Когда молодые возвращались домой, молодая и говорит:
Мне твоя тетушка понравилась, Алеша; только что она такая печальная?
Нет, она веселая.
Где же веселая, Алеша? Точно с похорон воротилась сейчас! И все по сторонам оглядывается, будто пожара ждет.
Это тебе так показалось, Глаша.
Вот еще, показалось! Разве я маленькая?
А может, сегодня с ней что-нибудь случилось. Да бог с нею!
Они заговорили о другом.
Через день после этого Анна Федоровна с Варенькой поехала к молодым. Варенька была радехонька, вертелась в коляске и тараторила, как заведенная. Анна Федоровна молчала и глядела все в одну сторону, на мелькающие поля.
Молодые встретили их на крыльце, и так весело и радостно встретили! Просили обедать Анна Федоровна согласилась.
Дома молодая была еще милее: резвая, игривая, как котенок, ласковая, живая. Она и по саду побегала с Варенькой, и пела, и Анну Федоровну обняла, и на органе играла. Алексей Петрович не мог на нее наглядеться; чуть она отходила, он ее кликал и беспрестанно целовал у нее руки.
Полно, Алеша! Какой ты скучный! говорила молодая.
А уговор, Глаша? напоминал Алексей Петрович. У нас уговор, тетенька, говорил он Анне Федоровне, такой уговор, что если я в час не успею поцеловать у ней ручек сто раз, так в следующий час имею право целовать их хоть тысячу раз.
Анна Федоровна слушала, а ни слова в ответ, ни улыбки, даже не взглянула ни разу, глаза в землю у ней опущены. Ни о чем она не расспросила молодых, ничего у них не похвалила, а у них было очень хорошо. Дом большой, светлый, отделан и убран заново, все как с иголочки; под окнами у них цвели розаны, белая акация, сирень И день этот выдался чудесный ясный, жаркий. Дом стоял на горе; по горе сад старый, густой; под горою река гремела по камням.
Да ничто, ничто не веселило Анну Федоровну. Заметил даже Алексей Петрович и спросил у ней:
Что с вами, тетенька?
Анна Федоровна печально ему улыбнулась и ответила:
Поживи-ка с мое, Алеша, узнаешь!
Так отчего ж вы невеселы? Отчего невеселы? пристал к ней Алексей Петрович.
Где ж мне на старости лет так веселиться, как вам, молодым. Когда-то веселилась и я, теперь вы мое место заступаете, а мне уж умирать пора!
Такого мрачного ответа молодые не ожидали: они на время умолкли; потом опять пробовали тетеньку развеселить, да никак не удалось им, и они перестали хлопотать.
Сели обедать. Анне Федоровне в каждом кушанье слышался ананасовый дух; все ей казалось приготовлено как-то особенно. Но не хотела она спрашивать, да не выдержала, спросила:
Что, у вас теперь новый повар?
Нет, прежний, отвечал Алексей Петрович. А что, обед лучше, чем бывало? Это вот кто хозяйничает.
Он на жену показал.
Я слышала, что вы, Глафира Ивановна, большая хозяйка, сказала Анна Федоровна.
Ах, какая хозяйка! вскрикнул Алексей Петрович. Она и вам даже не уступит, тетенька.
Глафира Ивановна смеялась.
Она такие пирожки сочиняет, такие подливки, что ум за разум заходит Расскажи-ка, Глаша, какие ты вчера пирожки сочинила?
Вот еще! Есть что рассказывать!
Расскажи, Глаша! Расскажи тетеньке!
Анне Федоровне точно холодная иголочка входила в сердце.
Да зачем же? промолвила она. Не принуждай к этому Глафиру Ивановну.
Тетенька, сказала Глафира Ивановна, зачем вы меня Ивановной зовете? Он Алеша (она кивнула на мужа), так я Глаша.
Анна Федоровна вдохнула, поглядела сперва в левую, а потом в правую сторону, а потом опять опустила глаза в землю.
Вы меня Глашей зовите, тетенька, просила ее Глафира Ивановна.
Нет, Глафира Ивановна, это невозможно.
Да отчего же, тетенька?
Да так, Глафира Ивановна.
Пожалуйста, тетенька! Алеша, проси. Что ты все только глядишь! Лучше попроси тетеньку.
Тетенька! Зовите Глашу Глашей, стал просить Алексей Петрович.