Осенние акварели. Стихи - Владимир Зангиев 2 стр.

настраивая мысли на закат.
Хоть я фантазией не очень-то богат,
но осень, словно вражеский фрегат,

незвано вторглась в чужеземное пространство
и, насаждая чуждое убранство,
творит теперь сплошное хулиганство:

ломая ветви тонкие берёз, 
пьянеет будто от невинных слёз,
и весь пейзаж становится белёс, 

как после стирки выцветшая скатерть.
И даже нищий не идёт на паперть,
хотя и храм по-прежнему не заперт;

но в холода негусто подают 
хрестьяне по домам псалмы поют
и даже воробьи проворно не снуют,

среди двора выискивая крошки.
Трухою серой усыпаны дорожки.
Пестреют лишь журнальные обложки

Вороний карк упал с верхушек сосен.
Пейзаж для глаза совершенно стал несносен.
Да, нынче замечательная осень!..

И мрак навалится плитой,
развеяв звёздочки  уголья
Саднит космическою болью
луна, проникнувшись бедой.
Тревога в сердце прозвенит
о грёзах, навсегда утраченных.
И увяданием охваченных
порой прозренье осенит:
ах, осень,  дивная пора, 
дарует чудные мгновенья!
Душа в порыве откровенья
пылает пламенем костра.
А шелестящую листву
уносит ветер по аллее.
И станет будто бы светлее
в ночи живому существу,
когда окажется, что вдруг
сознанье осенью пронизано.
И завершёнными эскизами
ночь простирается вокруг!

И мрак навалится плитой,
развеяв звёздочки  уголья
Саднит космическою болью
луна, проникнувшись бедой.
Тревога в сердце прозвенит
о грёзах, навсегда утраченных.
И увяданием охваченных
порой прозренье осенит:
ах, осень,  дивная пора, 
дарует чудные мгновенья!
Душа в порыве откровенья
пылает пламенем костра.
А шелестящую листву
уносит ветер по аллее.
И станет будто бы светлее
в ночи живому существу,
когда окажется, что вдруг
сознанье осенью пронизано.
И завершёнными эскизами
ночь простирается вокруг!

Свежим шелестом кроны наполнив,
в старый сквер возвращается осень,
и в воздушных купаются волнах
тополя среди зелени сосен.

И иду я один по дороге.
В небе стая меняет кочевье.
Позолоту бросая под ноги,
облетают печально деревья.

И насупившись пасмурно, туча
нависает над городом мрачным.
И срывается дождик колючий,
шмякнув каплей по темени смачно.

Растрепав непокорную чёлку,
клён поспешно срывается с места.
Ветерок запрягает двуколку
и спешит в направление зюйд  веста.

Перемену душой принимаю,
но с тоской по апрельскому небу.
Что пройдёт всё  умом понимаю:
уж разгадан судьбы моей ребус.

Вновь журавли, как верблюды,
свой караван одинокий
в синей пустыне безлюдной
гонят к надежде далёкой.

Вновь старый клён ломит руки,
сыплет багряные слёзы.
Станы согнули, как луки,
в жёлтом прощанье берёзы.

Слёзною влагой покрылись
сникшие травы на поле,
суслики в землю зарылись,
ветер резвится лишь вволю.

Скрылись из вида стрекозы.
Нас покидает лето.
Льются прощальные слёзы:
всё за живое задето.

Хочется в жёлтой одежде
тоже пустыней безлюдной
стремиться к далёкой надежде:
спешить журавлём  не верблюдом.

Тучи проносятся быстро
мимо понурых домов.
Время назначит магистра 
делать запасы кормов.

Солнце, как нищий на паперти, 
клянчит озябший тепла.
Злата беспечно со скатерти
осень на землю смела.

Клёны продрогшие спины
горбят на встречном ветру,
и набегают трамплином
волны в сосновом бору.

Шорох пожухлого стебля
слух неприятно скребёт.
Пня почерневшая кегля
в кружевах липких тенёт.

День сокращён, укорочен.
Звёзд вызревающих гроздь
свесилась с неба  ей очень
нужен живительный дождь.

И, не томя ожиданьем,
лёгок, как вздох на помин, 
внемля всеобщим желаньям, 
дождик осенний полил.

Нахмурило небо свинцовые брови,
и сад наш осенний листвой зарыдал.
Короткие дни стали мокро  багровы,
и солнечный диск, словно лист увядал.

По небу бегут полинявшие тучи 
уж верно, торопятся стаей к теплу.
А пруд остаётся, дрожит невезучий 
ведь надо же встретить кому-то весну.

Буянит октябрь, как мужик с перепоя, 
на слёзы чужие ему наплевать:
уж коли гулять, так по-русски, с лихвою, 
широкую душу на всех проливать.

Пусть золотом плачут подружки  берёзы,
но только у нас на Руси говорят:
«Не верит Москва в крокодиловы слёзы!»
 по-своему все ведь в природе мудрят.

Я узнал у цветов
от чего они вянут
 Из небесных перстов
когда гнев на них грянет
и покроет цветы
сединою холодных снегов,
хлынув вниз с высоты,
зарычав, словно злая свекровь.
Им невмочь пережить эту муку, 
даже солнце не тянет к ним ласково руку.
В этот миг им не нужно уж счастья
и они опускают запястья.
Умирают цветы, словно люди, 
от жизненных ран,
погибают от скверных трагических драм
и от душ чужих пустоты
засыхают и вянут цветы

Погожих дней последнее дыханье,
как пламя отгорающей свечи.
Ползут по небу стаей тараканьей
куда-то птицы прочь, ну хоть кричи.
Деревья тоже, листьями срываясь,
хотят умчаться с птицами на юг.
А ветер, в этом хаосе кривляясь
и издеваясь, их швыряет в луг.
Река уносит тоже свои воды.
Не кажет солнце раскалённый круг.
Бегут куда-то все от непогоды.
Стою лишь я и омертвелый луг.

Погожих дней последнее дыханье,
как пламя отгорающей свечи.
Ползут по небу стаей тараканьей
куда-то птицы прочь, ну хоть кричи.
Деревья тоже, листьями срываясь,
хотят умчаться с птицами на юг.
А ветер, в этом хаосе кривляясь
и издеваясь, их швыряет в луг.
Река уносит тоже свои воды.
Не кажет солнце раскалённый круг.
Бегут куда-то все от непогоды.
Стою лишь я и омертвелый луг.

На проводах иней,
словно грибов споры,
и небосвод синий
стужей грозит скорой.

Поля поблёк ситец.
Город намок в лужах.
Клён на ветру  витязь,
сбросивший шёлк кружев.

Веет дымок робкий 
топят жильцы печи:
то над панельной коробкой
будто зажглись свечи!

Солнце зашло, но ещё светло.
Лист опадающий плавно кружИт над водой.
От парящего облака  розовое тепло.
Первая звезда над зубчатой горной грядой.
Взгляд наблюдающего утонул в тиши,
словно луч, высвечивающий в грядущее путь.
В благоухании красок абсолютно не слыхать машин.
И благо, что слух не обо что запнуть.
Двое сидят на краю деревянной скамьи,
взявшись за руки и погрузившись в себя.
Для них время замерло, поделённое на двоих:
оно, словно студень густеет, чувства крепя.
И я, наконец-то, испытываю комфорт:
в кои-то веки на душе истинная благодать.
Но не покидает сторожевое «апорт!»,
а чтоб освободиться  и не пытаюсь себя утруждать.
Каждому своё!  сказано ведь давно.
Отражение в зеркале не причиняет зла
Да чего там философствовать  всё одно!
Лишь бы в минуту трудную нелёгкая пронесла

Осень в сдержанных тонах!
Прочь эмоции, восторги, 
вышло время летних оргий, 
здесь сентябрь  космонавт.
Марсианские пейзажи
непривычно глазу мажет:
больше сажи с багрянцом 
пишет
с пламенным лицом.
Что-то сущее нам мнится
в сером сонмище теней;
лица стали вдруг бледней
вслед гусиной веренице,
потянувшейся на юг.
Впрочем, всё теперь смешалось:
север,.. юг,.. сентябрь,.. усталость
 роковой сомкнулся круг.
Будто звёздный альманах
бренность мрачная верстает.
Лист кленовый увядает
 Осень в сдержанных тонах!

Дни летят, как листья с клёна,
устилая прелью двор.
На губах от слёз солёно, 
прицепилась  надо ж!  хворь.
Заедает сердце, душу
неуёмная тоска:
сокровенное наружу
прёт, как с моря облака.
Журавли подались к югу,
не видать давно стрижей.
И шарахнешься с испугу,
встретив прежних корешей.
На дворе царит сентябрь,
сея чувств смятенье в нас,
будто,  время бросить якорь
в этой жизни вот сейчас.
Мысль зациклилась на вечном, 
вспоминаешь весь свой путь.
Эх! Как жаль, что в быстротечном
темпе гнал, не вникнув в суть

Своё откуролесил месяц май,
и вот настала осени пора;
безропотно всем сердцем принимай
прохладу, что несут с собой ветра.
Тревожит слух протяжный птичий крик 
трубит природа прошлому отбой.
Аллеей мокрой шествует старик, 
как будто он явился за тобой.
Утекших лет совсем уже не жаль,
да только грусть тревожит иногда:
уж коль записано в небесную скрижаль, 
ты обречён влачить свои года.
Тоска в душе задула камелёк,
тьма  как одна спрессованная масса.
Пожухлый лист на клёне одинок 
от неизбежности грядущей жалко трясся.
И взяв его в ладонь, под ветра свист, 
вполне ещё того не сознавая, 
я уносил с собой прощальный лист,
как будто душу чью-то согревая.
Своё откуролесил месяц май,
и настигает осени пора,..
но голову упрямо поднимай,
поскольку жизнь  азартная игра.

Уходит лето. Много раз
его дотла сжигала осень.
Её торжественный окрас
душе низвергнутой несносен.

Ведь так же отцветём и мы
и, отгорев, падём золою, 
а кисти траурной каймы,
скорбя, повиснут с аналоя.

Отрыдала ива золотым дождём,
ветер птичьи трели выдул из ветвей.
Для себя за счастье осенью сочтём
выпить подогретый солнечный портвейн.

Вот и это лето укатило прочь,
нам оставив листья, звон дождя и грусть.
Прошлого картины клети память  скотч,
только не приклеить к ним прошедших чувств.

В общем-то не надо мне вчерашних дней 
жду в грядущем новых лучших перемен,
но тоска сжимает сердце всё сильней 
август серость неба дАрует взамен.

Клином журавлиным вдаль плывут года,
и виски всё больше серебрит хрусталь.
День  я знаю  близок Страшного Суда,
но прошедшей жизни мне совсем не жаль.

Отрыдала ива золотым дождём,
ветер птичьи трели выдул из ветвей.
Для себя за счастье осенью сочтём
выпить подогретый солнечный портвейн.

Вот и это лето укатило прочь,
нам оставив листья, звон дождя и грусть.
Прошлого картины клети память  скотч,
только не приклеить к ним прошедших чувств.

В общем-то не надо мне вчерашних дней 
жду в грядущем новых лучших перемен,
но тоска сжимает сердце всё сильней 
август серость неба дАрует взамен.

Клином журавлиным вдаль плывут года,
и виски всё больше серебрит хрусталь.
День  я знаю  близок Страшного Суда,
но прошедшей жизни мне совсем не жаль.

Усыпаны дорожки
опавшею листвой,
и воем «неотложки»
покой нарушив мой,
тревожит свежий ветер:
в душе  кордебалет! 
сорвали будто с петель
мой дух. Пропавший след
его уж не отыщешь
средь этой кутерьмы
и понапрасну рыщешь
в преддверии зимы.
Подверженная чувствам,
беснуется судьба,
и тешишься искусством
скрывать в себе раба.
Клубок противоречий
намотан изнутри:
дрожит хвостом овечьим
душа. Боготвори
за всё всенепременно
тот сокровенный миг,
который столь отменно
в сознание проник,
который и дарует
душе заветный взлёт:
любого очарует,
коль счастие прольёт!
По осени считают
количество цыплят;
когда надежды тают 
к судьбе благоволят.