Он сделал пару предусмотрительных шагов.
Очертания этого кабинета по устоявшейся традиции тонули во мраке, вполне отчетливо различался лишь мужчина в невыносимо плоских блестевших ботинках, при галстуке, белой рубашке и черных брюках, чуть, по-видимому, тесноватых в поясничной области и самой широкой части бедер. Мужчина, сутулясь, с дипломатичным выражением стоял прямо в светлом желтом квадрате у распахнутого настежь холодильника, его сомнамбулическое неприветливое лицо было ярко освещено. На приоткрытой полированной под дуб двери скромно висела табличка «Приемная». Откуда-то с полу все время тянуло сквозняком и холодом.
Он медленно, скрипя половицей, ступил на порог. Видно было, что сейчас не ко времени, но вот что оставалось непонятным, так это куда сразу делся остальной народ, в приемной стоял только один мужчина и, кроме входной, других дверей как будто не усматривалось. В коридоре вдруг вновь обвалом наступила тишина.
Тут опять нудно, с грехом пополам и никуда особо не спеша, без всякой видимой надежды на сиюминутный и сокрушительный успех, но в целом все же на более или менее приемлемом кандидатском уровне приканчивали доклад. Ожидалось, что трактат будет носить до некоторой степени характер серьезного социологического исследования, но докладчик я сам уже, кажется, в это не очень верил. Подзаголовок доклада был: «О некоторых новых свойствах реальности в свете нового положения индетерминатива и парадоксальности как принципа мироощущения» За бледнополированной косой стойкой облокачивался невысокий коренастый человек весьма крепкого сложения в скромном поношенном свитере, средних лет, с чрезвычайно жесткими, мужественными чертами лица и железным взглядом неподвижных умных глаз. «Его никто не видит, но он пришел как общий исход»
По большей части глядя все-таки в его сторону, явно и справедливо предполагая именно отсюда возможные неприятности, бросая взгляд вначале непосредственно перед собой, на узенькую планочку заградительного ограждения подставки и на побитую вкруг всего этого поверхность желтой полировки, он затем уже естественно и как бы мимолетно опускал глаза на стандартные листки бумаги, сокрытые от досужих взоров под локтем, чтобы потом вновь непринужденно и чуточку рассеянно, невзначай, обратиться теперь уже к завесам на окнах, со значительным опозданием повернуть вслед за глазами лицо профессионального умницы сдержанное, понимающее, в меру собранное в неподкупные складки и щели и снова в глубокой задумчивости возвернуть себя к внемлющей аудитории. Докладчик прилагал заметные усилия в намерением оживить повышением интонации и ужесточением вопросительной нагрузки читаемое, нечеловеческую наукообразную стилистику: хрипло и с расстановкой, не переставая ковырять пальчиком несущую плоскость опоры, поворачивая голову к дверям, пристально, вдумчиво глядя ему прямо в глаза, при этом успевая словно бы случайно, легко и неожиданно для самого себя и для окружающих перевернуть под собой страничку и обратиться в этот момент уже скорее ко всему присутствию
Он вынул руку из кармана и остановился. Справа в темном дверном проеме тут же поднялась с угрожающей поспешностью встревоженная заспанная морда ненормально большого волкодава. Что там особенного позади было не разобрать, но выше различалось что-то вроде партера, а еще выше транспарант. Стыдливо вывернутое наизнанку, полотно оставалось непроницаемым. Прямо, из глубокой темноты по коридору дальше было отчетливо попрошено угостить сигареткой. Стараясь не делать резких движений, он двинулся мимо. Чье-то утро заглядывает в двери унылых душ, сказали издали вслед. Утро нерешительно. Будьте бдительны.
Тяжелый казематно-подвальный дух и тишину сменило предчувствие чего-то неизбежного. Бетонный потолок стал ниже. За дверью слева вдруг что-то упало, с грохотом покатилось, там задвигались, шумно и весело, суетясь, осыпая многовесно и дрябло шрапнелью суматошных отзвуков мегатонные угрюмые члены монастырских сводов, дверь на секунду приоткрылась, и показался встрепанный полуголый отрок в брезентовом фартуке, прижимавшийся щекой к холодным камням пола молча и терпеливо, со взглядом стойким, даже упрямым, заранее готовым к любому следующему повороту событий. Этот непреклонный взгляд устремлялся вдоль щербатой поверхности забрызганного чем-то свежим порога за дверь. Дверь, скрежеща, вновь сошлась с железом стены, и за ней тотчас учащенно задышали, бормоча торопливо и сдавленно, по нарастающей, шурша, ненадолго прерываясь и тогда начинали греметь инструментом. Дверь распахнулась снова, и оттуда незамедлительно катапультировался, чуть не к самому полу прижимаясь тщедушными ключицами, взъерошенный отрок. Явно опасаясь не успеть, он сразу же поспешил взять хороший разбег, в конце концов скрывшись за поворотом. Послышался железный лай и лязганье разлетающейся по полу тары. В ту же минуту мимо двери, раскачивая поясницами и наступая друг другу на пятки, в ту же сторону с топотом понесли какой-то стандартный, удлиненной формы и, как это сейчас виделось, мало приспособленный к оживленной транспортировке цинковый контейнер. Какое-то время из-за поворота еще доносился рабочий гвалт, кашель и дробный стук тяжелой походной обуви, затем все стихло.
В безлюдный коридор вышел, дыша, взмокший и заметно расстроенный широкогрудый мужчина с папироской в зубах, в просторном брезентовом фартуке на голое матерое тело. Сжимая в темных грубых ладонях коробку спичек и потея, мужчина ссутулился, прикуривая с порога, помахал, разгоняя дым, кистью у бедра и задумался. Из-под налитой напряжением крепкой мужественной руки к полу ушла пара крупных капель. Паскудник, сквозь зубы произнес вышедший, остывая. Естествоиспытатель Мужчина сильно затянулся, опустив глаза. Ученью надобны терпеливые и усидчивые, говорит Что мыслишь, говорю, м-мать, неученье ли? Тьма, говорит. Верно, говорю, ученье свет
Он затянулся еще раз, посмотрел на папироску, поправляя седой кончик мизинцем, и поднял к собеседнику доверительное, открытое лицо,
Н-ну молодец, говорю, тогда!.. Насекомологу надобно различать. Умен ли, спрашиваю. Учусь, отвечает. Учись, говорю, дураком же помрешь. Что слышишь? Жужжат, говорит. Верно, говорю, мухи Пошто мухи? Матерь-природа наша дура ли? Летают, отвечает. Правильно, летают. Поскольку есть у них к тому опыт, навыки и умения. Так о чем же, теплоход ты не объезженный, надлежит эмпиристу и диалектику мыслить в первую очередь? Красное смещение, говорит. Для наглядности. Красное полотенце. Большое. На нем муха. По Доплеру, объект перемещается как вдоль, так и поперек, короткими перебежками по ухабистым жестковолосым вонючим завалинкам. Ускорение перемещений остается всегда строго постоянным. Вот она муха то есть, объект, бежит-бежит, вновь замирает, и когда мы все уже ожидаем от нее, что она продолжит предначертанный путь свой, она неожиданно для всех подбирает свои ступалища, подгибает их, затем распрямляет упруго, вознося тело свое высоко вверх и опираясь о воздух крыльными отростками подобно тому, как мы опираемся о землю ногами. И в сей же момент мы задаемся вопросом: так чем же она, непредсказуемая, руководствуется, изменяя плоскость перемещений?..
Мужчина сдержал себя, опуская взгляд, задавил двумя пальцами огонек папироски. Прищурясь, поплевал на пальцы, растер, изменяясь в лице, затем сунул бычок в спичечный коробок. Теперь он глядел на слушателя совсем другими глазами.
Слушаю вас, сказал он сухим неприятным голосом. Но лучше после обеда. Или даже завтра.
Да, сказал он. Конечно, Лучше будет в другой раз
там в дальнем углу, закатывая глаза, охал и ахал еще один, стеная и причитая, тихо проклиная и прошедшую ночь, и сволочей-друзей, которым на следующий день не на работу, вздыхая тяжко, продолжительно, одной рукой грузно наваливаясь на соломенную циновку под собой, на коей некогда безуспешно пробовал отойти ко сну, другой бессильно шаря по обнаженному участку груди со спутанным волосом, что откровенно и бесстыдно торчал из-под перекрученной майки. «Что тут у тебя с ушами, милорд?» глухо и неприязненно осведомились за стенкой. «Вот Вроде бы читали Тестена. Изволили много говорить, задели нос» «Сюда, если не затруднит», перебил другой голос. Шуршание, тихое и непонятное до той минуты, стало громче. «Совсем уже было уклонились сделать чуть заметный гешефт, однако противу ожиданий получилось нечто вроде готского тинга». «К стенке!.. Ставьте же к стенке, наконец» За стеной послышалось искательное полое шарканье и нашаривание, словно кем-то в темноте предпринималась мучительная попытка попасть вилкой в розетку. Непродолжительная пауза и полузадушенный смех. Шаги, странный, не очень внятный звук, напоминающий усиленное мегафоном цыканье зубом и неторопливое движение усеченной спички. Шумное почесывание обветренных подбородков. Звяканье граненого стекла. «Р-рекомендую. Мужчина вашей мечты»
Мужчина в углу ожил снова, зашуршал соломой, томясь, страдая одновременно и от жажды и от холода, мучаясь сомнениями, не попробовать ли, в самом деле, горячего чаю, прикидывая в потрескавшемся от древней сухости сознании наиболее приемлемое в создавшихся обстоятельствах расстояние до ближайшего туалета и тихо приходя в отчаяние.
Ой, ну что же это тяжко-то так, а!.. вскричал он внезапно, не совладав с не поддающимися описанию болью и тоской в голосе, широко поводя дебелым рыхлым плечом и пробуя весь правый плечевой сустав на прочность. В тревоге, в неослабевающем, болезненном внимании прислушиваясь к ощущениям, мужчина наблюдал, плохо понимая, изголовье своего ложа, словно и хорошо знакомая землистая темная шляпа на бетонном полу, и неопределенной масти разношенные носки в ней были с чужого плеча. Сударь, ну что же это вы там стоите над душой, а!.. не проходите!.. ностальгически произнес он наконец в безмерном страдании, обращая лицо к дверям. Что у вас там в чистой руке? Я ожидаю же
Мужчина в углу ожил снова, зашуршал соломой, томясь, страдая одновременно и от жажды и от холода, мучаясь сомнениями, не попробовать ли, в самом деле, горячего чаю, прикидывая в потрескавшемся от древней сухости сознании наиболее приемлемое в создавшихся обстоятельствах расстояние до ближайшего туалета и тихо приходя в отчаяние.
Ой, ну что же это тяжко-то так, а!.. вскричал он внезапно, не совладав с не поддающимися описанию болью и тоской в голосе, широко поводя дебелым рыхлым плечом и пробуя весь правый плечевой сустав на прочность. В тревоге, в неослабевающем, болезненном внимании прислушиваясь к ощущениям, мужчина наблюдал, плохо понимая, изголовье своего ложа, словно и хорошо знакомая землистая темная шляпа на бетонном полу, и неопределенной масти разношенные носки в ней были с чужого плеча. Сударь, ну что же это вы там стоите над душой, а!.. не проходите!.. ностальгически произнес он наконец в безмерном страдании, обращая лицо к дверям. Что у вас там в чистой руке? Я ожидаю же