Где же в Италии нельзя спросить вина? Полагаю, даже в соборе Петра в Риме, если закажете и то никого не удивите.
Так велите, Иван Терентьевич. Что же время терять? Ночь коротка.
Неизбежное кьянти, что ли?
Да неужели у них нет чего-нибудь серьезнее? Удивительный народ! Вино родится в каждой деревушке, а пить нечего. Либо ординерчики, либо «шампань! шампань!» Три тысячи лет вино делают, а порядочные марки выдерживать так и не научились.
Посоветовались с камерьером, тот подал им запыленную серую бутылку старого пламенного бароло. Густая кровь пьемонтского винограда, как водится, отдавала сургучом и еще какою-то совершенно непредвиденною дрянью, но язык чувствовал безукоризненную чистоту невкусного и даже как бы слегка вонючего вина, и кровь от него загоралась и весело бежала по жилам, и сердце играло быстрым, радостным ритмом.
Иван Терентьевич с узенькими блестящими глазками бросал умиленные взоры на пестро разряженных женщин, во множестве сидевших за столиками, преимущественно, подоконной линии, группами: кто играя в кости и карты, кто за кофе и шоколадом и восклицал восторженно:
Иван Терентьевич с узенькими блестящими глазками бросал умиленные взоры на пестро разряженных женщин, во множестве сидевших за столиками, преимущественно, подоконной линии, группами: кто играя в кости и карты, кто за кофе и шоколадом и восклицал восторженно:
Девья-то! девья-то! Миллион двести тысяч! Господи ты Боже мой! И какие все нарядные да видные, Бог с ними
А вы еще ругаете итальянок, будто только слава, что хороши, а на самом деле красивой и породистой днем с огнем не сыщешь!
Согласитесь, однако, что мы нашли этих красавиц как раз именно не днем, а только ночью.
Просто обидно, что поутру надо уезжать! В каждую подряд влюбиться готов. Разве остаться денька на три? Матвей Ильич! А?
Ну нет-с! Это дудочки Довольно в Вене куролесили. Берегите карман. У нас еще Монте-Карло впереди.
Да что же? Чертова рулетка все равно слопает, сколько ни привезем Лучше меньше, чем больше.
Ну, я другого мнения.
Уж не выиграть ли надеетесь? Шалости, батенька! Скорее рак свистнет Знаете ли: черта ли мы будем дальше тянуть это коричневое пойло? Что-то душа простора просит. Закажем-ка два флакончика шампанского да пригласим которую-нибудь из этих душек, чтобы содействовала веселости и умягчению нравов
Поздно. Сейчас каждая мечтает уже не об ужине с вином, а зацепить бы компаньона, который даст заработать
Ничего! Можно и на этот счет успокоить. Посулим бумажку в 50 лир, каждая почтет за честь и благополучие.
Пятьдесят лир! Эка вас разбирает! Москвич! А еще читает мне лекции о парижских «су-солях» Там за двадцать франков садится к вам такое блондовое фру-фру, что показать у нас в К. подобный туалет, так половина дам заболеет от зависти, а губернаторша удавится.
То Париж, а в провинции цена шику растет!.. Так как же, Матвей Ильич? Ангажируем что ли?
Матвей Ильич оседлал нос золотым пенсне, проверил пестрый ряд красавиц и пожал плечами.
Не знаю, чем вы восхищаетесь, брезгливо сказал он. Вы, должно быть, больше меня вина этого сургучного выпили. Головки есть красивые, согласен, да глаза, волосы в чертах статуйное что-то, правда Но зато
Матроны, Матвей Ильич! лепетал Иван Терентьевич, блаженно жмуря глаза, смею вас уверить: настоящие римские матроны!
Матвей Ильич усмехнулся.
То-то и нехорошо, что, пожалуй, вы правы: уж даже слишком матроны. Ни одной молоденькой. Все держаный товар, лет за двадцать за пять, а то и ближе к тридцати. Намазаны густейте. И толстухи какие! Словно из гарема персидского шаха сбежали
Ватою, поди, сплошь обложены: потрафляют на южный вкус.
Фигуры, Бог их суди, ужасные. Хороши, нечего сказать, портнихи в Милане! Что ни женщина, то куцая талия и квадратная спина. Материи дорогие, а фасоны прошлогодние, и выбор цветов с лубочной картинки Героини не моего романа.
Вот привередник! Слушайте: да что я навек жениться что ли вам предлагаю? Просто пусть посидит у стола и поврет нам ерунду свою какую-нибудь Авось за час или за два, покуда заведению торговать осталось, не успеет она погубить навеки ваш тонкий эстетический вкус?
Да на каком же языке, наконец, мы говорить-то с ними будем? оппонировал Матвей Ильич. Ведь, небось, они по-французски ни бе, ни ме, ни кукареку?
Но Иван Терентьевич подмигнул непобедимо.
У меня, батюшка, эсперанто.
А вы думаете, они понимают эсперанто?
Мое-то? Трактирно-международное? Где же его не понимают? Да загоните меня не то что в Милан, а хоть в Патагонию, я и там не пропаду. Только бы встретил слугу из ресторана либо девицу легкого поведения, а затем обо всем превосходно сговориться и условиться сумеем, хотя сейчас, откровенно сказать вам, даже хорошо не помню, на каком языке в Патагонии говорят, и есть ли в ней особый язык.
Вот дар! засмеялся Матвей Ильич. Иван Терентьевич самодовольно продолжал.
Я в этой своей специальности подобен поэту Бальмонту, который, когда осеняет его вдохновение, понимает все чужие языки так же свободно, как русский, хотя бы никогда их не изучал и даже ранее не слыхивал. Однако вы меня в сторону не отвлекайте, зубов не заговаривайте! Ну-с? Я намечаю для себя вон ту, рыжую, с голубым пером, которая вот уже полчаса все один бокал пива пьет А вы?
Погодите. Может быть, еще и не удобно, не принято этак-то к ним адресоваться, напрямик, со свойственным вам, москвичам, нахрапом?
Погодите. Может быть, еще и не удобно, не принято этак-то к ним адресоваться, напрямик, со свойственным вам, москвичам, нахрапом?
Вона! За герцогинь, что ли, вы их принимаете?
Я очень хорошо вижу, что все они сплошь крашеные проститутки, но очень может быть, что у них тут принят какой-нибудь свой этикет промысла, о котором лучше заранее справиться?
Ну вот! Если девицы сидят в три часа ночи в кафе без кавалеров и платят за консоммацию собственными деньгами, это свидетельствует, что рынок ужасно плох, и, значит, они будут рады нашему угощению, яко нисшествию доброго ангела с небеси.
Однако обратите внимание: разве не странно, что вот вошли мы, сидим за бутылкою хорошего вина, тогда как на других столиках тянут грошовый лимонад либо просто воду из-под крана, оба отлично одеты, очевидно, иностранцы и люди с деньгами, следовательно, казалось бы, прямая для этих голубушек добыча. А между тем из них ни одна до сих пор не то что не пристала к нам, но даже не посмотрела на нас пристально. В Петербурге, Варшаве, Берлине, Вене нас давно уже облепили бы, как мухи мед.
Я вижу, засмеялся Иван Терентьевич, ваше мужское достоинство уязвлено и страдает, зачем приходится сделать первый шаг?
Нет, не мужское достоинство страдает, а осторожность учит. Знаете, что город, то норов. У меня в Антверпене случай был, в кафе Вебер. Сидит тоже вот так-то некая Рубенсова мадонна примет профессиональности несомненнейших и так же, как вот эти две, с подругою в кости играет. Вижу: товар подходящий. Сажусь рядом, приподнимаю шляпу. Что же вы думали? В ответ взгляд королевы этакой брабантской, как кипятком меня обварила.
Что вам угодно?
Угодно, если вы не прочь, предложить вам свое общество, ужин и бутылочку-другую шампанского.
Королева брабантская смотрит мягче, но продолжает:
Позвольте! На каком же основании? Мы с вами незнакомы. Вы мне еще не представлены.
Ну, ют какая вы строгая! Что за счеты? К чему столько церемоний? Познакомиться недолго: я мужчина, вы женщина, я, скажем, Жан, вы, предположим, Марго.
Но она перебивает меня весьма учтивым, но деловым этаким, веским тоном:
Все это прекрасно, но мой любовник ничего мне о вас не говорил. Я не могу быть в компании с господином, неизвестным моему любовнику. Франсуа будет недоволен и поколотит меня, а вы рискуете получить скверную историю. Уже и то нехорошо, что вы так сами подошли ко мне. Вы, очевидно, иностранец и не знаете порядков. Вам следовало обратиться к слуге и спросить: «Не знаете ли вы, кто друг этой дамы?» Слуга свел бы вас с моим Франсуа, а Франсуа представил бы мне. Вот как делаются у нас порядочные знакомства Потому что, вы понимаете, monsieur, слуга тоже имеет в деле свой процент, и мы все друг перед другом на честном отчете и должны контролировать общую работу
Черт знает что! да это целая система! Но где же я должен искать вашего Франсуа?
Она сейчас же моргнула ближайшему официанту. Тот весьма почтительно ведет меня в уголок к субъекту с весьма поношенной рожей и рубцом на носу, но одетому по последней и солиднейшей лондонской моде.
Мосье Франсуа, вот иностранец ищет вас, чтобы сказать вам несколько слов.
Мосье Франсуа встает из-за партии в пикет, которую вел против какого-то добродушнейшего и приличнейшего с виду лысого господина, извиняется пред партнером, учтивейше заявляет, что он очарован честью познакомиться со мною, и просит меня удостоить принять от него рюмку коньяку.
С тем, чтобы я платил.
Мосье! Вы хотите меня обидеть. К чему такая мелочность между порядочными людьми?
Тогда позвольте, в свою очередь
А! это с удовольствием, от порядочного человека всегда с удовольствием
И вот присели мы за отдельный столик и повели деловой разговор.
Мосье, вероятно, желает быть представленным мадемуазель Сидализе?
Да, если ее зовут Сидализой.
Я уверен, что мадемуазель Сидализа ничего не будет иметь против знакомства с вами. Быть может, мосье будет так любезен сообщить мне свои намерения относительно мадемуазель Сидализы?
Любезнейший мосье Франсуа, мне кажется что же я могу вам сообщить? Намерения мои зауряднейшие, ничего необыкновенного в себе не заключают и сами по себе ясны, как белый день.
Тогда джентльменствующий хулиган мой принимает докторальный вид и, с миной снисхождения к моему невежеству, разъясняет:
Дело в том, мосье, что искусство мадемуазель Сидализы весьма разнообразно, и я желал бы заранее знать, в какой именно форме вы желали бы с ней познакомиться?
Я смотрю на него дурак дураком, наконец отвечаю:
Да, полагаю, что в той же, как изобрели праотец Адам и праматерь Ева по наущению змия райского.
А! Понимаю вас. Превосходно А то, видите ли, мосье, многие предъявляют особые требования
И рассыпал примерцы. Ну, я, знаете, не красная девушка и добродетелями не отличаюсь, но, слушая, клянусь вам, чувствовал, что даже уши у меня алеют. А он ничего, хоть бы глазом моргнул, словно читает вслух прейскурант магазина. Да еще:
Я, говорит, мосье, человек нравственный, добрый буржуа, и всех подобных развратных штук весьма не одобряю. Но профессия обязывает, и мы, volens-nolens[12] (произносит конечно: «волян нолян», догадывайся!), должны стоять на уровне вкусов и спроса наших клиентов. Скрепя сердце, я разрешаю мадемуазель Сидализе идти навстречу некоторым из этих странных прихотей, но вы, конечно, сами понимаете, лишь по значительно возвышенному тарифу.