Месть Кукулькана
Мы с Петей мирно прогуливались по бульвару Кукулькан единственный дороге, которая двумя мостами соединяет остров Канкун с полуостровом Юкатан.
После массовой закупки сандалий и плавок Петя был довольно угрюм, подсчитывал, во что ему станет «триптихизм», как подпорка отечественной культуры.
Что это еще за фигов «Кукулькан»? спросил он грубо.
Педро, я бы на твоем месте был осторожнее в словах!
А что такое? Чего я сказал-то?! встрепенулся Петя, озираясь кругом.
Да уж, прости, сказал! Обидел эдак запросто древнего бога майя крылатого змея Кукулькана. А ему, знаешь, в былые-то времена, сколько человеческих жертв приносили вырывали на алтаре сердце, и поминай, как звали.
У Пети вдруг потекло из носа. Он жалобно шмыгнул:
И чего теперь делать-то будем?
Вот уж, не знаю, развел я руками. Если учесть, что Канкун на языке майя Гнездо змея, то плохи твои дела. Древние боги мстительны, а майские особенно.
Да ладно тебе шутковать-то, неуверенно улыбнулся Петя.
Какие шутки, Педро? Уже из носа течет. Глядь и диарея тут как тут
Петя вдруг, несмотря на первичную курортную красномордость, заметно сбледнул, как говорят в народе.
Типун тебе на язык!
Типун-то пустяки, мягко ответил я. А вот с диареей попрыгаешь весь отдых насмарку.
Погоди, погоди, засуетился Петя, подтирая нос, Я всегда помнил, а прямо сию минуту позабыл на каком месте диарея-то вскакивает? Обычно-то?
Обыкновенно в животе, а потом ниже идет
Петя всплеснул руками:
Елки-палки, понос что ли? А то я невесть чего подумал: диарея! Хотя тоже мало радости, погрустнел он.
Ладно, Педро, спокойно. Говорят, есть спасение от мести Кукулькана. Именно здесь в Гнезде змея, в Канкуне, надо сперва опуститься на дно морское, а потом подняться в небеса. Только тогда Кукулькан отстанет.
Нет, на это я не согласен! заявил Петя. Что же это значит: искупаться, и в самолет, до дому?! Пусть меня лучше здесь пронесет.
Не надо жертвоприношений, сказал я, Всё куда проще и забавней. Есть подводная лодка Атлантис и вертолет геликоптер. Опустимся, поднимемся! Чего все землю-то топтать?
Не надо жертвоприношений, сказал я, Всё куда проще и забавней. Есть подводная лодка Атлантис и вертолет геликоптер. Опустимся, поднимемся! Чего все землю-то топтать?
Так мы и поступили. На легком катере добрались до подводной лодки, стоявшей наготове неподалеку от коралловых рифов.
Когда мы с Петей протиснулись во чрево подлодки, и команда задраила люк, наступила неловкая тишина. Пассажиры, сидя на длинных диванах вдоль иллюминаторов, вяло улыбались друг другу мол, ничего, может, обойдется Вдруг в подлодке раздалось громкое шипение, а в прозрачной воде за окошками побежали гурьбой крупные пузыри. Петя перекрестился и придавлено вздохнул: «Авось, пронесет».
О, велик русский язык! Как дивно сочетается с душою русской! Одно лишь незатейливое слово порою так встряхнет россиянина, что он уже в единый присест готов и жизнь пройти и поле пережить. А там будь, что будет за этим полем: хоть черт, хоть ангел. «Все лишь бредни, черри-брэнди, ангел мой».
И в замкнутом пространстве, окруженный англо-саксонами, галлами и латинами, почти на самом дне Карибского моря, Петя затянул «Степь да степь кругом». Его голос, подобно тропическому урагану, быстро набирал мощь и, кажется, уже вырывался за пределы подлодки, глуша мелкую рыбешку и зазевавшихся аквалангистов. Когда Петя выводил «ты, товарищ мой, не попомни зла», лодка глухо легла на грунт.
Песня, наконец, стихла, и к нашей субмарине устремились буквально все обитатели коралловых рифов. Тут были королевские крабы, чернильные кальмары и морские звезды. Лангосты стройной шеренгой маршировали мимо окон, и Петя отдавал им честь. Подкатывались морские ежи, стелились по песку камбалы, стесняясь своей плосковатости. Подплывали рыбка-шут и французский ангел, за ними рыба-сержант и рыба-ножик, наждачная рыба, бешеная блондинка и рыба-собачьи зубы.
Это был парад всех родов войск. Заключали его рыбки-бабочки желтые, полосатые и четырехглазые. Еще проковылял морской таракан, да он уже был не в счет, как отставной прапорщик, наша лодка, выпустив тучу пузырей, спешила на поверхность.
Может, Кукулькану и этого хватит? спросил Петя с надеждой.
Да нет, Педро, без облаков никак не обойтись.
У одного из отелей на холме со срезанной вершиной растопыривал пропеллер маленький геликоптер.
Если субмарина все же внушала некоторое доверие своими габаритами, толщиной люка и относительно небольшой глубиной погружения, то эта «вертушка» на холме казалась предательски легковесной какая-то пластмассовая фитюлька.
Утомленный подводным миром, Петя обреченно уместился на заднем сиденье. Он крепко-накрепко пристегнулся ремнем и внимательно оглядывал дверные запоры. В глазах его была тоска потерянной собаки.
А через пять дней моя Олюшка прилетает, сказал он ни к селу, ни к городу.
Встретим, бодро ответил я, хотя Петин настрой угнетал.
Да и вертолетчик не добавлял оптимизма. Суетливо перебирал рычажки на пульте и поглядывал на нас с немым вопросом, будто ожидая, что мы с Петей подскажем, куда сперва нажимать.
На горизонте морском заклубились синеватые облака. Они быстро восходили к зениту, рассекая небеса, набирая багровую, древесноволокнистую тяжесть.
Бамонос! Поехали!
Вертолетчик внимательно поглядел мне в глаза.
Может быть турбуленсия, сказал он и включил пропеллер.
У меня уж давно турбуленсия, отозвался Петя.
Вертолет клюнул носом, приподнял хвост и эдак бочком-бочком, как подраненная сорока, скользнул меж отелями к морю.
Пока мы с Петей прилаживали на голове наушники для переговоров, море улетело далеко вниз, а в приоткрытые окна задувал поднебесный ветер, в котором, казалось, угадывалось уже дыхание бездонной космической пропасти.
Море вдруг раскрылось под ногами, как огромная устрица. Оно стало понятнее его заливы, течения, отмели, косы, рифы и сами цвета: от сине-черного, через зеленый, к прозрачно-бирюзовому.
Было очевидно, что Карибское море довольно веселый персонаж. В нем струились и спиралеобразно вихрились жизненные токи. Более того, я понял, что оно связано с воздухом, с небесной, как говорится, стихией. Вроде была четкая грань между морем и небом. Но сквозь нее тут и там проникали почти неразличимые глазом восходящие и нисходящие потоки.
Тоже мне открытие, буркнул Петя в мои наушники. Я это с пятого класса помню коловращение воды в природе! Ты лучше глянь наша подлодка опять на дно залегла!
Действительно, «Атлантис» белел сквозь прозрачную воду и я даже углядел рядом с ним знакомую бешеную блондинку. Ей было грустно без нас с Петей.
Да и отставной прапорщик морской таракан пригорюнился, как сирота, на камушке.
Сердце мое сжалось от какой-то неясной любви ко всем униженным и обездоленным. Хотелось облобызать вертолетчика и всплакнуть на Петиной груди. Еле совладав с собою, я поднял глаза и узрел древний, восточный знак, символ вселенной.
Туча вогнутой черной каплей закрыла полнеба, разделив весь мир на «инь» и «янь». Она придавила, сплющила солнце, но лучи его все же пробивались, и казалось, что это сияющая голова гигантского змея, украшенная золотыми перьями, глядит с заоблачной высоты на землю, на остров Канкун, на вертолет, где затаились мы с Петей. Пернатая голова строго склонялась над нами.
Педро! воскликнул я, тыча пальцем в окно и почти вываливаясь из геликоптера. Педро! Кукулькан!
Не ори не дома. И дома не ори! отвечал Петя назидательно.
Да, правда, же Кукулькан! не унимался я.
Туча подвинулась, и пернатая голова змея проявилась еще отчетливей. Его тело зеленоватым клубящимся жгутом извивалось над морем, а хвост уходил в тихие воды лагуны Ничупте.
Вот оно гнездо Кукулькана!
Гигантская спираль простиралась от земли до солнца, и я понял вдруг, что пернатый змей Кукулькан, бог майя Бог Времени! А под нами покоилось Гнездо Времени море, острова, лагуны, сельва! Отсюда растекается Время по миру. У меня закружилась голова, а перед глазами галопировали столетия.
Вперемешку я видел шхуны под черными парусами и папирусные лодки, строительство пирамид и конные отряды конкистадоров, игру в каучуковый мяч и яркие росписи храмов. Воздвигались города, и умирали, поглощаемые сельвой
О, я прикоснулся к хвосту Кукулькана, ко Времени! И оно более не отторгало меня, оно пело в моих вертолетных наушниках, как сладкоголосые сирены. Это немного напоминало «Степь да степь», только было глубже, задушевней и лиричней, без подводного надрыва.
Я сидел и улыбался, как умалишённый на электрическом стуле.
Турбуленсия! пробилось ко мне любимое слово нашего пилота.
Вертолет, как на деревенской дороге, изрядно потряхивало. Но я-то понимал, что это ухабы времени.
Вскоре мы прочно встали полозьями на плоский холм и вылезли из вертолета.
Все, Педро, ты свободен Кукулькан не будет мстить!
Да ладно тебе, хреновину молоть, буркнул Петя. А что, кстати, значит «портате бьен»? В моём словарике такого нету.
По-испански «веди себя хорошо». Откуда ты это взял? поинтересовался я.
Всю дорогу кто-то бубнил в левый наушник: «Портате бьен, Педро!» Думал ты шутишь. Хотя, верно, пилот баловался! Сукин кот с турбуленсией!
Зачем было огорчать Петю? Да он бы вряд ли поверил. Но я-то знал определенно, что это был голос Кукулькана.
Коктейли Карибского моря
Эти коктейли отражение карибской жизни вообще, в которой всего в избытке. Пройдет один день, а, кажется, годы минули.
Педрюша-то, приятель мой, успел разработать научный подход к потреблению коктейлей.
Ты, спрашивает, сколько часов в сутки спишь?
Ну, часов семь-восемь
Правильно, и еще часика два можно прихватить после обеда, согласился Петя. Итак, на активный отдых остается около двадцати часов. И надо распорядится ими по-умному, по программе, а не пускать на самотек.
Пока я соображал, откуда могли возникнуть эти двадцать часов, Петя извлек из просторных плавок электронный блокнот.
Знаешь ли, с этой вещицей можно опуститься на дно глубочайшей в мире Мариинской впадины, и он с любовью принялся водить пальцем по кнопочкам. Гляди-ка, какой я тут планчик набросал по коктейлям
И впрямь, сверхпрочный Петин блокнот выдал план, от которого в буквальном смысле можно было закачаться.