В шумной толпе через распахнутую решётку главных ворот поволокли «саквояжи» к месту построения, а там Роман безуспешно пытается командовать, но его, конечно, никто не слушает. И тут густой голос барабанной дробью ударяет в ушные перепонки: «Отррря-ад!» Все на мгновенье замолкают, удивлённо уставившись на Людмилу Петровну. «В две шеренги становись!» приказывает она и выкидывает в сторону правую руку, показывая, где нужно строиться; мы нехотя вытянулись справа от неё, чтобы выслушать короткий бессмысленный инструктаж. Даже и не помню, о чём он был. Так бывает, когда учителя на уроке начинают сыпать давно заученными фразами, вдруг задумываешься о чём-то своём и отключаешься, а главное, нет в этом моей вины: мозг сам по себе отказывается воспринимать лишнюю информацию. По этой же причине я никогда не запоминаю рекламу. Как бы ни старались мне её впихнуть телевизионные редакторы, их попытки обречены на неудачу тупо не слышу. И случается так, что когда все ржут над кавээновскими шутками, в основе которых рекламные ролики, я глупо хлопаю глазами, не понимая, где смеяться.
Предлагаю назвать наш отряд «Сагарматха», говорит Людмила, и скрежет необычного экзотического слова возвращает меня в реальность. Это непальское название самой высокой горной вершины, в переводе «властелин мира». Вот и мы с вами, как альпинисты, должны покорять всё новые и новые вершины
Слова «должны» и «обязаны» всегда вызывали у меня скуку и даже апатию, поэтому я не испытала особого восторга, а, оглянувшись на ребят, заметила, что их тоже заклинило: перспектива в первый же день обозваться сагарматхами была весьма сомнительной и не вызывала энтузиазма.
Выручил Роман, до сих пор стоявший скромно в сторонке:
А давайте назовёмся просто «Техас».
Нет никакого смысла в «Техасе»! вспыхнула Людмила.
Ну почему же? На языке индейцев слово «техас» означает «друг, союзник».
И тут я неожиданно поддержала вожатого.
Техас для нас, сказала я, как мне показалось, негромко, но все услышали и подхватили: Да, Техас! Техас для нас!
Решение было принято, но я вдруг почувствовала свой промах, поймав короткий тяжёлый взгляд Людмилы Петровны, с которой надеялась сдружиться. И что я встряла? Язык мой враг мой, ведь и так было понятно, что затея с «Сагарматхой» совершенно безнадёжна.
Что ж, Техас так Техас, вздохнула разочарованно Людмила Петровна и показала рукой на корпус. Занимайте места в палатах, правое крыло ваше.
Новоявленные техасцы с воплями бросились на штурм здания; я чуть тормознула с тяжёлой сумкой, и долговязый парень, проносясь мимо, толкнул меня. От полученного ускорения надо же было такому случиться! я пролетела пару шагов вперёд и в падении какой позор! боднула Людмилу в её круглый зад. Она вскрикнула и, развернувшись, вцепилась в меня взглядом брови удивлённо поползли вверх, а руки скрестились на груди в бессознательной защите.
Простите, миссис, пробормотала я, поднимаясь с земли, сконфуженно улыбаясь и потирая ушибленную руку.
«Факин шит! отчаянно вертелось в голове. Откуда ты взяла эту миссис? Глупая попытка свести всё к шутке?»
А в это время Тыковка тут как тут и запищала, и закудахтала, как говорильная машина, не дав мне опомниться:
Какая бестактность, ведь миссис это замужняя женщина. Правда, Людмила Петровна? А вы ведь ещё девушка. Юля и в школе такая задавака, от неё все учителя стонут. Она и извиниться толком не умеет.
Простите, прошептала я ещё раз, моментально вспотев от смущения.
миссис, съязвила вожатая (как же знаком этот холодок в глазах, точно как у Лии Васильевны) и едва заметно покачала головой. Идите в палату, Юлия.
Я не тупая и поняла, что это война и пощады не будет.
Меня зовут Джулия, сказала гордо и дерзко и отправилась разыскивать Адельку.
Адель, забежавшая в корпус одной из первых, заняла лучшие места у окна и, как грозная собачка, огрызалась при попытках посягнуть на них. Эдита растерялась почему-то и устроилась поначалу у входа.
Давай позовём Эдиту, предложила Адель. И, не дожидаясь ответа, крикнула раздельно: Иди Ты!
Эдита приняла шутку и, счастливая, переместилась к нам.
* * *
Im so tired, I havent slept a wink. Столько впечатлений от первого дня, что никак не заснуть. После отбоя долго лежим с открытыми глазами и разговариваем. Замечания дежурных вожатых бессмысленны и ни к чему не приводят. У мальчишек в палате шум, слышится спокойный голос Романа в ответ хохот, успокоиться никто не может, да и не хочет. По себе чувствую, что это невозможно. Снова Роман, он повышает голос, пытаясь казаться строгим, мальчишки затихают на время, но, как только он уходит в вожатскую, шум возобновляется с новой силой. Мне жалко нашего вожатого.
Надо брать Рому под своё крыло, говорю Адельке.
Вскакиваю с постели и решительно иду к мальчишкам. Не знаю, что буду делать, но что-то предпринять необходимо. И срочно. Включаю у мальчишек свет, они затихают на мгновенье и удивлённо таращатся на меня: мол, чё припёрлась? Жердину, привставшего с кровати, того самого, что толкнул меня сегодня, зовут Гусев, не нужно даже гадать, какая у него кличка. «Лежать, Гусь!» тычу в него двумя пальцами вытянутой руки, и он, загипнотизированный, подчиняется. А потом выбираю того, кто мне кажется заводилой, парня с приплюснутым лицом бульдога, и говорю, обращаясь только к нему, говорю громко и с расстановкой:
Слушай, ты, йоршик (ха, при чём тут ёршик-то, каким таким местом он на него похож?), если ещё раз Рома расстроится из-за тебя, то ты расстроишься до поноса в трусах.
Публика в постелях офигевает, а я разворачиваюсь, подобно мачо в голливудских фильмах, и вдруг вижу перед собой Людмилу, залетевшую в палату, как моль на яркий свет.
Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? тон жёсткий, ехидный.
Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо неё в свою палату, но она железным голосом командует:
На веранду марш! Вы наказаны и будете стоять там, пока не осознаете проступок!
Что вы делаете ночью у мальчиков? Вам не стыдно? тон жёсткий, ехидный.
Я строю невинные глазки и пытаюсь проскользнуть мимо неё в свою палату, но она железным голосом командует:
На веранду марш! Вы наказаны и будете стоять там, пока не осознаете проступок!
Вот те на! и здесь то же, что и в школе, не успела приехать, как сразу записали в разряд отстоя. Факин шит!
Людмила Петровна, извините, я не знала, что вы не замужем, выдавливаю из себя.
И это надо было видеть: она побледнела, сжала губы плотно, как я обычно делаю, когда пытаюсь удержаться от очередного плохого поступка, а потом резко указала на дверь:
На веранду!
Плетусь на веранду и чувствую себя полной идиоткой. Обидно. По сути, я выполняла вожатские обязанности. Надо было ввязываться? Сами бы справились. Первый день и два прокола. И всё с Людмилой. Теперь она на меня взъелась, точно как Лия Васильевна. Словно выбирала себе врага и вот нашла. Судьба у меня, видно, такая всё время косячить. Умеют же люди быть обходительными и держаться серьёзно как-то, по-взрослому. Эх!
Смотрю в окно на ночное небо и думаю, какой я противоречивый человек: только что совсем не хотела лежать в постели, тем более спать. А когда запретили делать это, вроде бы неплохо и полежать сейчас; наверное, Адель с Эдитой шепчутся, рассказывают о себе, о школах, в которых учатся, обмениваются впечатлениями
Добрый вечер, Юлия! Дышишь ночной свежестью?
Я вздрагиваю: мужской голос раздаётся так неожиданно. «Кто это проникает в темноте в мои мечты заветные?» всплывает в памяти. Смотрю вожатый. Вошёл неслышно и встал у окна рядом со мной. «Как он сюда пробрался, для чего?»
Нет, Роман Анатольевич, я наказана. Только я не Юлия, я Джулия.
Прости, но так написано в бумагах.
Это по документам. Когда б попалось имя мне в письме, я разорвала бы бумагу эту в клочья!
А-а-а, вожатый напрягается, а потом, к моей безумной радости, выдаёт: Что значит имя? Роза пахнет розой, хоть розой назови её, хоть нет.
Ух ты! Да он с полуслова разгадывает загадки! Такое происходит со мной впервые. Я теряюсь: тысячи мыслей и чувств яростной хакерской атакой пронзают сердце и лишают меня защиты.
Роман Анатольевич, а я не курю, говорю сбивчиво и совсем невпопад.
Он не удивляется:
и я не курю, глупо за свои же деньги гробить здоровье. Правда?
Правда. Это я к тому, что у нас в школе девчонки курят, а если не куришь, значит, ты человек второго сорта.
Глупости, люди не делятся по сортам. Они бывают разные: добрые или злые, успешные или неуспешные
А вы успешный? тороплюсь перебить я.
Пока невезучий, он усмехается. Должен был этим летом уехать на работу в американский лагерь в Техасе, но мне отказали.
Из-за возраста?
И зачем я это спросила? Вот дура! Но он не обиделся:
Они не объясняют причины, просто не дали визу и всё.
и тогда вы решили назвать наш отряд «Техасом»?
Да, Техас это моя мечта!
А моя Голливуд, это где-то рядом.
Я улыбаюсь. Звёзды перемигиваются мильонами глаз и манят меня через Вселенную. Светящиеся звёзды, вы знаете, что я чувствую!
Не повезло американцам! Зато повезло нам! хитро глянула на Романа.
Спасибо за комплимент. Не верю, но приятно, улыбается в ответ вожатый.
Некоторое время мы стоим молча. Иногда не обязательно много говорить, молчание может сказать намного больше например, о том, что в этот самый момент между двумя людьми зарождается доверие.
Моя американская мечта нарисовалась на небе звёздами штатовского флага, и я вспомнила, как после Нового года Лизка подбила меня написать статью, которая называлась задиристо и смело «Пять причин, по которым я хочу покинуть Россию». Я была уверена, что откровенные смелые тезисы вызовут дискуссию и непременно прославят меня как автора. Статью я забросила в редакцию республиканской газеты, а она вернулась бумерангом обратно и долбанула меня по мозгам, поскольку я по дурости и неопытности подписалась настоящим именем, да ещё и школу указала. Произошёл скандал, не международный, конечно, а локальный, внутришкольный. Дискуссии не случилось. Директор сделал внушение нашей классной, классная объявила на родительском собрании, что мой необдуманный поступок лёг пятном на репутацию школы. Отношение ко мне сразу же изменилось: Хрулёва и другие овощи при виде меня демонстративно отворачивались и шептали вслед какие-то гадости. Удивительно, но основная мысль статьи, которую я тупо выразила в заголовке, так никого и не взволновала, все почему-то решили, что я по злобе охаяла школу и учительский коллектив. Никто не пожелал выслушать мои объяснения; приговор был вынесен, а «преступнице» отказали в последнем слове. Есть подозрение, что никто так и не прочёл толком мою заметку. Один лишь папа почему-то остался доволен. «Юлька, ты вся в меня. Учись держать удары, в тебе задатки настоящего журналиста», сказал он и добавил, что гордится мной. Это меня тогда здорово поддержало и укрепило в мысли стать главным редактором журнала. А приговор привести в исполнение так и не удалось. Когда на классном часе Лия Васильевна предложила осудить проступок «одной из наших учениц», с задней парты раздался уверенный басок Севы, отчаянного баламута и двоечника, слаломиста-горнолыжника и моего верного друга: «А мне насрать, Джулия мой друг!» Классная оторопела от Севиной наглости, наступила минутная пауза, хоть рекламу включай, и тут произошло такое, отчего я потом долго смеялась: Лизка, которая всегда ловко увиливала от наказаний за наши совместные шалости, в наступившей тишине робко произнесла: «И мне». «Что «и тебе»?» удивилась классная. Лиза встала из-за парты и, глядя в пол, дрожащими губами закончила: «Насрать». Лия Васильевна собрала вещи и вышла из класса. Тыковка было дёрнулась за ней, да Вова, сидевший сзади, придержал её за косы: «Тпру, лошадка!» Через неделю об инциденте предпочли забыть и всё пошло по-прежнему.