Ну и конечно, я не мог тогда не подружиться с этими Уллами. Много чего я им рассказывал о своей жизни на поверхности, а они мне о своей. Научили они меня многому и задали направление мыслям такое, которого я даже и не предполагал. По сути, заставили по-иному на мир смотреть. Особенно сдружился я с одной семьей. Милые Уллы, но в общем, вполне обыкновенные. И была у них девочка. Удивительная. Ещё даже когда совсем маленькая, она уже отличалась от других детей. Умненькая такая, глазки озорные, взгляд добрый и даже какой-то по-особому светлый. Свет этот, впрочем, был её и счастьем, и проклятием.
Она росла и, не по годам развитая, уже в двенадцать лет получила свидетельство о начальном тэянском образовании. Дистанционно, конечно. Университет также не устоял перед её способностями и пал через два года. И так она пошла-пошла, пока наконец не выросла в совершенно удивительное создание. «Уля» так я её звал, стала молодой, красивой девушкой. Очень умной и талантливой. Решила мне как-то одну задачу, с которой я, тогда уже младший сотрудник Университета Тэи, носился почти целую неделю. А она узнала как-то, подозвала меня к себе и шепнула решение. Рад я был тогда конечно очень и удивлён, но и напуган. Стал её даже как-то избегать после этого, Скит изобразил грустную улыбку, и сам, признаться, не понимая, почему. Домик её, такой яркий и светлый, блестевший среди других домов как алмаз среди меди, начал меня словно отталкивать. А окна её, которых было, кстати, аж пять, буквально слепили меня, обжигая каким-то неестественным светом. Мало-помалу я отдалился от того семейства и занялся своими делами. Зеркала отражений у меня тогда ещё не было, поэтому я сутками напролет торчал то в лаборатории, то на кафедре.
И прошло довольно много времени, прежде чем однажды, прогуливаясь вдоль берега, я услышал тихий, далёкий, но словно бы знакомый голос. Немного растерявшись, я попытался определить направление, но безрезультатно. Тут вдруг опять. «Странно, подумал я, голос вроде слышу, а откуда он идёт, понять не могу, словно чувствую его как-то» И тут я опять почувствовал, но уже более отчётливо слабое покалывание и дрожь, но не ушами, а щупальцами, которые были тогда наполовину в воде. Я нырнул: «Так и есть, кто-то зовёт меня, издалека зовёт. Такой нежный, но уверенный голос». «Уля!» вспомнил я вдруг. И больше уже не думая, поплыл что было сил в направлении источника. Домик её я увидел сразу. Яркий, как маленькая вспышка, он стоял теперь на некотором отдалении от других домов. Слегка зажмурившись, я подплыл к окну.
Она была прекрасна. Светлая, с высоким лбом, изумрудными плавниками и перламутровыми ресницами, Уля стояла в центре домика и смотрела на меня своими огромными, ясными, переливающимися глазами.
Я несчастна, дядя Скит, лишь смогла она произнести, после чего, кинувшись к окну, обвила мою шею своими пушистыми, тёплыми, мягкими лапами.
Да что ты, что ты Уля, лишь смог пробормотать я в ответ, ты такая такая, красивая!
Она с сомнением поглядела на меня и заплакала ещё громче.
Нет, рыдала она, нет, меня никто не любит, никто.
Так мы и стояли. Она, всхлипывая у меня на груди, а я молча, не зная что и сказать. Конечно, я понимал тогда, что и сам отчасти виноват в таком её положении. Зачем прервал отношения с ней, с её семьей? Ведь не мог же я не знать, что нужен им и ей прежде всего. «Эгоист проклятый, сноб», ругал я себя. Вот только, что теперь можно было поделать? Уля же в тот момент, словно угадав мои мысли, слегка отстранилась от меня назад, посмотрела прямо в глаза и сказала:
Я всё понимаю, дядя Скит. И знаю вы добрый, а ушли от нас тогда потому, что все так делали. А я я не такая как все. Я урод, я умная. И снова заплакала.
Я уже не мог этого больше вынести и поэтому тоже от неё отстранился и сказал, но теперь серьезным голосом:
Знаешь что, девочка, так ты все глаза себе выплачешь. А ведь делать-то что-то надо? Расскажи-ка мне лучше, что у тебя стряслось.
История её, как оказалось, была самой обыкновенной. Несчастная любовь. Был у неё парень, красивый такой, сильный, умный правда, не настолько умный как она. И на этом их отношения и разладились. Парень ей много чего рассказывал, учил её чему-то, а она только смотрела на него удивлённо, и нет, не смеялась даже, а просто молчала в ответ. Но он как-то догадался, что «орешек ему не по зубам» и стал отдаляться от неё. Начал грубить, оскорблять, ударил даже однажды. А она всё терпела, хотя и мучилась страшно. Кончилось же всё тем, что он ей сказал, что она для него слишком светлая, и что он не хочет ослепнуть раньше времени, а поэтому уходит из её домика и не вернётся больше.
Вот, дядя Скит, завершила она свой рассказ, и вся моя история. А теперь скажите мне, на этот раз она уже очень серьёзно и даже как-то по-взрослому посмотрела на меня, что мне делать?
«Будто это я виноват, что ты такая», подумалось мне отчего-то в тот момент. Но в ответ я ей всё же сказал, что раз её парень испугался её ума, а ум Уллов связан с открытыми окнами их домиков, то, не заделать ли ей пару этих окон, чтобы немножко, ну поглупеть. Никогда, уважаемые слушатели, никогда я не забуду её взгляда тогда. Она вся вдруг как-то сжалась, словно от озноба, лицо её передернулось и она отплыла от окна, всё ещё неотрывно глядя на меня. А потом опустила голову и задумалась.
А ведь вы правы, дядя Скит, сказала она чуть погодя. И вы всегда были умным и добрым. Но не приходите ко мне больше, никогда. Она снова заплакала. Потом проплыла в угол комнаты, достала что-то снизу и протянула мне.
Вот, возьмите, это жемчуг. Он очень красивый и редкий, потому что мы, Уллы, мало и редко плачем. Берите, он ваш. Это вам память об одной умной-глупой девочке, которая вас так всегда любила и ждала. Прощайте. Она отвернулась.
Говорить больше было не о чем. И я, прямо так с горстью этого жемчуга поплыл по направлению к берегу. «Оказывается, их слёзы превращаются в такую красоту, думал я, поднимаясь к поверхности и иногда поглядывая на полученный подарок, надо же, не знал».
Вот, уважаемые слушатели, и вся моя сегодняшняя история, подытожил Скит свой рассказ. И не судите меня строго, прошу вас. Вы не были на моём месте и не можете знать, как бы сами поступили в той ситуации. А Уллы, они всё-таки удивительные. И даже сейчас, проплывая мимо их поселений, я, который столько раз их видел, не могу не восхищаться их красотой и уникальностью. Скит остановился. «А ведь домика Ули я что-то больше не замечал, подумал он про себя, хотя и проплывал мимо того места не раз уже. Хм, наверное, она всё-таки послушала меня тогда и сделалась немного, поглупей. Ну да ничего, зато возможно и счастливей тоже наверное».
Говорить больше было не о чем. И я, прямо так с горстью этого жемчуга поплыл по направлению к берегу. «Оказывается, их слёзы превращаются в такую красоту, думал я, поднимаясь к поверхности и иногда поглядывая на полученный подарок, надо же, не знал».
Вот, уважаемые слушатели, и вся моя сегодняшняя история, подытожил Скит свой рассказ. И не судите меня строго, прошу вас. Вы не были на моём месте и не можете знать, как бы сами поступили в той ситуации. А Уллы, они всё-таки удивительные. И даже сейчас, проплывая мимо их поселений, я, который столько раз их видел, не могу не восхищаться их красотой и уникальностью. Скит остановился. «А ведь домика Ули я что-то больше не замечал, подумал он про себя, хотя и проплывал мимо того места не раз уже. Хм, наверное, она всё-таки послушала меня тогда и сделалась немного, поглупей. Ну да ничего, зато возможно и счастливей тоже наверное».
Так, в задумчивости, более занятый своими мыслями, Скит попрощался с аудиторией и пополз к своему дому. Мелкие йонтры засеменили за ним. Скит улыбнулся: «А ведь они не произнесли сегодня ни слова, пока я рассказывал, а значит история, наверное, была всё же хорошей. Ну да ничего, пусть себе на ус мотают, может и не совершат моих ошибок, когда вырастут».
6. Железная балка
Так, собственно, звали капитана одного корабля, на котором, тут Скит Йонтра в задумчивости потёр клюв и посмотрел на слушателей, мне летать не приходилось. К счастью. Это был трианец. Уверенный, сильный, мужественный. Я бы даже сказал, какой-то упёртый, но при этом, пожалуй, и честный. «Железная балка» было, конечно, его прозвище. Настоящего имени я уж, позвольте, сейчас упоминать не стану. Тем более, что самого его и в живых-то давно уже нет, Скит грустно вздохнул.
Вот какой это был капитан: он дважды, тогда ещё лейтенантом, ходил на штурм мира Го. А вы знаете, что в той кампании и после первого штурма мало выживших осталось. Он один, безо всякой поддержки спускался на дно Карамуанского ущелья. Того, что на седьмой планете Лаа системы. А ведь там примерно семь тысяч орр совершенно отвесного спуска, когда ты и сам уже подчас не знаешь, лезешь ли ты вниз ещё или незаметно падаешь в бездонную пропасть. Я как-то разговаривал с одним знакомым альпинистом, так вот он мне посоветовал не то что не спускаться, но даже и близко не подходить к той расщелине. Прибавив к тому же, что если в неё поместить всех тех несчастных, кто туда когда-либо сорвался, то она, пожалуй, стала бы наполовину мельче. И прочее, и прочее, всё в том же духе. Складывалось впечатление, что трианец этот, ну просто не мог или не хотел, тут уж и не скажу точно, жить без подвигов. Его словно притягивали всевозможные опасности и разного рода испытания. Внешностью своей он был также под стать характеру: жёсткий, подтянутый, тренированный, худой. И прямо как в определенного типа грамма-фильмах с почти уже дежурным шрамом через всю щеку. Мужественный капитан.
Но годы шли. И его потихоньку отодвинули от боевого флота. Переправляли то туда, то сюда, и наконец поставили командовать какой-то ржавой посудиной, перевозившей урановую руду в системе Онте. Конечно, для трианца это было, наверное, едва ли не хуже смерти. Но что было делать, работа есть работа. Впрочем, как вы, возможно, уже догадались, он и там нашёл место, так сказать, подвигу. Дело было в том, что в системе Онте находилась одна очень неприятная и даже каверзная планета. Да и не планета даже, а всего лишь то, что от неё осталось. Она была самой ближней к местному светилу. И та звезда постепенно выжгла и сдула плазменным ветром с неё абсолютно всю почву и даже часть мантии, оставив нетронутым лишь одно её железное ядро. От этого планета, конечно, значительно потеряла в размере, но не в весе. Ибо масса её была почти полностью сосредоточена в этом ядре. И вот мимо этой-то как раз железной планеты и проходил регулярный маршрут звездолёта, которым трианец командовал. Ну и ему тогда сразу, ещё при инструктаже, сообщили, что подлетать к ней категорически запрещалось.