Мы успеваем вычитать что-нибудь перед работой. Мы делимся цитатами в кафе, по телефону, иногда в постели и смеемся. И, не поверишь, иногда плачем. То от смеха, то от удаленности Америки от России, то от несовместимости русского веселья и зла в твоей интерпретации.
Ты сволочь и гад! Кошмар! Оторваться от этого буйства просто невозможно. Видишь нелепость происходящего и «тащишься» за всем этим, будто кошка за валерьянкой Полуша, ты стеснительный маньяк или сумасбродный гений!!!»
(S. О/М. Ogayo. Dec. 2010)А СЛОНА-ТО Я ПРИМЕТИЛЪ! ИЛИ ФУЙ-ШУЙ
пазл 1 трилогии «ЧОКНУТЫЕ РУССКИЕ».
жанр: сюрреалистическая цепь
Ходили слухи, что в стране под названием Кага
жил белый слон с четырьмя бивнями:это замечательное существо делало плодородной землю, по которой оно ступало.Поэтому танскому императору Гаоцзуну
дали совет послать войска,чтобы захватить этого слона.Но повелитель отказался от этой
дорогостоящей затеи
как от неподобающей государю,который ведёт политику умеренности,и, между прочим,сказал
«Какой нам прок в этом слонеуродце?»
Звали того слона
ФуемШуем
ЧАСТЬ 1. СЕМЬЯ ПОЛИЕВКТОВЫХ
Обычные новости из Нью-Джорска
Сказка не ложь. В ней не намёк, а живой воды правда.
Позвольте с Вами согласиться! прошептал Кощей Бессмертный, вытаскивая из ребер пулю 32 калибра.
Девятого! поправила Баба Яга.
По эрекции не скажешь, радостно взвыл Кощей.
«Princess country MOD».1/2 EktovКонец октября одна тысяча девятьсот восьмого года.
Сезон в этом году не удался. Дождит и дождит без передышки. По ночам несметными полчищами роятся белые мухи. Безоружные, несчастные, но смелые у них только один способ борьбы: они застилают своими хрупкими телами вражескую территорию. А с утра хиреют войска, мельчают числом, и позорно ретируются, оставляя на память о себе только мокрые намеки.
То слякоть, то замерзшие лужицы во дворе, за воротами. Черт возьми: никакого комфорта!
В день рождения Михейши, как назло, или, напротив, в его честь, началась то ли пятиминутная и плотная бомбардировка, то ли салют: с неба посыпалась дробь прозрачных шаров. Все шарики абсолютно одинаковые, будто перед самым обстрелом просеяны были через дуршлаг. Отверстия военного ситечка диаметром с треть голубиного яйца.
Град отбарабанил по крыше ледяную шифровку в стиле морзе, считай конспиративное поздравление. Он заставил дрожать крышную жесть, загнал в хлева живность и начисто будто во дворе поработал челюстями голодный железный крот почикал жухлую траву.
В центре двора образовалась воронка глубиной в полтора шестидесятиспичечного коробка, диаметром на все сто двадцать. На дне воронки лежит неразорвавшаяся ледяная ЦарьГрадМина размером в антоновку.
Михейша с остатками зевоты вышел на крыльцо и тут же обнаружил непорядок. Не особенно долго заморачиваясь оригинальностью мыслью, он бросил портфель на ступени. Подобно матросу Кошке в секунду подобрал ЦаряГрадМину. Чуть прицелясь, фуганул Царем под карниз.
Словно редкие зубы опрометчиво залезшей на погодный ринг Старухизимы и тут же поверженной изворотливым нокдауном, посыпались из нее сосульки.
Небо потемнело, и затрясся осенний воздух.
То молниеносно выпорхнула изпод кобылок1 и застучала будто окостеневшими лопастями недовольная стаищща продрогших за ночь и толком не выспавшихся тварей. То ли мыши, то ли белкилетяги, то ли без определенного места жительства чертенята сразу не понять.
От неожиданности переклинило Михейшу. Он вздернул плечи, и по самую маковку вжал голову в воротник, зажмурил от страха глаза.
Стая, между тем, расселась кто куда, образовав вокруг Михейши пустую полянку идеально круглой конфигурации. Чуть переведя дух, принялись ругаться и делиться впечатлениями:
Туктук, перетук! Чирей тебе во всю морду! Съешь тебя ливийский комар! Проткни тебя английская булавка! Мешаешь дремать, хулиганище! А не пойти бы тебе в свою дрянскую школу? Глянь на часы. Вот сторожто тебя метлой приголубит.
Воробьи! Какие к бесу черти!
Михейша так славно перевел на свой хулиганский язык птичью болтовню, что мелькнула мысль о трудоустройстве звериным брехмейстером, где бы он, особо не напрягаясь, мог зарабатывать неплохие деньжата.
Дуры! Я вас понимаю! крикнул он, кыш отсюда!
Бесполезно. Для разгона сходки требовалась пушка.
Ближайшие существа подскочили, потрепыхались бестолково, и снова сели на те же места: «Чирикчикчикчирик», что непременно обозначало: «Ругатьсяругайся, а покорми!»
Михейша, совсем по взрослому согнув руку в локте, погрозил варежкой: «Вот вам всем!» и на пинках, выпрыскивая слезки изпод заледенелых пленок дворового мелкоозерья, погнал портфель за ворота.
Вышла добрая к обижаемым созданиям природы, смирная и сознательная Ленка.
Сыпанула во двор из горсти чемто заготовленным, мелким. Разглядела в рисунке китайский веер: «Нештяк картинка! Вот так чудопшено!» и поскакала догонять братца:
Миха, черт волосатый! Стой, тетрадку забыл!
Сжался круг пернатых. Соскользнула с заборов и обнаженных веток прочая пегая воробьиная накипь. Переглянулись друг с дружкой и поперли ближе к земле их крылатые коллеги, засуетились враги и конкуренты. Застеснялась спуститься только давеча закрепившая свои внебрачные отношения парочка молодых коршунов. Неужто сыты одной только любовью? Немного не так: просто для свадебной пищи воробьи, не говоря уж про пшено, не годятся. Харч этот не вкуснее плинтуса так они рассуждают.
Чикчирик, клекклек! Ах, какие же тут разные жильцы имеются: на любую доброту!
Ррр, гав!
Встопорщились мохнатые уши. Выглянули из будки проснувшиеся по очереди Бублик и Балбес, пораззявили пасти, встряхнулись, лениво повиляли хвостами. Сделали по паре шагов. Понюхали дно плошки с ледяными остатками борща, помацали носами смерзшиеся в нем крестнакрест кости, попробовали на зуб: не «прокотит». Глянули на шумное птичье торжище2. Опять лаконично: Гав, гав. И снова забились внутрь, грея друг друга вздрагивающими телами: «И то и то не еда. Одно название».
Зябко и некрасиво кругом.
Зябко и некрасиво кругом.
Неприветливо осенью детское учебное заведение. Зол на опаздывающих молокососов красноносый сторож.
Никто не помогает в ускорении передвижения джорским ученикам, засунутым на предместные кулички.
«И нет у Шекспира ни дрожек, ни конки,
прям, ять, как у вас, в перемаранной Джорке».
Вильям IIIй.
(Четвертое Путешествие Шекспира в Сибирь)Тем не менее опоздания и следующее за ним доблестное стучание в классную дверь учителями народной гимназии не приветствуются. Лучше пересидеть на ступенях весь детский академический час, копаясь в ноздрях и ища в них изумруды.
Славнее переболтать с дядей Проклом о несправедливостя и новостях в человечестве, чем норовить ворваться бандитом на урок, скользнуть в парту, чтобы согреть свою задницу соседской.
Что сказали, какую букву терзают? А, знаю. Ну и знай себе. Зря пришел. Так иди назад. А я Фенимора вчера Нишкни, не мешай.
Полиевктов!
Попался. Воробьи нагадали.
Я!
Ты не в армии. Повторяй: «Аарбуз, бэбрюква, вэвишня»
Повторил.
Только отвернулся учитель, скороговоркой для задней парты: «А я вишен летом целую тарелку»
Полиевктов! Дальше.
Гэгруша и тихо: «Висит груша, нельзя скушать»
Отвали!
А я брюквы
Полиевктов! Не отвлекайтесь.
Дэ дыня, е ель а я вчера Матроску каак
Михало! Тьфу, Полиевктов! Продолжайте алфавит.
Жэжуравлина, зэземляника
Сядь пока, балбес.
Фу, жуть.
Ай!
В чем дело?
Кнопка.
Бэмс, бэмс! соседу по башке.
Могли бы французский учить! Михейша давно уже читает газеты и слегка брешет пофранцузски. Ему эта русская азбука с начала нуля не интересна. Ему бы сразу в четвертый класс!
На каждую третью задержку пишется письменный выговор. А тихое проскальзывание имеет хоть масенький, но все равно шанс остаться не отмеченным в журнале.
Михейша живет неподалеку от школы: всегото в пятидесяти узких дворах каждый по пятнадцать шагов или по десять прыжков вдоль ограды: всего четыреста простых сажен. Но это ему не помогает, а, напротив, расслабляет.
По причине регулярных и весьма им обоснованных «задержек» он выучил долгую жизнь Прокла наизусть и в мельчайших деталях.
Сегодня Прокл неразговорчив, и на михейшино «здрасьте, дядя Прокл», буркнул только «здрась», а имя михейшино напрочь забылось. А Михейша, между прочим, внук директора.
***
Бессменный школьный староста, охранник и подметальщик двора Прокл Аверкин «глаза залил» на сорока днях почившей супруги.
Помогали заливать и усиливать боль утраты смурые и не особо разговорчивые, нищие, шустрые, вороватые, нигде не прописанные, беззубые, вонючие друзьястервятники из Надармовщинскинской провинции, кантон Закисловка На халяву чего б не побрехать, а чего б не познакомиться, что ж не посочувствовать, не поскулить с очередным вновь образовавшимся вдовцом! Чего б не нагадать ему такой силы квёлости в одиночестве, которую реально снять можно только такой же мощи градусом! Не просыхает Прокл с того тягостного момента уж с неделю.
Не понимает Прокл причины образовавшегося вокруг него кружка сочувственников, не видит результатов лечения. Башку крутит по утрам. Не помогает ни рассол, ни отвар из репы с крапивой от алкогольной лихорадки, ни церемониальная завивка двух ранее бодро торчащих из под носа пучков соломы и поникших теперь безвольно, будто выстиранные, но так и ненадеванные супругой новые чулки, ровно в день утраты во вторник двадцать третьего сентября.
Голова с самой зари просит свежего, ледяной ломоты пузыря.
Плетутся ноги в обратную от школы сторону.
Словно забыв давний уговор, припасенный на черный день последний целковый сегодняшним утром щекотнул Прокла через штаны, и вежливо напросился вспомнить о нем.
И будто бы как само собой разумеющееся, уже через минуту означенный целковый канул в лету.
А «лета» эта, не имеющая ни рода, ни склонения, еще более подразумевает неминучесть судьбы, от которой не скрыться хоть застарайся, ловко схоронила себя в кассовом ящике трактира «Кути».
Трактир назван так по ласковой форме от имени супружницы хозяина Якутеринии, в быту Кутьки, и, только добираясь до нежной постельки, становящейся уже милой Кути.
Трактир назван так по ласковой форме от имени супружницы хозяина Якутеринии, в быту Кутьки, и, только добираясь до нежной постельки, становящейся уже милой Кути.
Юморист (кажется, это был Яр Огорошков вечный студент из Питера) дописал в вывеске фосфорной краской всего два слова: «по пути».
Так что днем трактир был просто «Кути», а ночью становился еще и «Кути по пути». В скверном, насмешливом народце заведеньице зовут незатейливо, но в самую точку: «Прокутилка!»