Рогов так и не узнал в тот вечер, как звали антиквара. Как оказалось, невидимый соперник, который теперь и соперником-то не был, тенью скользил по их жизни уже давно. Это с ним Полина ходила на выставки и вернисажи, по его рекомендации покупала старинные карты и гравюры. Виктор с отвращением подумал, что, быть может, этот человек даже бывал в его доме, и бросился в темноту кладовки за чемоданом. «Ты ведь никогда не понимал, что я люблю на самом деле», донеслось из кухни вдогонку, и дверь захлопнулась.
Тук-тук. Виктор вытянул из кармана чемодана ту самую дверную колотушку с Мальты. Бронзовую звездочку мальтийского ордена, похожую на сросшиеся вместе четыре ласточкиных хвоста. Молоточек в форме головы льва с лохматой гривой и грозно приоткрытой пастью. Зачем-то он схватил этот молоточек еще тогда, в смятении убегая из дома. И так и не решился избавиться.
Лейтенант молча уставился на колотушку.
Сувенир с Мальты, объявил Рогов и криво улыбнулся.
Когда Рогов закрыл за собой дверь, охранники все еще хохотали, а маленькая женщина с черными волосами, психолог, продолжала твердить: «Я же говорила. Не мог он». Колотушку он оставил ей на память.
До вылета самолета оставалось 40 минут. Первый раз за два года Рогов почувствовал, что летит домой.
Анна Комиссарова
Латексный костюм в шкафу
Митя сказал: «Отвоюй себе место в этом шкафу, тут довольно пусто». Оставил ключи и ушел. Стоя в темном коридоре с охапкой одежды, я открыла дверь огромного шкафа и сдвинула в сторону его содержимое. Пальцы коснулись чего-то липкого, гладкого и скользкого, похожего на человеческую кожу. Это был латексный костюм.
Я всегда считала, что лучше делить быт с человеком, чье понимание свободы вмещает непопулярные пристрастия и модели поведения, нежели с тем, у кого оно ограничено стремлением к стандартной добропорядочности.
Два года назад я не раздумывая написала бритоголовому парню в латексе на аватарке, который запостил объявление о том, что на Цветном недорого сдается уютная комната в трешке. В Интернете нас объединял только паблик Жака Деррида, но я решила, что это достаточное основание для гармоничного оффлайн-соседства.
И не ошиблась.
На пороге меня встретил высокий, голубоглазый и приветливый Митя.
Угостил чаем и показал комнату высокий потолок, свежий паркет, пустые стены молочного цвета, двуспальная кровать и кожаный диван, на котором лежал металлический ошейник.
Остался от предыдущего жильца, стриптизера, объяснил Митя. Он уехал танцевать в Китай.
Почему такая невысокая цена? спросила я на всякий случай.
Это же всего лишь комната, просто ответил домашний философ, и мы обменяли деньги на ключи.
Я вселилась весной, во внутреннем дворике цвела сирень, и само название Последний переулок звучало как обещание чего-то неизбежно нового.
В меру замкнутый и тактичный Митя оказался идеальным хозяином и соседом. Сам оплачивал счета за свет и воду, не вмешивался в мою жизнь и спокойно относился к гостям в любое время суток. Зимой купил по обогревателю мне и другому жильцу, добродушному бодибилдеру с татуировкой во всю спину Славе.
Мне казалось, будто я живу под невидимой защитой двух телохранителей в каком-нибудь европейском отеле. Изумрудное здание круглой формы, мозаики на фасаде, театральные люстры в подъезде «хорошо устроилась», завидовали друзья, забегая на ланч.
Квартира располагалась в старом доходном московском доме.
Соседи жили обособленно и тихо. О присутствии Славы можно было догадаться лишь по новым банкам с протеином, спортивной сумке в прихожей и где-то раз в месяц по воплям Вики, его темпераментной подруги-стюардессы, которой нравилось разыгрывать развод по-итальянски.
Митю выдавала маленькая кастрюля с пакетом риса или гречки на кухне, звук выключателя в ванной и тяжелые шаги по длинному коридору.
Бывший фотограф и профессиональный кинооператор в возрасте тридцати трех лет, целыми днями сидел в своей комнате, окруженный спортивным тренажером, компьютером и кроватью, временами выходил покурить во двор.
На праздники к нему наведывались глубоко декольтированная рыжая девушка, усатый очкарик средних лет, молодой кавказец и анорексичная брюнетка с густо накрашенными ресницами. Они бесшумно запирались в комнате, и Митя доставал из шкафа латексный костюм.
На праздники к нему наведывались глубоко декольтированная рыжая девушка, усатый очкарик средних лет, молодой кавказец и анорексичная брюнетка с густо накрашенными ресницами. Они бесшумно запирались в комнате, и Митя доставал из шкафа латексный костюм.
Мне не было до них дела. Я получала второе образование и много работала. Иногда мы с Митей вместе курили во дворе. Я узнала, что девушка с фотографий на холодильнике сбежала на север с предприимчивым архитектором, оставив его одного бороться со стрептококком. Отец, бывший советский спортсмен, умер, когда Мите было семь лет. Мать он называл «выжившей из ума блондинкой» и рассказывал, что ублюдок старший брат стал нормальным человеком лишь после аварии и клинической смерти. Митя общался только с бабушкой, которой стукнуло 93, и она едва передвигалась.
После исчезновения подруги он забросил фотографию («искусство ничего не меняет») и аскетично жил на деньги за квартплату. Он не выглядел несчастным, скорее, свободным от стремлений, привязанностей и поиска смысла. («Важнее не то, что я делаю, а то, что не делаю». ) Спорить с ним было сложно. Посмеиваясь, Митя все сводил к абсурду и неизбежности близкого конца. («Идея технологического прогресса себя исчерпала, мир деградирует и скатывается в войну»).
Я вспоминаю эти разговоры, проходя мимо атлантов у входа в соседний дом у них в локтях трещины и ступни небрежно заклеены скотчем, а напротив, на балконе верхнего этажа висят плакаты, обличающие жирующих капиталистов, пока народ погибает в нищете. Сейчас на девятом этаже темно. Но еще год назад мои окна весело светились фиолетовыми светодиодами, а в Митиной комнате виднелся тусклый ламповый шар.
Зима добавила суровости мы пережили обвал рубля, закупились тушенкой, нашутились про российский сыр со вкусом дор-блю и приютили Макса, танцора с Украины. Слава прогорел на игровых ставках и по совету Мити уехал с Максом соблазнять разбогатевших китайских женщин. Вика осталась: «Люблю Россию и ни на что ее не променяю», жизнерадостно отвечала стюардесса на повсеместное «пора валить».
На Масленицу она вернулась из Владивостока с икрой. Девушке хотелось праздника. Она напекла блинов, отправила Митю за вином, вытащила электрическое пианино. Утром от веселья остались запах рыбы и недопитое вино. Со спинки стула свисала норковая шуба Вики, Митя сидел в кресле и чуть не плакал.
Митя, что с тобой? спросила я, наливая кофе.
То, что я сказал ночью, это все неправда.
На кухню выползла проснувшаяся и снова бодрая Вика.
Вы чего такие мрачные? Пошли по городу гулять, сегодня Масленица, проветримся! весело предложила она.
Никто не считает меня нормальным мужиком, даже рыжая. Все думают, что я пидор. И ты теперь так думаешь. Но я не пидор! Хотя уже и сам не знаю. Ненавижу себя за это, обиженно и растерянно бормотал Митя.
Какая разница, кто что думает. Мы с Викой, например, к тебе прекрасно относимся, кем бы ты себя ни считал.
Сидя в душной кухне, мы еще долго утешали Митю. Потом он на неделю исчез. А в начале марта позвонил утром и сказал, что продает квартиру, уезжает из страны и попросил в ближайшее время съехать.
Закинув в такси последнюю сумку, я пожелала ему удачи, и мы попрощались.
Через полгода я встретила Вику в «Симачеве».
Знаешь, что случилось с Митей?
Звонила ему недавно, но он трубку не взял. Наверное, греется где-нибудь в Таиланде.
Слава вернулся из Китая. На похороны. На Митины похороны. Друзья сообщили. Шагнул из окна наш Митя.
Михаил Кузнецов
Мне не страшно
1
За ночь изба выстыла. Митя запалил дрова, уложил рядом с печью бушлат, а поверх него одеяло. Потом он подошел к кровати, сел на край и тронул жену за плечо.
Дай постель сменить, сказал он ей.
Ольга, очнувшись, округлила глаза. Поднялась на локти.
Андрюша. Голодный!
Кормленый Андрюша. Спит.
Ольга нервно взглянула на люльку, в которой тихо и ровно дышал младенец. Тревога ее ушла, грудь успокоилась. Митя легко подхватил жену и перенес на одеяло у печи. Потом он свернул в ком мокрую простыню, обтер ею клеенку и швырнул к выходу.
Ты в церкви был? спросила Ольга с пола.
Какая церковь? Солнце еще не встало.
Я думала, уж вечер.
Думала Ванька подвезти обещал. Проснется он, тогда и поедем.
Я думала, уж вечер.
Думала Ванька подвезти обещал. Проснется он, тогда и поедем.
Это хорошо. Мне уж сильно плохо, Митя.
Все успеем. Не трави.
Ей было не видно его лица, и как оно скривилось от ее слов. Она видела только спину и широко раскинутые руки, расправляющие белье.
Митя отнес жену в постель, переодел в чистое и крепко укутал.
Таблеток купить не забудь. Только зеленых, а не тех И смесей для Андрюши. Да надо крестик еще, но возьми не шибко дешевый.
Все знаю.
То-то хорошо, что на машине. И отца Георгия привезете. Пехом бы он не пошел. Ольга схватилась за бок, сжала губы.
Живо спи!
Митя поднял бушлат и вышел на улицу. Было темно и сухо. Низко светила луна, пылили сугробы. Митя валенками смел легкий снег с тропинки, присел у собачьей будки. Из конуры высунулась острая морда.
На кого же ты лаяла всю ночь? В деревне пусто. Или жрать хошь?.. А-а-й, ну тебя!
Митя вернулся к крыльцу, достал сигарету и долго прикуривал на ветру. Потом увидал, что в соседнем доме горит окно, спрятал курево обратно и поспешил на свет.
Ему открыла бабка, завернутая с головой в рыхлый полушубок. Она испуганно подняла брови.
Митя! Заходь шустрей.
Прошли в темные сени, Митя снял шапку с лысой, трескучей своей головы.
Ты что в рань таку? С Ольгой что? спросила бабка, шаря рукой у сердца.
Не-е-е протянул он и улыбнулся этому.
Напугал, дурень! Я думала, с Ольгой что
Все так же.
Старушка спустила на плечи полушубок и поморщилась от лампы. В доме было жарко, даже угарно.
Чаю давай?
Не буду я.
А что тоды рыщешь тут?
Баб Вера, я это Посиди с Андрюшей. Ваня меня с утра в церкву свезет.
И ты с им поедешь? Он же запивши со вчера.
Как?
Обычно как.
И-и-ы
Откуда у него, не знаю. Водка отобрана была. Где-то нашел