Нет!
К чему же отпираться?
Толстощекий прижал руки к груди.
Я действительно волновался, сказал он усмехающемуся детективу. Ко мне с братом только что пришел заказ для одного нашего клиента
Ай-яй-яй, не удержался Гарпаст.
Да, там случилось Мы специально оставляем дверь открытой. Наша дверь с секретом, там есть пружинка, она срабатывает, как запор, и войти можно, а выйти уже нельзя. То есть, без моей или Стюарта помощи нельзя.
Да, там случилось Мы специально оставляем дверь открытой. Наша дверь с секретом, там есть пружинка, она срабатывает, как запор, и войти можно, а выйти уже нельзя. То есть, без моей или Стюарта помощи нельзя.
Стюарт это брат? уточнил мой друг.
Да, осторожно, насколько позволял «бульдог», подтвердил толстощекий.
А ведь я проверю, сказал, подумав, Родерик. Пойду и проверю, действительно ли в дверь нельзя выйти. Джонатан, посторожите?
Конечно, отозвался я.
Если что, стреляйте по ногам, сказал Гарпаст, убирая револьвер за пояс. Или сразу в лоб.
Увы, человеколюбием он не страдал.
В этом он весь, мой друг. Жесток, где необходимо, но в основном сентиментален и терпим. И не сказать, будто жестокость его прихоть. Таков мир.
В отсутствие Родерика как бы Артур Томас, косясь на мой карман, предпочел стоять смирно. Только уголки губ скривил.
Я не вынимал руки, сохраняя невозмутимый и строгий вид. Мы молчали, изредка переступая с ноги на ногу, за нас разговаривали по плитке подошвы туфель.
М-да
Вернувшийся Гарпаст был озадачен.
Что? спросил я.
Действительно, закрыта.
Конечно! обрадовался толстощекий. А волновался я потому, что товар пришел несколько не тот, что заказывали Мы как раз разбирали У нас часто и экспозиция меняется, потому я и про подсвечники не сразу сообразил Раньше на подоконниках были табакерки
То есть, вот так? Гарпаст покачался на носках. А брата своего можете позвать?
Могу. Стюарт!
Явившийся на крик Стюарт тоже был толстощек, но имел еще усики и бородавку на лбу.
М-да, похож, оценил Родерик.
Что случилось? поинтересовался Стюарт. В руках он держал статуэтку с варварски отбитыми конечностями.
Мой друг ответил первым.
Мы выбираем жирандоль, сказал он, и Артур Томас, словно загипнотизированный его взглядом, медленно кивнул.
Да, наверное
Я был восхищен Гарпастом.
Через десять минут мы покинули «Антикварные товары» с упакованным в бумагу и перевязанным бечевой гигантским жирандолем.
Обошелся он Родерику в фунт и четыре пенса, при этом фунт, кстати, он взял у меня. Обхвативший подсвечник мой друг казался борцом с неведомой силой.
Джонатан! пропыхтел он, едва мы свернули обратно с Глостер на Мерилибон. Поймайте, черт возьми, кэб!
Я вытянул руку с саквояжем.
Гарпаст остановился рядом, перехватил жирандоль.
И выньте уже руку из кармана, сварливо заметил он. Ваш пистолет, если помните, неделю назад вы сами же отдали мне в чистку.
Я не отдавал, сказал я.
Ай, бросьте! Родерик переложил жирандоль с плеча на плечо. Он, разобранный, лежит у меня на столике
Прекрасно. Но я
Вам надо что-то делать с памятью, Джонатан.
Подкатил кэб. Подножка была мокрая от грязи, а пегая лошадка покосилась на нас как на врагов.
Джентльмены свесился с высокого сиденья кэбмен, немолодой мужчина с баками и косматыми бровями.
Угол Мерилибон и Чилтерн, сказал Гарпаст, тяжело забираясь в коляску.
Я последовал его примеру.
Жирандоль, позвякивая, угнездился между нами, одна из чашечек прорвала бумагу и уставилась на меня металлическим жалом, на которое насаживают свечи.
Лошадка зацокала копытами.
Поехали, джентльмены, сказал кэбмен.
Спина его покачивалась, покачивался и хлыст в руке.
Мрачные дома Мерилибон-роуд одно за другим потянулись назад, обрезаемые боковой кромкой кэба.
Увы, весна в наших краях не служит синонимом обновления и чистоты.
Наоборот, все самое мерзкое и грязное, кажется, скапливается в городе к этому времени. Дома темнеют, сжимаются, пятна сырости пачкают фасады, из окон сквозит безумие, угольная пыль висит пологом, а чуть уловимый запах разложения преследует тебя по пятам.
Костлявые деревья добавляют пронзительного шарма.
Вы должны были одернуть меня, Джонатан, укоризненно произнес Гарпаст. Вы же видите, от вынужденного безделья я становлюсь совершенно невменяем. Мне всюду мерещатся преступники. Мальчики кровавые Даже наш кэбмен мне подозрителен.
А что не так с кэбменом? спросил я.
С кэбменом? Родерик посмотрел на меня. Что-то не так со мной, вот в чем дело. А вы словно бы в стороне. Отдалились, умыли руки, отринули узы дружбы, как фунт пожертвовали, так совесть и чиста.
Мне вовсе не жалко фунта, сказал я.
А меня?
Я вздохнул.
Родерик, вы были и есть мой друг.
Гарпаст с чувством подал мне ладонь:
Какие проникновенные, какие искренние слова! он потряс мою руку и привстал, едва кэб остановился. Мы, кажется, приехали. Расплатитесь?
Хорошо, скрепя сердце, сказал я.
Родерик сошел с коляски, я помог ему с жирандолем и полез в портмоне.
Поездка стоила мне полтора шиллинга. Кэбмен отсалютовал. Я взглядом проводил кэб, неспешно поворачивающий к Риджентс-парку.
Мимо прошла девушка в шляпке с вуалеткой, потом старичок. С неба заморосило.
Мне вдруг пришло в голову, что Гарпаст знал, знал, что я без пистолета, но все равно оставил меня одного. А если бы Артур Томас оказался не Артуром Томасом, а грабителем? А если бы к нему на помощь примчались приятели?
О, как я одинок!
Я высморкался в платок. Зажглось окно нашей с Родериком квартиры, силуэт жирандоля возник в нем.
На миг мне представилось, что я поворачиваюсь и бреду прочь от дома, ухожу в туман, в новую жизнь, пропадаю навсегда. Нет, невозможно.
Войдя, я раскрутил шарф, снял сюртук и, окунувшись в запахи, плывущие с кухни, прошел к обеденному столу.
А, Джонатан, обернулся ко мне Гарпаст, скажите, ну не прелесть ли?
Жирандоль стоял в центре стола, сместив супницу и тарелки.
Резную деревянную подставку украшали пластинки из слоновой кости. Полунагая женская фигурка на два с лишним фута тянулась из нее вверх. Скрещенные ноги, голый живот, широко расставленные, изогнутые руки, на лице улыбка, слепые, без зрачков глаза, между бровей словно кружок от грязного пальца. Пол-головы у девушки отсутствовало, открывая углубление для свечи. Еще две свечи полагалось крепить на иглы в ладонях с чашами.
А сверху нависала хрустальная крона, искрились и покачивались то ли листья хрустальные, то ли яблоки.
Прелесть, сказал я.
Да, любуясь, наклонил голову Родерик. Жалко, не моя, а дядина. Кстати, завтра утром мы с вами едем к нему.
Вокзал Паддингтон или Чаринг-Кросс?
Паддингтон, конечно же!
Господи! появившись в гостиной всплеснула руками миссис Терриберри. Уберите это непотребство!
Она даже отвернулась, застыв с оскорбленно выпрямленной спиной.
Ну уж! Гарпаст, надувшись, составил жирандоль на пол, ближе к этажерке с пострадавшим ранее атласом, и накрыл его куском ткани.
Что за времена! Убедившись, что непотребство убрано, миссис Терриберри пошла вокруг стола, поправляя тарелки. Мой покойный супруг это бы не одобрил. Может у него и были интрижки на стороне
Мой друг снял и встряхнул визитку.
Мы уедем на неделю, сказал он, садясь. Корреспонденцию, какая будет, оставляйте на тумбочке в прихожей.
Не думаю, что ее будет много.
Я следил за подрагивающими руками миссис Терриберри, за ее медленными движениями, за пудрой, щедро усыпающей плечи, и думал, что умри она, нам придется съезжать. А где еще мы найдем такую удачно расположенную и недорогую квартиру?
Домохозяйка, проходя, провела ладонью по моим волосам.
Вы плохо влияете на людей, мистер Гарпаст, сказала она Родерику. Ваш друг такой приятный молодой человек, а до сих пор не женат. Вместо этого вы занимаетесь какими-то голыми статуэтками.
Увы! рассмеялся я.
Он робок и беден, сказал Гарпаст. Ему нужна девушка из провинции. Разве что.
Миссис Терриберри наклонилась ко мне. Я учуял терпкий, кисло-пряный запах старости.
У моей подруги, миссис Халлуотер, через два дома от нас, с придыханием произнесла она, есть племянница, чудесное, воспитанное создание
Водянистый, в кровяных прожилках, глаз миссис Терриберри хлопнул короткими ресницами у моей щеки.
Извините, я не люблю я почувствовал, что краснею. Я сам
Родерик хохотнул.
Я же говорю робок!
Ее зовут Сьюзен.
Прошу прощения, я выскользнул из-под нависшей домохозяйки. Мне нужно переодеться к обеду.
Все! услышал я, торопливо поднимаясь в комнату. Вы опять его спугнули!
К счастью, дверь, закрывшаяся за спиной, избавила меня от дальнейших измышлений Родерика. На мясо с овощами я так и не вышел, хоть меня и уговаривали, предпочтя обществу сводни и детектива-мизантропа кампанию пишущей машинки и бутылки легкого вина.
Помучившись за клавишами полтора часа и не написав ничего путного, я незаметно заснул.
Помучившись за клавишами полтора часа и не написав ничего путного, я незаметно заснул.
Снилась мне какая-то жуть, я то бежал куда-то, то скакал на лошади, то отстреливался от кого-то, сунув руки в карманы. Вокруг грохотало, развевались какие-то простыни. Но самым ярким образом, кульминацией кошмара, стала миссис Терриберри в своем коричневом платье, преследующая меня с жирандолем наперевес: «Это непотребство, мистер Ривольд!».
Наверное, я даже кричал.
Глава 2. Поезд и кэб
Джонатан!
Да?
Вокзал Паддингтон растворялся в клубах пара. Растворялся в них и я, и Гарпасту приходилось срывать голос, взывая к моей совести.
Гомонили люди, вскрикивали паровозные свистки, пространство грохотало, шипело и стучало на разные лады, металлические фермы уходили вверх, темнели закопченые вывески с номерами платформ.
Я еле полз, и Родерика это бесило.
Черт вас возьми, Джонатан!
Мы пожалели денег на носильщика, и теперь на мне висели два объемных баула, а жирандоль я нес на плече. Меня пихали и норовили опрокинуть. Толпа пенилась между двух составов, Гарпаст, лавируя, бегал от вагона ко мне и тряс купленными билетами.
Джонатан!
Может, возьмете что-то одно? просипел я.
И не подумаю, сказал Гарпаст и вновь унесся к вагону.
Он считал, что вчера я сделал целых три промашки (с письмом, Томасом и лишней порцией мяса, которую Родерик съел за меня) и поэтому не достоин снисхождения.