Яшке Артемкину предки, так он называл своих родителей, достали путевку в дом отдыха на берегу Азовского моря сроком на десять дней. С медицинской практикой, которая проходила в одном из районных центров, было тоже все улажено: ему разрешили опоздать, но с обязательной отработкой и овладением всех необходимых практических навыков. Вернулся Яшка загорелым и веселым и сразу же начал приставать к девушкам однокурсницам и медицинским молоденьким сестричкам с откровенными предложениями. Когда ему вспоминалась недавняя подружка Света, то он расплывался в самодовольной улыбке. В дом отдыха они приехали одновременно, познакомились в столовой за обедом. На вечерний киносеанс пошли вместе, а потом сразу в комнату к Яшке. Следующую ночь он провел в номере Светы. Потом было на пляже ночью под звездным небом. Еще на волноломе. В воде Светка отказалась. Потом в сквере на скамейке. В лифте тоже отказалась. Еще во время экскурсии в каюте. В арендованном автомобиле отказалась. В последний раз опять у Яшки. Воспоминания тешили и бодрили его. Но через день лицо Якова стало задумчивым, потом и вовсе мрачным. Однокурсники, бывшие вместе с ним на практике, не могли не заметить этой перемены и терялись в догадках. «Влюбился, наверное», кто-то высказал предположение.
Почему он выбрал в качестве человека, которому решил довериться именно меня, трудно судить, но мне это польстило.
Вася, понимаешь, как бы это сказать, ну в общем, я залетел, начал он невнятно мне излагать суть дела.
В каком смысле залетел? недоуменно спросил я.
С конца потекло
От неимоверного усилия сдержать себя от хохота, я прекратил дышать. Это помогло.
Яша, но причем тут я? Иди в кожвендиспансер!
Василий, ты хочешь, чтоб надо мной весь курс потешался?! Какой ты после этого мне товарищ. А если предки узнают?
Родители Артемкина были узнаваемыми в городе людьми.
Как я понимаю, ты хочешь заняться самолечением с моей помощью?
Я знал, что ты не откажешь! восторжествовал Яшка.
Но я еще не давал своего согласия на сей лечебный эксперимент.
Яшка помрачнел и углубился в размышления.
Это раз, продолжал я, а во-вторых, прежде чем лечиться, надо знать от чего. Нужен точный диагноз.
Да, что может еще быть, кроме триппера!? произнес Яшка не очень уверенно.
Лекции Богдановича помнишь? О микробных микстах читал? продолжал убивать я Артемкина. Между прочим, у тебя может оказаться банальная инфекция от морских купаний, и ты зря паникуешь? продолжал я.
Так, что ты предлагаешь? спросил Яшка.
Сделать мазок, покрасить и посмотреть под микроскопом.
И опозориться на всю больницу! добавил сокрушенно Артемкин. А вообще-то, ты прав. У меня появилась идея. Ты мне поможешь?
Придется, ответил я.
Ночь выдалась пасмурная, как раз то, что надо. Яшка заранее подсмотрел, где вешается ключ, от лабораторного отделения и дожидался урочного часа. Скоро это время настало. Последняя медсестра приемного отделения около половины третьего вздремнула, так как больных не было. Яшка, открыв стеклянную створку на стене, за которой висели гирлянды ключей, схватил нужный и побежал, как мы договаривались, ко мне в хирургическое отделение, где я помогал дежурному хирургу. Там тоже была зона штиля. Как опытные диверсанты, мы проникли в клиническую лабораторию, быстро сделали мазок, окрасили его и поместили под микроскоп. Диагноз стал очевиден. Глянув в окуляр, я увидел массу, большей частью лежащих попарно, напоминающих кофейные зерна или почки, коричневых микробов.
Тут тебе хватит на чашку крепкого кофе! съязвил я.
Яшка долго всматривался в микроскоп, перемещал препарат туда-сюда, пытался выразить сомнение, но я сказал ему:
Здесь все очевидно. Нужно обязательно пройти полный курс лечения, а затем обследоваться повторно.
А провокацию устроим водкой с жигулевским пивом! За мой счет, заявил Артемкин.
Возражений нет, ответил ему я.
Артемкин Яков перешел на круглосуточные дежурства без отдыха. У него появилось невиданное прежде рвение к учебе. «Наверстываю пропущенные часы», пояснял всем. Он помогал сестрам стерилизовать шприцы, крутил шарики, укладывал материалы в биксы и относил их в автоклавную, забирал результаты анализов, ставил банки, измерял температуру, делал клизмы Периодически просил кого-либо из дежурного медперсонала сделать ему укол антибиотиков (якобы обострение хронической ангины). Уже после двух или трех инъекций антибиотиков Яшка мне по секрету радостно сообщил, что у него все нормализовалось. Я ответил ему, что если он прекратит лечение, то получит на память хроническую форму болезни. Позже Артемкин был отмечен куратором группы, как один из активных студентов. Светке Яшка написал письмо, в котором были ругательства в каждом предложении. В ответ он получил нежное целомудренное послание, опровергающее его, якобы, пасквиль.
А провокацию устроим водкой с жигулевским пивом! За мой счет, заявил Артемкин.
Возражений нет, ответил ему я.
Артемкин Яков перешел на круглосуточные дежурства без отдыха. У него появилось невиданное прежде рвение к учебе. «Наверстываю пропущенные часы», пояснял всем. Он помогал сестрам стерилизовать шприцы, крутил шарики, укладывал материалы в биксы и относил их в автоклавную, забирал результаты анализов, ставил банки, измерял температуру, делал клизмы Периодически просил кого-либо из дежурного медперсонала сделать ему укол антибиотиков (якобы обострение хронической ангины). Уже после двух или трех инъекций антибиотиков Яшка мне по секрету радостно сообщил, что у него все нормализовалось. Я ответил ему, что если он прекратит лечение, то получит на память хроническую форму болезни. Позже Артемкин был отмечен куратором группы, как один из активных студентов. Светке Яшка написал письмо, в котором были ругательства в каждом предложении. В ответ он получил нежное целомудренное послание, опровергающее его, якобы, пасквиль.
Когда Шувалов завершил свой экспрессивный вечерний пересказ, Залесский поинтересовался:
А пиво хоть выпили?
Да, по бутылке.
Я бы литр потребовал, подключился к обсуждению Еремин.
Камский Игнат, лежа в кровати, и не без интереса слушавший импровизацию Шувалова, решил возразить:
А я бы с друга ничего не взял.
Так все равно нужно было делать каким-то образом провокацию, как бы оправдывался Шувалов.
Ну, и обошлось, опять Залесский.
Да, все lege artis.
Никто Шувалову не поверил, потому что однокурсника с такой фамилией не было, но поднесено все было весьма правдиво и образно.
На этом разговор прекратился, и коллектив погрузился в молодой и безмятежный сон.
Время учебы неслось с космической скоростью.
Гаудеамус
1.
«Gaudeamus igitur, Juvenes dum sumus! Давайте веселиться, пока молоды». Так начинается студенческий гимн, звучащий под сводами учебных заведений уже несколько столетий. А студенты, как известно, умеют жить, не унывая. Со стороны безучастного наблюдателя ликованье, веселье и уличная радость выглядят массовым воплощением счастья. Невольно представляется, что в этот момент какая-то особая форма душевной энергии овладевает людьми.
У студентов медиков шестидесятых годов, кроме профессиональной увлеченности, было немало других сфер самореализации. Существовали кружки по всем основным видам спорта, а также для любителей танца, театра, фотографии и кино. Вузовский хор пел великолепно. Выступления команды веселых и находчивых вызывали хохот у целого зала слушателей. На волне стихии самовыражения спонтанно возник Клуб холостяков, но был подвергнут обструкции со стороны специальных служб, в результате чего по окончании вуза таковых не осталось. Приоритет был отдан счастливой семейной жизни.
Будущие врачеватели, как и все люди, разделялись на флегматиков, сангвиников и холериков, у кого-то в хронической форме протекало тщеславие, у других был прочный иммунитет к лихорадке популярности. Высокомерие в студенческой среде пресекалось по методу Прокруста с разной степенью успеха. Как известно, чтобы будоражить дух смеха, должен быть найден объект, над которым можно подтрунивать. Все так любят веселиться, но никто не хочет выглядеть смешно. Чтобы отбить атаку дружеских и не очень насмешек, надо иметь, прежде всего, чувство юмора и не быть склонным к обидчивости. Даже в небольших коллективах всегда находятся запевалы выходок за ореолом общепринятой морали, порой на грани хулиганства.
Сеня Фабрикантов лежал в кровати поверх одеяла в спортивном трико и смотрел в окно, за которым чирикали майские воробьи и периодически прорезали воздух крылья чаек. Он только что сдал зачет и был самодовольно расслаблен. Чайки уже давно не мечтали о морской стихии волн и по-соседски прижились среди голубей, ворон и галок. И все же их постоянно влекло к реке, но охота на рыбешек в замутненной стоками воде не всегда была успешной. А вот город совсем другое дело с его мусорными баками, урнами и свалками.
Сеня неохотно приподнялся, накрошил мелко ломоть хлеба и начал бросать крошки в окно. Белокрылые птицы налету ловили падающие подаяния, а то, что достигало земли, служило прикормом голубям и прочей пернатой мелкоте. Когда ржаная выпечка закончилась, Сеня вновь погрузился в раздумья. Внизу проходила заасфальтированная подъездная дорога, по обе стороны которой тянулись пешеходные тротуары. По ним изредка проходили люди. И тут острое молодое зрение любителя приключений признало в приближавшейся фигурке Катю Сергееву, однокурсницу. Озорное решение пришло инстинктивно и без раздумий. Сеня схватил полиэтиленовый мешок, метнулся в умывальник, наполнил тару на треть водой и молниеносно вернулся в свою комнату. Однокурсница в это время поравнялась с открытым окном комнаты на четвертом этаже, из которого торчала курчавая голова Сени. Пакет, наполненный водой, упал на твердь в метре от Кати и обдал ее брызгами. Девушка испуганно отпрянула в сторону и посмотрела вверх. Фасад общежития был безлюден. А Сеня визжал от удовольствия изобретения новой забавы. Вскоре эта не безобидная игра приняла характер эпидемии, к ней подключились даже девушки, и стали при удобном моменте поражать своих недругов холодными осколками брызг. Пешеходное движение отодвинулось на безопасное расстояние.
Как то после беседы с ректором о хозяйственных проблемах заведующая общежитием Гордеева Варвара Устиновна торопливо возвращалась в свой кабинет. Неожиданно рядом с комендантшей ухнул пластиковый пакет, наполненный водой, и разлетелся феерией брызг. Снайперский взгляд опытной женщины мгновенно засек мелькнувшую в окне на четвертом этаже курчавую голову. Без задержки с невообразимой легкостью, несмотря на свою полноту, в течение десятка секунд возбужденная женщина достигла цели и увидела, что в запертой изнутри двери торчит ключ. После громкого стука и сурового крика затаившемуся Арсению Фабрикантову пришлось открыть защелку замка. Он театрально и весьма искусно изобразил вид разбуженного заспанного человека с приоткрытым ртом для зевка. Всплеск эмоций обиженной Варвары Устиновны был стремительным, решительным и беспощадным, заключавшемся всего в одном кратком слове: «Вон!»