Навсегда увести из города, кивнул Фолиаль. Всех детей Гаммельна. Лишить обманщиков детского смеха и воплей радости. Лишить город будущего.
Это жестокая кара, жестокая даже для меня, буркнул карлик.
Министр Циннобер, вы знаете, что дети будут под моим надзором, и я не позволю, чтобы с ними случилось, что-то плохое, покачал головой Фолиаль. Оставлять их в городе лжецов за что им такая кара?
Не пытайтесь спрятать собственную обиду за деланным благородством, сказала Розабельверде, а затем коснулась плеча Фолиаля своей прекрасной рукой. Вы уверены?
Абсолютно, душа моя, кивнул Фолиаль. А теперь прошу меня простить. Я спешу.
Он еще раз поклонился Розабельверде и Цинноберу и, не оглядываясь, зашагал в сторону Ратушной площади. Оставшиеся двое долго смотрели ему вслед, а когда Фолиаль скрылся за поворотом, Розабельверде тяжело вздохнула:
Видимо, пророчество так и исполняется. Что ж, мой маленький друг, давайте сюда Кракатук. Нам пора возвращаться.
Карлик порылся в карманах камзола и извлек на свет бархатную коробочку. Раскрыв ее, он вынул оттуда маленький золотой орешек и протянул его Розабельверде та кивнула Цинноберу и осторожно взяв орех указательным и большим пальцем, что-то прошептала.
И оба и прекрасная женщина в синем платье, и карлик в расшитом камзоле немедленно исчезли и никто в славном Гаммельне их никогда более не видел.
А мелодия Фолиаля снова поплыла над крышами города
2. Варшава, весна 1806 года.
Это был такой же винный погребок, как и десятки других он повидал их немало и уже по кисло-сладкому запаху мог сразу же понять то настроение, которое преобладает в заведении: радушен ли хозяин, готов ли обсчитать или, напротив, нальет рюмку-другую за так и не возьмет ни гроша, какие люди будут соседствовать на скамьях, и прочая, и прочая, и прочая.
«Я становлюсь пьяницей,» опять мелькнула в его голове шальная мысль, давно торчавшая где-то на задворках сознания, словно заноза, но то и дело выскакивавшая на первый план размышлений. «Опускаюсь на самое дно. А что, собственно, поделать? Будем продолжать пить».
Он и продолжил.
Когда через два часа хозяин принес очередную вторую? третью? бутылку вина и уже точно вторую четверть головки сыра, жизнь уже не казалась столь паршивой: пока есть вино (ну и, возможно, сыр) понятно, как можно дотерпеть хотя бы до рассвета.
Господин Гофман, неожиданно произнес кто-то над его левым ухом. Вы не очень заняты?
Он обернулся и встретился взглядом с невысоким плотным человеком в сером кафтане с накрахмаленным шейным платком. Человек сжимал пивную кружку, но взгляд у него был абсолютно трезвый, яркий, осмысленный.
Ну, если не считать того, что в ближайшие полчаса я буду серьезно занят борьбой с этим куском сыра то не слишком. Садитесь, будем бороться вместе, он постарался быть максимально любезен, но хмель давал знать свое.
Меня зовут Месмер, представился незнакомец, усаживаясь рядом. Возможно, вы слышали обо мне.
Он порылся на задворках угасающей памяти что-то возникло из дальних дебрей, но затем снова растаяло в пустоте хмельного веселья.
Я занимаюсь генерацией флюида, и уже получил поддержку некоторых весьма высокопоставленных особ. Вы, конечно, слышали о флюиде, не так ли?
Да, что-то слышал, он кивнул, стараясь не делать резких движений это, кажется, некая новая метода излечения от разнообразных хворей.
Совершенно верно, Месмер похлопал его по плечу, абсолютно верно: метода, которая позволяет бороться с любыми хворями. С любыми, друг мой! Но дело не в этом я пришел к вам совсем не для того, чтобы говорить о своей методе. Я пришел, потому что увидел это.
И с этими словами он извлек из кармана сложенный листок бумаги, развернул и, конечно же, не узнать изображенное было невозможно.
О, кому-то нужны мои росписи дворца Мнишков! Гофман чуть хохотнул. А мне говорят, что я не такой уж и хороший художник!
И что, позвольте полюбопытствовать, вы хотели тут изобразить, вот на этой росписи, коию для меня любезно скопировали некие дворцовые подмастерья? прошептал Месмер.
Ничего особенного обычный узор, просто розетка для украшения, не более того, пожал плечами Гофман.
О, не скажите, я же вижу, что именно вы имели в виду почему вы поместили по центру розетки именно это? Месмер ткнул пальцем с аккуратно наманикюренным ногтем прямиком в рисунок.
Орех? пробормотал Гофман.
Вот именно! Орех! вплеснул руками Месмер. Понимаете, все дело именно в орехе! Именно в нем, и ни в чем другом! Скажите, вам кто-то подсказал этот ход, или вы сами догадались.
Догадался о чем? хмель начал покидать разум Гофмана, но он по-прежнему не понимал, что Месмер имеет в виду.
Скажите, я правильно понимаю, что сегодня вы никуда не спешите? Месмер схватил Гофмана за локоть. Я расплачусь за вас, поедемте ко мне, я все вам покажу и объясню. Ну же! Вы готовы?
Отчего бы и нет? растерянно проговорил Гофман. Раз вы настаиваете тогда едемте.
* * *
Дом у Месмера оказался ровно таким, каким и должен был быть у человека, погрязшего в изучении вещей, неподвластных рядовому разуму тяжелое строение серого кирпича где-то на окраине города (Гофман запутался в многочисленных поворотах и примерно на пятой минуте пути бросил даже отслеживать, что знакомого пронеслось за окнами кареты). Дверь открыл хмурый слуга в зеленой ливрее, освещая путь массивным подсвечником, он провел их в библиотеку, где уже горел уютный камин и были зажжены все свечи, позволяя увидеть доходящие до самого потолка книжные шкафы. Месмер усадил Гофмана в большое кресло прямо перед камином, налил бокал кларета и отправился рыться в каких-то рукописях, разбросанных на широком столе с бронзовыми львиными лапами вместо ножек.
Орех! говорил он, шелестя бумагами. Орех вот то, что объединяло и привлекало человечество издревне и никуда нам не деться от этого символа Хотя почему символа? Кстати говоря, что вы знаете об орехах, мой друг?
В общем-то ничего, пожал плечами Гофман. Я их и есть-то особо не люблю.
Поразительно! воскликнул Месмер. Поразительно, каким невероятным образом истина проникает в мир! Кажется, человек имеет в виду нечто совсем иное а в итоге выходит, что он, сам того не ведая, глаголет великое, единственно верное! Это я о вас, друг мой! Вы каким-то образом погрузились в самую суть мироустройства и отразили его в ваших рисунках.
Что именно вы имеете в виду? с улыбкой спросил Гофман: кларет оказывал поистине волшебное воздействие на всего его члены расслаблял, погружал в тепло и успокаивал, он был готов слушать любую болтовню Месмера часами.
Ровно это! Месмер выхватил из кипы бумаг несколько желтоватых листков и ринулся к Гофману. Вот, смотрите сами! Теперь понимаете, о чем я говорю?
Гофман вгляделся в поднесенный Месмером рисунок перед ним была старинная карта с многочисленными надписями на латыни.
Что это? удивленно спросил Гофман.
Это карта Рима времен Тиберия: вот, посмотрите это Палатинский холм, где жила семья императора, а вот ровно под ним Большой цирк, Circo Massimo, одно из самых крупных строений в городе, здесь проводились и соревнования колесниц, и ставились тысячные мистерии Одним словом, перед нами центр главного города мира. А теперь вглядитесь внимательные в абрисы центральных построек. Видите? Понимаете?
Месмер сделал паузу и Гофман решил попробовать понять, что же имеет в виду этот странный человек.
И тут он увидел.
Орех выплыл на него из карты, проявился весь, целиком, проступил сквозь паутину древних улиц и сетку зданий четкий, понятный контур огромного ореха, накрывавший собою границы Большого цирка и части холма рядом Орех был не просто заметен в городе, он, собственно говоря, и был этим городом.
Гофман молчал, пораженный, вглядываясь в старинную карту, а Месмер издал короткий смешок:
Я все понял по вашему лицу, друг мой. Да, вы его увидели осталось понять главное у любого Ореха, даже у этого, есть ядро и сердцевина и надо уметь вычленять ее из Ореха, дабы проникнуть в самую суть его Видите, центром этого Ореха, его ядром является императорская ложа Большого цирка и видите вот эту линию? Знаете, что это? Это подземный ход, который вел прямиком из дома императорской семьи в ложу, путь, которым всегда можно было уйти незамеченным, тайный ход в Ядро без разрушения целостности Ореха Понимаете?
Гофман просто кивнул вымолвить что-либо он не мог.
Интродукция 1.
Из записок доктора Реджинальда Клэна, специалиста по европейской истории, профессора Института Мировой Истории, Чикаго, руководителя Второго Отдела Управления.
Одной из самых ярких страниц в жизни Гофмана представляется его дружба и переписка с известным ученым, врачом, Францем Антоном Месмером (1734 1815), создателе учения о «живом магнетизме». С Месмером Гофман переписывался на латыни, которую они оба знали молодой писатель и его старший товарищ обменивались заметками, многое из которых Гофман затем воплотил в своих книгах. Так, именно Месмер рассказал Гофману почерпнутую им из древних трактатов идею о «Мировом Орехе», таинственной символике, которая привлекала еще древних философов, желающих добраться в своих исследованиях до «ядра познания».