Стали представлять, как это сделать лучше, и начали готовиться, чем совсем отвлекли Адель от грустных мыслей. Мне спутали волосы, навтыкали туда разный мусор, после чего я стала похожа на круглую идиотку. К слову, и другие выглядели так, словно они только что из психушки. В таком забавном виде мы и отправились в столовую.
Поужинали первыми второпях и стали ждать. Распределили, кто побежит к младшим отрядам, кто к старшим. Наконец настал час «Ч». Мне зачем-то сунули в руки книгу, которая называлась «Страх». Жду. И вот Рома поднимает поднос, неожиданно роняет его на пол и кричит кодовые слова: «Клетка открыта!» и в этот миг мы бросаемся в разные стороны с воплями: «Хомячка не видали?» Это я думаю, что все бросаются в разные стороны, на самом-то деле мои подруги струхнули и дружно побежали к малышне, одна я рванула к старшикам. Как идиотка! Некоторые из них включались сразу и подыгрывали, кто-то реально верил и не врубался в происходяее, а один парень на стул встал от страха, как он сказал. Врал, наверное. Я от волнения плохо соображала, и чёрт меня дёрнул добежать до вожатского стола и спросить у мирно ужинавших взрослых: «Вы хомячка не видали?» Они дружно повернулись ко мне. Никто не веселился, и о май гяд! на меня с насмешкой смотрела Людмила:
И вы участвуете в этой безвкусице, Юлия? Кто придумал эту дрянь? глаза вожатой искрятся, как у кошки перед «Китикэтом».
Хлёсткие слова будто пощёчина, и я краснею.
Меня зовут Джулия! отвечаю дерзко и, расстроенная, плетусь к своему столу.
Хлёсткие слова будто пощёчина, и я краснею.
Меня зовут Джулия! отвечаю дерзко и, расстроенная, плетусь к своему столу.
На этом флешмоб, в общем-то, и закончился. Я пришла в себя, когда услышала смех подруг, обсуждавших веселье, восторгам не было конца. Рома беседовал за соседним столом с каким-то крупным мужиком в серых брюках и белой рубашке начальником лагеря, кажется, наши взгляды встретились, он улыбнулся и помахал мне рукой. У меня отлегло от сердца, это был хороший знак.
4
Ночью никак не спалось: духота царила в палате даже при открытых окнах. Ждали, пока мальчишки за стеной угомонятся. Наконец у них всё стихло. Похоже, заснули. Выждали ещё минут десять-пятнадцать.
Что, пойдём? спросила Адель.
Пойдём! откликнулись мы дружно.
Ася, правда, струхнула, и её решили оставить на шухере. Ну ладно, пошли. Потихонечку прокрались к мальчишкам в палату. Для начала обмазали их зубной пастой и думаем: «Это же слишком примитивно. Что бы такого ещё сделать?» Потом перепутали обувь у входа, связывая её вперемешку шнурками. с собой у нас были иголки и нитки, и всё, что из одежды находили в темноте, старательно сшивали вместе. Под конец натянули между кроватями верёвки. И вдруг в самый ответственный момент Гусь, рядом с которым я как раз суетилась, просыпается, приподнимается и садится на кровати. Сердца наши замерли. А он громко так: «Мы балдеем». И тут же плюх и обратно спать. Обошлось! Но столько страху пережили!
Где-то в четыре утра или даже в пять последовал ответный визит. Видимо, кто-то из мальчишек проснулся, обнаружил диверсию. И хотя мы ожидали коварных действий «противника» и старались не спать, сон нас всё же сморил. И мы проснулись только оттого, что мальчишки топали как слоны. Но у них с фантазией было плоховато, поэтому они в основном намазали девчонок пастой, а кому-то ещё и одеяло испачкали. Мы с Аделькой довольные такие: «А нас не намазали!» А потом вдруг как стало стягивать кожу на лице! мы поняли, что жестоко ошиблись, и пошли умываться. В пять утра. В это время старший вожатый Жора возвращался откуда-то, на нас посмотрел хах! и в восторге вытянул большой палец: «Во!» Гляжу на Адельку, а у неё сердечко на щеке нарисовано оригинальная, прямо сказать, валентинка.
В результате ночных мероприятий все проспали и опоздали на зарядку, за что наши вожатые получили выговор. Бедный Рома, нам совсем не хотелось подводить его.
* * *
Людмила злилась, и её новая выходка оказалась, мягко сказать, подлой. Мелкие гадости, я думала, удел стервозины вроде Тыковки, но никак не взрослого человека, а тем более вожатого. Но обо всём по порядку.
В очередной безумно жаркий день нам выпало играть в пионербол с командой соседнего лагеря, находившегося совсем неподалёку. Назывался он незамысловато и совершенно антонимично нашему «Дубки».
Мы пошли туда пешком. Это километра четыре, наверное; в принципе недалеко, если б не бурная бессонная ночь. Команда была большая, в неё ещё запасные входили, и группа поддержки, и вожатые, разумеется. Нас с Аделькой, единственных из пятого отряда, включили в сборную, все остальные девочки были старше из второго. Они сразу же стали относиться к нам надменно-презрительно и попросту делали вид, что не замечают нас. Меня это бесило, но Адельке было наплевать, она играла неплохо и всеми силами старалась попасть в команду. К сожалению, я поздно поняла почему, иначе бы не согласилась на безумную авантюру. А ларчик открывался просто: её Артур, видите ли, репетировал с группой поддержки. Так она, дурочка, решила выпендриться перед ним!
В «Дубках» нас встретили приветливо, показали лагерь, от души напоили-накормили. А чуть позже произошёл этот самый злополучный «дружеский матч», после которого старшики, эти двуногие ничтожества, прозвали нас неудачниками и заклевали совсем. Хотя, если честно, то они и сами не в меньшей степени были виноваты в провале игры. С самой первой партии старшие девочки повели себя так, будто нас и не существует на поле. Понятно, что в такой ситуации Адель было трудно отличиться. И, несмотря на то, что ей удалось заработать несколько очков, это её не устраивало: кумир стоил эффектного зрелища. «Дубы на гробы!» старалась наша группа поддержки. «А берёзы на кресты», парировали дубковцы-дубкари-дубкачане, и первую партию мы сдали поразительно быстро. Во второй, помню, носилась как сумасшедшая за мячом, словно в собачки играла. И вот вижу, как умопомрачительный кручёный мяч мчится на меня через сетку, и я ловлю его. «Сюда мяч!» орёт белобрысая Маринка из второго отряда, но я отпрыгиваю в сторону и ловко мимо этой стервы делаю передачу моей подруге пусть наконец блеснёт. Мяч летит к ней, но Адельке не до игры, её взор где-то там, за площадкой, у зрителей, где любимый Артур. Мяч бьёт её по лицу, и зрители стонут. «Эх ты!» это голос Артура. Я смотрю на побледневшую Адель, её надо менять, она больше не соображает, упрёк любимого человека сковал её движения, глаза пусты и бессмысленны. «Замените её!» ору я гневно, и все смеются. Непонимающе смотрю на судей, мне показывают счёт. Всё! Игра сделана. Я лузер Мои слёзы капают, как с неба дождь.
Обратно шли через Дёму речку не очень широкую, но глубокую. В жару оказаться рядом с рекой наслаждение: воздух пропитан свежестью, и дышится легко, о проигрыше стараемся не думать. «Залезть бы сейчас в реку», думаю, когда достигаем пляжа. И вдруг ребята весело бросаются в воду смех и брызги, Людмила совсем не препятствует «безобразию». Оказывается, она всех предупредила о том, что мы пойдём на Дёму купаться, а нам с Аделькой ничего не сказала, и у нас купальников-то нет с собой. «Почему?» негодую я. А она: «Я всем говорила, надо было слушать». Нам очень обидно. Людмила, наверное, злорадствовала. И мы как оплёванные отправились в лагерь самостоятельно. Хотя что это я вру? Очень быстро нас догнал Рома. Не стал из-за нас купаться, догадалась я. Долго шли молча берегом реки. «Смотрите!» остановился Роман, и мы увидели маленькое чудо: дикая уточка вывела на прогулку утенят, и они плыли плавно, размеренно и почти бесшумно, и только один непослушный утёнок в конце процессии восторженно бил по воде крылышками. Мы с Аделькой посмотрели друг на друга и рассмеялись, но не оттого, что утёнок был такой смешной, нет, Рома, с открытым ртом уставившийся на выводок птенцов, был необыкновенно забавен. И правда, Рома, куда деваются утки, когда вода замерзает?
* * *
Вечером, после ужина, позвонила Лизка из Египта. Я ей обрадовалась очень, бросилась рассказывать, что у нас здесь творится, но она не слушала, а щебетала своё: в Египте ей скучно с родителями, Египет отстой, антицивилизация, цивилизованная страна Америка, а Россия где-то между Египтом и Америкой, лучше бы она сейчас была со мной в лагере. Да, вместе мы бы проучили Людмилу, нам не впервой. «Но зато сколько здесь чёрных и смуглых, трещала Лизка, и я разулыбалась: она помнит о моих предпочтениях. Я записала несколько контактов, мы потом по скайпу с ними свяжемся, тебе понравятся. Особенно этот мулат с Ямайки!» Проговорили долго, пока её мобильник не вырубился.
Ночью опять не спалось. Аська втихаря разговаривала по телефону. А мы стали рассказывать страшилки. Я же будущий журналист и сочиняю их с ходу. Про чёрную руку из тумбочки, человеческие ногти в пирожках столовских и прочую ерунду. Особенно удавались истории про инопланетянина начальника лагеря, в котором каждую ночь пропадал ребёнок в течение смены, по одному из каждого отряда, а в двадцать первый день
Нет, не нужно про инопланетян, просит Адель, расскажи лучше про рыжую.
Рыжая, или огненная, Оксана, любимая тема лагерных посиделок. История примитивная, но почему-то никто не остаётся к ней равнодушным: и в младших, и в старших отрядах нет-нет, да и находятся счастливчики, которые слышали этот рассказ от самих участников событий. В общем, несколько лет назад в отряде из мелких отдыхала рыжая девочка-изгой, Оксаной звали. Все над ней издевались, поэтому она любила уединение и обычно подолгу каталась в одиночестве на качелях. Почему-то так получилось, что соседей по палате стали раздражать её рыжие волосы, и однажды, когда она спала, жестокие соседки по комнате выстригли её огненные пряди, напрочь изуродовав причёску. Оксана прорыдала всё утро, а потом повязала оранжевый галстук на голове как бандану, тихо вышла из комнаты и больше уже не возвращалась. Когда её хватились, стали искать и нашли мёртвой возле сломанных старых качелей: девочка сорвалась с них и свернула себе шею. А в следующую смену вдруг стала являться в отдалённых, глухих уголках лагеря девочка с огненно-рыжей банданой на голове. Те, кто её видел, рассказывали, что шла она им навстречу как слепая, вытянув руки, а чуть в отдалении, за её спиной, вырисовывались очертания сломанных качелей. Вот и вся байка, хотя надо добавить, что у тех, кто встречал огненную Оксану, впоследствии выпадали волосы. От страха, возможно, но вероятнее всего такова была месть рыжей девочки. Честно говоря, я не запоминаю все эти дурацкие истории. Зачем? Когда просят повторить и напоминают сюжет, я искренне удивляюсь. Неужели это я рассказывала? Никогда такого не слышала! Нарассказывались, в общем, страшилок про руки-ноги эти чёрные, и тут в туалет всем срочно понадобилось. Кто-то шёпотом: «Я боюсь». Ей: «Да ладно, пойдёмте все вместе». Пошли гуськом по дорожке среди деревьев, фонари не горят, подходим к туалету, и в самый ответственный момент кто-то паническим голосом произносит: «Оксана!» или «Рыжая!» и все с воплями оглушительными назад. И так несколько раз. А в туалет-то хочется. Тогда мы с Аделькой завернули под окна к Людмиле, а у той свет горит, и слышим голос её в раскрытое окно говорит с кем-то, говорит об Асе: «Бедная девочка, отец всё время на севере, растёт одна с бабушкой». Мы так и замерли. «А мать?» спрашивает невидимый собеседник. «Матери нет, бросила её сразу же после рождения». Дыханье перехватило смотрим с Аделькой друг на друга ошарашенно. А с кем же тогда разговаривает Ася каждые полтора часа? Нам становится страшно. А ведь мы ни разу не слышали, как звонят Асе, зато она трещит в телефон безостановочно. Не иначе как шиз?