Он вступил в область африканского материка, и разнообразная, богатая красками, жизнь жаркого пояса начала развертывать свои чудеса перед глазами северян.
Альбатросы, или буревестники, до сих пор попадавшиеся только в одиночку, теперь целыми стаями носились вокруг корабля и, как казалось, что-то высматривали, или чего-то выжидали. Они летали взад и вперед, потом собирались опять вместе большими кучами и, наклонив на бок голову, стремглав бросались в море.
Что с ними, Мармадюк? Вон того большего, с широкими крыльями хотел бы я достать.
И он сложил руки так, как будто держит винтовку. Паф! Не промахнулся бы.
Лейтенант Фитцгеральд неодобрительно покачал головой.
Что собственно из тебя выйдет, Аскот? Охотник, или рыбак?
Я спрашиваю тебя, по какому случаю здесь собралось столько птиц?
А я отвечаю тебе, что лучше бы ты взялся за какую-нибудь порядочную книгу, вместо того, чтобы бездельничать целый день. Неужели тебе еще не надоело?
Ужасно! засмеявшись, сказал Аскот. Знаешь, Мармадюк, я бы на вашем месте высадил бы меня на ближайшем острове, без всяких жизненных припасов, с одной, необходимой в подобных случаях; кружкой дня воды и порцией черного хлеба. Пусть я пробиваюсь там собственными боками, в ожидании, когда какое-нибудь судно заберет к себе на борт владельца выкинутого на берегу флага.
Ты неисправим, Аскот, сказал лейтенант, отвернувшись, и пошел прочь, сопровождаемый шаловливым смехом своего юного родственника.
Аскот тотчас же нашел к кому обратиться со своим вопросом. Это был Том Мульграв, унтер-офицер, с плутоватой физиономией и хитрыми глазками, который всегда готов был разглагольствовать, сколько угодно.
Альбатросы, сэр? Каждая стая их это отряд мобилизованной армии.
Все эти тысячи? С кем же сражаются буревестники?
А вот посмотрите. Не плавають-ли в воде какие-то маленькие синие предметы?
Целые массы! Это акалефы.
Мульграв кивнул в знак согласия. Вам предстоит интересное зрелище, сэр. Смотрите, они движутся целыми стадами, миллионы за миллионами. А что плывет вслед за ними? Кто мчится на всех парусах, чтоб подхватит самый вкусный, самый жирный кусочек?
Это медузы, сказал Аскот, противный комок в два кулака величиною.
Это самая маленькая колония, а есть и гораздо большие. Иногда целые семейства сцепляются своими ногами вроде усиков и плывут так, пока доберутся до какого-нибудь твердого предмета, к которому и прикрепляются. Однажды, доложу вам, сэр, они тянулись от Капштата до Цейлона, Боже мой, во век не забуду.
Аскот, без всякой церемонии, расхохотался ему прямо в лицо.
А к килю медузы не прицепляются, дядя Мульграв?
Унтер-офицер кивнул снова, но промолчал: он уже работал над изобретением новой сказки, которую хотел представит в лучшем виде. Да, да, сказал он после маленькой паузы, медузы! Вы даже не можете себе представать, как это иногда опасно. Раз мы благополучно вышли из Капштата при адском зное, свойственном тем широтам. Вы еще узнаете, что значить жизнь, под тропиками!
Ну, вот, в один прекрасный день появляются медузы, мириады, конечно, собрать, так всю нашу старую благословенную Англию можно покрыть на сто футов от земли. Даже шуршало, когда наш корабль пробирался среда них; словно невидимые руки уцепились за киль на всем протяжении: паруса надулись так, что лопались, а мы не можем сдвинуться с места. Вдруг я замечаю, что наш корабль постепенно садится все глубже и глубже. Святые угодники! Остается всего пять футов над водою, да и то идет ко дну.
Глаза Аскота блестели от удовольствия. Я увидел, что нас облепили медузы, продолжал Мульграв, и тотчас сообразил, что тут нужны энергичные меры. Понятно, от такого сознания до дела один шаг. Я схватываю в обе рука по большому ножу и бросаюсь килевать[1]; в продолжение двух часов я отскабливал громадные, опаснейшие колонии медуз, величиною с колеса, доложу вам, с целые бочки. И я видел, как от этой работы, на моих глазах, корабль поднялся на несколько футов из воды.
Я думаю! согласился Антон, А акулы на вас не нападали, мистер Мульграв?
Я думаю! согласился Антон, А акулы на вас не нападали, мистер Мульграв?
Случилось один раз. Пренеприятная история!
И почтенный муж снова сделан маленькую передышку, чтобы дать развернуться своим талантам. Изволите видеть, сказал он, помолчавши, отскабливание медуз помогало нам до тех пор, пока они не наседали снова; потому мне приходилось путешествовать в преисподнюю очень часто, так как никто из товарищей не решался заменить меня. Но человек, в конце концов, ко всему привыкает, даже к килеванию. Один раз я тоже был в воде, вооружившись на этот раз нашими большими корабельными клещами. Направо и налево отхватывал я эти комки, вокруг стоял шум и треск, море пенилось ужасно, стояла такая жара, что у меня повскакали пузыри на коже. Ну, не в этом дело! Я работаю с увлечением, вдруг вижу на меня уставился гигантский рыбий глаз, так нагло и злорадно, будто хочет сказать: «Ну, теперь тебе конец!» Прямо передо мной открывается пасть, ну, никогда не следует преувеличивать, и, я всю жизнь боролся с этим недостатком, но смело могу сказать. в эту пасть можно было загнать целый ломовой воз. Зубы, доложу вам, как частокол; этому торчавшему передо мною чудищу было лет тысяча, а то и того больше, на голове у него росли целые леса водорослей.
А что же, не бросилась она на вас, сэр?
Унтер-офицер мотнул головой. А, конечно, мой юный друг! Только меня огорошить не так-то легко. Для этого нужно что-нибудь почище какой-нибудь пучеглазой морской древности. Я улучил удобную минуту и открыл бомбардировку медузами. Куски величиною с теленка один за другим летели в открытую пасть, и моей любезной акуле приходилось или глотать, или давиться, одно из двух. Конечно, все это делалось, чтобы замаскировать настоящую цель, а умысел у меня был совсем другой.
Какой, мистер Мульграв, какой?
А вот сейчас узнаете, сэр. Когда я набил ей пасть до того, что она от страха начала бить хвостом, тогда я приступил к делу. Я засунул ей в пасть мои большие клещи, захватил первый попавшийся зуб и, без всякой жалости, вырвал его из челюсти. Тут нельзя терять времени, и я выхватил его с ловкостью искусного хирурга, и тотчас отбил у чудовища охоту оставаться в моем обществе. Отдуваясь и пыхтя, истекая кровью, акула нырнула в глубину, и я мог, наконец, дать знак, чтобы меня вытянули на борт Освежиться стаканом воды с ромом. Тяжелые четверть часа пришлось пережить, доложу вам.
Аскот едва мог говорить от смеха, После этого вы верно уже не спускались в воду, сэр? спросил он старика.
О, через каждые два часа, как я уж вам докладывал. Но из предосторожности, я каждый раз брал с собой клещи и каждый раз, когда дикий взгляд морского чудища уставлялся на меня, я поднимал кверху мое оружие. Не, хочешь-ли, приятель, вырвать еще один? С моим удовольствием! И бедняга исчезал, как молния.
Во время этих рассказов возле Мульграва всегда собирался кружок смеющихся слушателей. Известно было, что у него всегда на готове что-нибудь новое, а некоторые даже утверждали, что он сам крепко верит в свои сказки; во всяком случае, говорил он интересно, и всегда находились охотники постоять возле минутку. Так и теперь любопытствующие теснились со всех сторон.
А вы всегда счастливо переносили килевание, мистер Мульграв? спросил кто-то.
Ишь, чего захотели, ребятушки! сказал кивая головою старик. Когда мы причаливали к Цейлону, у меня не было ни единого волоса на голове, все остались на обшивке корабля.
Громовой хохот был наградой бравому рассказчику, который и сам весьма охотно разделил этот взрыв веселости.
Видите там синие акалефы, сказал он, указывая на море. Миллионы и еще миллионы, можно думать, что в океане идет переселение народов.
Медузы идут сзади, вскричал Аскот. Рты у них стали совсем синие, они высасывают акалеф.
А сами делаются добычей больших рыб. Видите, там какая давка?
Бониты, дорады, кашалоты, дельфины, о это война, ради которой мобилизовано все, что только живет в глубине й на поверхности океана.
Сплошными рядами вокруг корабля скользили акалефы и медузы; все пространство, которое можно было охватить глазом, красиво синело ярко небесной лазурью; вдруг из воды высовывалось неуклюжее рыло, медуза начинала барахтаться в смертельном страхе, и тут же случалось, шумя грациозными крыльями, пернатый хищник налетев хватал рыбу в тот самый момент, когда победа её над медузой казалась одержанной. Спасшаяся медуза ковыляла дальше, а на поверхности воды между хищной птицей и рыбой завязывалась жаркая битва, из которой обладатель плавников редко выходил победителем.
Акалефы кипели необозримыми толпами, за ними тянулись медузы, а за медузами, в свою очередь, птицы и рыбы, все это, и преследователи, и преследуемые, в погоне за насущным хлебом.
Бесчисленное множество морских птиц кружились над местом битвы и между прочими большие, совершенно белые, альбатросы, с огромными черными крыльями и гордыми, как ни у одной из других птиц, движениями. Они стрелой кидались на свою добычу и терзали ее тут же, в воде, затем, пробежав с поднятыми крыльями некоторое пространство по воде и сделав несколько быстрых поворотов, вновь взлетали вверх. На довольно большом, расстоянии всюду кругом поднимались струи воды из носовых отверстий кашалотов, в открытую пасть которых в этот день нанесло столько питательного материала, что они, лениво лежа на воде, чувствовали себя совершенно счастливыми и, но обыкновению, пускали фонтаны.
Все эти сцены с величайшем интересом наблюдались с палубы. Как для арестантов, так и для новобранцев, морская жизнь была совершенной новинкой. Переживши острый период отчаяния, они могли уже перенести свое внимание с прошедшего на настоящее, а затем и на будущее. Они начинали строить планы.
И между ними были такие, которые смеялись, когда Том Мульграв рассказывал свои выдумки, но по большой части оии тайком сжимали против него кулаки. Этот человек своим языком без костей заманил их в трактир и был причиной их несчастья. За это он еще поплатится.
Со временем мы его еще раз отправим килевать, сказал один. Волосы у него отросли, так есть что пососкоблить.
Бросьте вы этого глупого болтуна, прошептал Торстратен.
Нам надо добраться до Африканского материка, вот наша задача.
Нет, нет, до одного из островов Южного океана.
Чтоб питаться моллюсками и кокосовыми орехами и драться с туземцами? Нечего сказать, завидное существование!