свечей в полутёмном храме и то, что «Бог везде».
У остановки, на тумбе для объявлений женщина клеила объявления. Они были распечатаны на больших сине голубых листах яркими красками. Женщина бережно водила по ним ладонями выдавливая с внутренней стороны излишки клея. Ожидающие транспорт пассажиры читали объявление и равнодушно разъезжались кто куда.
Борис постоял у витрины продуктового магазина, пересчитал деньги и купил матери пару яблок, бутылку кефира да ванильные сухарики.
В палате пахло хлоркой и озонированным воздухом, какой бывает после продолжительного кварцевания. Мать лежала с закрытыми глазами, руки, исколотые иглами от капельниц, зелено-фиолетовыми синяками лежали поверх одеяла, от носа к уху шла трубочка. Она спала. Борис постоял возле кровати, помолчал и вышел.
Вечером приду, сказал он медсестре.
Приходи, ей получше, она уже говорить сможет, медсестра забрала пакет и уложила его в тумбочку стоящую у кровати.
На обратном пути он остановился у рекламной тумбы, ярко синий плакат еще не заклеенный сверху объявлениями от риэлторов приглашал паломников поехать в святые места.
Борис смотрел на сине голубое рисованное небо, когда за спиной кашлянула не понятно, откуда взявшаяся соседка.