Внезапно, как-то катастрофически бесследно угасла повсюду вера в честность, в порядочность, в искренность, в прямоту. У человека к человеку не стало любви, не стало уважения. Забыты, обесценены и растоптаны все прежние заслуги перед обществом, перед литературой, перед родиной. Люди превращают друг друга в механически говорящих манекенов. Жизнь переходит в какой-то страшный театр марионеток.
Жить так нельзя это невыносимо ни для каких сил. Отдельный человек, утративший веру во все и всех, с окаменелой, не воспринимающей окружающего мира душой, поставленный в безысходный нравственный тупик, сходит с ума или накладывает на себя руки. Человеческое общество, народ, как стихия неизмеримо сильнейшая и обладающая неистребимым инстинктом жизни, к самоубийству не придет, но оно может вспыхнуть ужасающим кровавым пламенем, чтобы попытаться в нелепой жестокости найти выход из кошмарного настоящего.
Отрава безверия страшней, чем мы думаем. Ее надо уничтожать всеми доступными нам силами.
Надо вернуть ценность человеческой жизни и человеческой личности.
Надо восстановить в потерявшихся, усталых массах уважение к животворящей святости и честности мысли».
«Голос фронта» левая газета. Стоит за временное правительство, но нападает на кадет, на «буржуазию», на корниловцев. И она говорит, что жить так нельзя Вот где основной тон антиреволюционного настроения.
29 октября 1917
В Петрограде большевистский мятеж. Давно уже большевистский совет рабочих и солдатских депутатов образовал военно-революционный комитет и потребовал, чтобы штаб Петроградского военного округа подчинился его контролю. Правительство потребовало роспуска комитета. Большевики призвали гарнизон к вооруженному выступлению. 25 октября в 11 ч. из Петрограда отправлена телеграмма временного правительства всем комиссарам.
«Циркулярно. Комиссариатам временного правительства. От временного правительства.
Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов объявил временное правительство низложенным и потребовал передачи ему всей власти под угрозой бомбардировки Зимнего дворца пушками Петропавловской крепости и крейсера Аврора, стоящего на Неве.
Правительство может передать власть лишь учредительному собранию, а посему постановлено не сдаваться и передать себя защите народа и армии, о чем послана телеграмма ставке.
Ставка ответила о посылке отряда.
Пусть армия и народ ответят на безответственную попытку большевиков поднять восстание в тылу борющейся армии.
Первое нападение на Зимний дворец в 10 час. вечера отбито».
Таким образом, в столице уже льется кровь. У нас в Полтаве совет рабочих и солдатских депутатов давно стал большевистским и сделал попытку тоже захватить власть. Бедняге Ляховичу опять пришлось провести тревожную ночь. Все говорят, что он действовал энергично и прямо. Он потребовал от большевиков категорического ответа: чего вы хотите? Если захвата власти по примеру петроградских большевиков скажите это. Тогда война!
Гласный Ляхович говорит о действиях меньшинства революционной демократии, проводившего политику раздробления, преступную политику разрушения единства демократии, оратор называет большевиков преступной кучкой заговорщиков и говорит, что в вопросе восстания большевики не были едины внутри себя. «Мы должны вынести свое мнение относительно этого выступления и осудить его, как опирающегося на дезорганизованные массы. Если большевики продержатся у власти хотя бы 2 недели, то пред всей страной станет ясным положение, жалкое и бессмысленное, в которое себя поставит новая власть. Городское самоуправление должно сказать, что его отношение к этому заговору только отрицательное, и постараться предотвратить вооруженное столкновение. Полтавские большевики должны выяснить свою позицию. Я требую ответа, считают ли полтавские большевики, что необходимо захватить власть в свои руки, и надеюсь, что он будет отрицательным. Тогда лишь мы сможем предупредить бессмысленное пролитие крови. Я требую, чтоб революционный совет заявил, чего он хочет», заканчивает г. Ляхович.
Перед этим голосом человека, знающего твердо, чего он хочет, жалкие полтавские большевики растерялись. Они лепетали что-то маловразумительное. Правда, резолюция «совета» была все-таки двусмысленная. Между прочим, попробовали захватить почту и телеграф и даже на время ввели цензуру. Но почтовые служащие единогласно отказались этому подчиниться. Известия, приходившие среди дня, говорят о ликвидации восстания. Фронт единодушно высказался за временное правительство и посылает отряды в столицу. Все остальные социалистические и несоциалистические партии тоже. Железнодорожники стали на сторону «совета» и решили не пропускать этих войск. Но едва ли помешают. В вечерних телеграммах, которые стали известны, сообщается, что и в Петрограде части гарнизона уже раскаялись. Жалкое малодушное стадо, действительно человеческая пыль, взметаемая любым ветром!
Характерно, что в «революционный совет» в Петрограде избран, между прочим, Дзевалтовский38, которого в Киеве солдатская масса внушительным давлением на суд освободила от приговора за несомненно изменнические действия на фронте, а у нас жалкая его копия Криворотченко, который был арестован как «дезертир» за уклонение от военной службы. Большевики и украинцы провели его в городские головы, но арест заставил его оставить сие почтенное звание. Теперь его отпустили на поруки и суют всюду, куда возможно.
Я написал небольшую статейку39, которую начал под одним впечатлением, кончил под другим. Писал все время с сильным стеснением в груди, доходившим до боли. Сначала мне казалось, что и в Полтаве должна пролиться кровь Но кончится, кажется, благополучно. Большевистских избранников просто не допустили действовать И они смиренно ушли
31 октября
Керенский подошел с войсками к Гатчине, кажется, уже вошел в Петроград, а там с восстанием покончено. В Москве очищен от большевиков Кремль, но они держатся еще на вокзалах. «Идут переговоры». Вчера об этом уже выпущено у нас экстренное прибавление (номер в понедельник не выходит), но оно запрещено цензурой. «Ввиду того, что эти известия подобраны тенденциозно и у совета революции есть сведения прямо противоположного характера» совет революции предлагает не выпускать их. Приезжал Дубов (редактор). Решили они выпустить газету, и прибавление уже продается на улицах. Ляхович предложил то же сделать в земской газете.
Положение своеобразно. Совет революции избран советом рабочих и солдатских депутатов, а совет большевистский. Полтава повторяет Петроград: попытка «захватить власть». Но силы нет. Другие социалистические партии в ночном совещании призвали делегатов от войсковых частей и прямым опросом выяснили, что за выступление ни одна не стоит. Но совет рабочих и солдатских депутатов все-таки выделил из себя «совет революции», заявивший притязание подчинить своему контролю почту и телеграф и пославший своих эмиссаров к губернскому комиссару. Губернский комиссар (украинец Левицкий) сбежал в Киев. Остался его помощник Николаев. Когда к нему явился эмиссар, которым избран дезертир Криворотченко, тот отказался с ним работать. Почта тоже не признала новой власти, но все-таки «совет революции» существует, выпустил свое воззвание («призыв к спокойствию», смысл выжидательный) и установил цензуру! Пытаются извратить столичные сведения в благоприятном для большевиков смысле.
Интересно, что и Николаев (правительственный комиссар) выступает больше как член партии cоциалистов-революционеров, объединившейся с меньшевиками, чем как представитель временного правительства!.. «Стыдливо и робко» социалисты-небольшевики не решаются прямо высказаться за временное правительство, а пассивно противятся большевистским выступлениям. Кончится, наверное, тем, что придется определиться.
Вечером у меня был казачий офицер Дм. Ник. Бородин, которого я знал мальчиком в Уральске. Он работал в Полтаве на сельско-хозяйственной ферме, теперь является делегатом уральского войска на казачьем съезде в Киеве. Среди этой сумятицы казаки занимают особое, прямо выдающееся положение. У них, как заявил и в Петрограде казак Агеев, совершенно нет дезертирства. Дезертир не мог бы явиться в станицу. Кроме того еще не умерли выборные традиции. Произошло сразу что-то вроде перевыбора офицеров, и состав определился крепко: розни между офицерами и рядовыми нет. Поэтому казаки говорят определенным языком. В Киеве терский, кажется, казак Кривцов говорил с Радой, как и представитель казаков у нас с советом: вы за спокойствие и против анархии мы тоже. Вы хотите автономии. Мы у себя тоже думаем завести свои порядки и вам не мешаем. Но от России не отделяемся. Банки, почта, телеграф учреждения государственные, и мы умрем, а захвата их не допустим. Это в Киеве говорил офицер, в Полтаве, кажется, рядовой. И этот голос людей, которые точно и ясно определили среди сумятицы свое положение и знают, чего хотят, и притом знают всей массой, производит импонирующее впечатление. Кажется, что казаки не кинутся и в реакционную контрреволюцию. Бородин пришел ко мне, чтобы узнать мое мнение о федеративной республике. Эта идея охватила все казачество, потому что в «этой новизне их старина слышится». Я убежден, что будущее России именно таково и только в этой форме оно сложится и окрепнет как народоправство. Я говорил только, что опасаюсь шовинистического сепаратизма и розни между казачеством и «иногородними». Оказывается, на Урале, который теперь называется Яиком, вопрос уже решен в смысле равноправия. Бородин мечтает, что организация казаческих областей даст первые основы для кристаллизации всего русского народа: среди разбушевавшейся анархии, это, дескать, первые островки. Возможно.
Собираюсь написать статью об этом предмете. Мои сердечные приступы ослабевают, что пока видно по этому дневнику. Недавно не мог бы написать вот этого за один присест, не почувствовав стеснения в груди. В субботу появилась моя статейка в «Полтавском дне»40. Всю ее я написал с этой болью в груди, порой совершенно не дающей работать. Но все-таки написал. И это улучшение.
1 ноября
Вчера я написал статью «Опять цензура» и отдал ее одновременно в «Вестник областного комитета» и в «Полтавский день». В «Вестнике» статья появилась. «День» вышел в виде белого листа с надписью поперек: «Редакция Полтавского дня протестует против воскрешения предварительной политической цензуры». Оказывается, ночью явился член «совета революции» Городецкий (полуграмотный портной-закройщик) с каким-то студентом и потребовали предъявить им оттиск газеты. Когда им дали Городецкий зачеркнул (по указанию какого-то наборщика) известие о постановлении центрального комитета социалистов-революционеров за временное правительство. В это время студент указал мою статью. «Смотрите: статья Короленко». Городецкий посмотрел и говорит: