Я купила новый гель для душа, сейчас покажу.
Я с видимым интересом рассматриваю покупки, тащу все на кухню и начинаю раскладывать по полочкам и шкафчикам.
Мне нравится, когда у Тамары хорошее настроение, но, выйдя в холл, я застаю ее опять в слезах. Она стоит у зеркала и дрожащими руками пытается прикурить. Мне хочется спросить ее просто «чего ревешь?», но, соблюдая нейтралитет, я вежливо киваю ей прохожу опять кухню. Тамара из тех людей, которые любят рыдать «на публику». Из меня, например, не выдавишь слезинки, если рядом кто-то есть. Не понимаю, как можно выставлять напоказ свои переживания, не говоря уже о слезах.
Эля, если бы ты знала, как мне все надоело, Тамара заходит на кухню, садится за стол и наливает две чашки кофе.
Вы чем-то расстроены? спрашиваю я.
Садись, выпьем кофейку, приглашает она и шепчет, меня здесь все ненавидят.
Кто? я тоже перехожу на шепот.
Все! Тамара срывается на визг.
Семен Михайлович вас очень любит, это видно, осторожно говорю я.
Я устала от такой любви. Он подарил себя всем. Им всем от него что-то нужно. На меня у него нет времени. Я не могу сидеть дома целыми днями Я не для того выходила замуж, чтобы сидеть дома и смотреть в стенку. Мне некуда одеться прилично. Он никуда меня не водит
Наверное, он работает, мягко замечаю я.
Конечно, рабо-отает, передразнивает она, только когда что-то нужно Нике или Вадиму, то у него всегда находится время для них.
Ника и Вадим это дети Семена Михайловича от первого брака.
Это же дети, говорю я.
Ну и что? Я же не против того, чтобы они здесь жили! возмущается Тамара.
Я дипломатично помалкиваю. Думаю, что даже если бы Тамара и была против, на решение Семена Михайловича это никак бы не повлияло.
Тем более, продолжает Тамара, Вадиму уже девятнадцать. И он не ребенок. Я предлагала Семушке, чтобы он купила Вадику квартиру, а Ника могла бы жить со своей матерью!
Какая-то фальшь чувствуется в ее тоне, голосе, словах. Мне кажется, что ее предложения по поводу того, где должны жить его дети, не встретят понимания у Семена Михайловича. И Тамара это прекрасно знает. Но для меня она продолжает играть роль капризной красавицы.
Он успевает все. Встретиться с Аллой, хотя видит Бог, ей это не нужно. Поговорить с Вадимом, посидеть с Никой. И только моя очередь наступает в последнюю очередь, Тамара понимает, что фраза получилась не слишком красивой и быстро добавляет, До меня ему нет никакого дела.
Он успевает все. Встретиться с Аллой, хотя видит Бог, ей это не нужно. Поговорить с Вадимом, посидеть с Никой. И только моя очередь наступает в последнюю очередь, Тамара понимает, что фраза получилась не слишком красивой и быстро добавляет, До меня ему нет никакого дела.
Возможно, я несправедлива к Тамаре, но мне ее не жаль. Все что она говорит, звучит как-то неестественно. Что я должна отвечать? Опять плести сладкую чушь о том, как он ее любит? Я сомневаюсь, что Тамара сможет оценить Семена Михайловича, который сумел преуспеть в жизни и сохранить нормальные отношения со своей бывшей семьей. Я понимаю, что Тамаре не нравится его решение о том, что дети будут жить с ним. Ей гораздо лучше было, когда Ника и Вадим жили со своей матерью. Но теперь и Тамара об этом знает Алла уезжает во Францию «Зачем ей Франция, этой старухе?», а «детишки» будут жить с папой.
Тамара еще раз всхлипывает и закуривает очередную сигарету.
Они меня все ненавидят, повторяет она уже более спокойно.
Ну что вы, говорю я, просто к этому нужно привыкнуть, у него есть семья и с этим ничего не поделаешь.
Его семья это я, убеждает меня Тамара, и я понимаю, что мне лучше вообще помалкивать. Иначе, разговорам не будет конца, Я же не против того, чтобы он общался с детьми
За окном кухни догорает теплый осенний день. Я вытираю стол и прощаюсь с Тамарой. Она смотрит на меня, как на человека, не способного понять всех ее переживаний. Но я сама нейтральность. Тамара вздыхает и уходит. Листья продолжают падать, беззвучно опускаясь на чуть согретую осенним солнышком землю. Мне нравится тишина вокруг.
2
Я прислушиваюсь к себе Не могу отделаться от чувства, что сделала шаг назад. Все-таки советское воспитание сделало свое дело сфера обслуживания это сфера обслуживания. Хотя, по сути дела, чем отличается работа домработницы от работы, например, переводчика? В некотором роде, моя работа даже более творческая. Но все равно Что-то давит. Ощущение того, что это явление временное, не проходит. Наверное, я никогда не пойму, как можно быть домработницей всю жизнь
Я прихожу к Сереже. Это мой старый друг. Увлечение психологией привело к тому, что он оказался в полном андеграунде работает сторожем, а в свободное от работы время проводит свои эксперименты. Когда я прихожу к нему, он заставляет меня пройти через «энергетическую рамку» сооружение, напоминающее турникет в аэропорту, через который проходят пассажиры и который звенит по поводу и без повода.
Я не бросаю дружить с Сережей, хотя воспринимать его измышления с каждым разом становится вся тягостнее. Прежде чем устроиться на работу к Семену Михайловичу, я зашла к нему и получила ответ:
Сегодня ты состоишь из 28 процентов злости, 40 процентов растерянности и 32 процентов протеста.
Обычно, после того, как человек проходит ч6ерез его энергетическую рамку, Сережа бросается к своему компьютеру. Никому кроме него не разрешается заглядывать в экран. Т.е. каждый должен воспринимать его слова на веру и не сомневаться.
Иногда он заставляет постоять в рамке подольше. И тогда можно услышать его беспорядочное бормотание:
Убрать сомнения Прибавить уверенности в себе Вычеркнуть напрочь предрассудки
Нужно сказать, что у большинства бывших сережиных друзей его увлечение вызывает улыбку или раздражение. Да и друзей у него не так уж много.
Сережа обижается.
Я скрываю улыбку и, поэтому удостаиваюсь чести быть оцененной по всем статьям.
Неделю назад у меня было 12 процентов радости и 12 процентов отчаяния. На мой вопрос, как так может быть, Сереже не задумывается долго:
Так бывает всегда. Радость не может быть безграничной. Человек, состоящий из одной радости это не живой человек. У тебя такого, думаю, просто не может быть.
Почему?
Потому, что ты видишь то, что происходит вокруг. Ты никогда не замечала
Сережа углубляется в расспросы. К своему сожалению я начинаю вспоминать случаи, когда чужая неприятность портила мне настроение на несколько дней, заслоняя полностью мои успехи старушка в магазине, считающая копейки на дрожащей ладони, ребенок, которому не хватило денег на мороженное, девочка, отставшая от экскурсионного автобуса
Вот видишь? говорит Сережа, и это не случайно. Грань между нормой и отклонением очень зыбкая. Да и кто имеет право устанавливать нормы?
Вот видишь? говорит Сережа, и это не случайно. Грань между нормой и отклонением очень зыбкая. Да и кто имеет право устанавливать нормы?
Я не всегда понимаю то, что он говорит. Но иногда, предоставив себя его исследованиям, я вижу, что некотиорые его мысли действительно подтверждаются разными жизненными ситуациями.
Хорошо, говорю я, радость и огорчения это понятно. Радость и грусть это тоже, в какой-то мере, совместимо. Но радость и отчаяние? Как такое может быть?
Они у тебя находятся на разных полюсах, обьясняет Сережа, и то и другое занимает меньше четверти твоего сознания Между ними область перехода
А что в ней?
Над этим еще нужно поработать, отвечает мой друг и советчик.
Он долго смотрит в свой компьютер, и я тихо покидаю его квартиру. Я знаю, что его нельзя отвлекать во время работы.
Я всегда считала себя человеком, который излагает мысли на бумаге гораздо более успешно, чем в устной форме. Именно поэтому, в то время когда я оказалась в этом доме достаточно далеко от интеллектуального труда я и решила записывать все, что происходит в семье, которая приняла меня на работу, и, которой я рассчитываю служить верой и правдой до тех пор, пока мне не надоест вытирать их пыль, покупать для них продукты, мыть места общего пользования и улыбаться всем без разбора, независимо от того, какое настроение у меня в данный момент.
Причина моего прихода в эту семью очень и очень прозаическая после развода с мужем я оказалась у него «в долгу» и долг этот нужно выплатить в течение ближайшего года, иначе придется продавать квартиру и половину от вырученных денег отдавать ему. Естественно, после развода я оказалась перед выбором работать, как и прежде, учительницей в школе с перспективой в один прекрасный день быть выставленной на улицу из собственной квартиры или идти зарабатывать деньги любым способом. Естественно, я выбрала второе, а добрые друзья помогли мне устроиться на не очень престижную работу, за которую хорошо платят.
Платит мне Семен Михайлович прекрасный человек, которого я очень уважаю за то, что он за три недели общения ни разу не дал мне почувствовать, что я прислуга, и даже выразил свое восхищение тем фактом, что я, молодая женщина, не «прилепилась» к очередному мужику, который мог бы решить мои проблемы, а сама в поте лица зарабатываю себе на жизнь. В глубине души у меня тлеет надежда, что когда-нибудь Семен Михайлович разглядит во мне не только умение угождать ему и его домашним, но и некоторые деловые качества и пригласит поработать у него в компании. Но это, конечно, только мечты.
Семен Михайлович руководит большой компанией, дома бывает крайне редко и внешне напоминает классического бизнесмена седой, красивый, в наглаженном костюме, строгий и немногословный. Он, по-видимому, хорошо знает цену себе, да и всем остальным тоже. Он в меру любит себя, много читает и хорошо знает дело, которым руководит. У него тонкие губы и сетка морщинок под глазами наверное, в молодости он любил улыбаться, пока жизнь и положение не заставили его быть серьезным. Он невысок и накачан, насколько можно быть накачанным в пятьдесят лет и по его фигуре видно, что за ней тщательно следят.
От первого брака у него двое детей: Ника и Вадим. Его первую жену я видела только раз, да и то мельком, когда она приезжала к нему в новый дом и даже не посмотрела в мою сторону. Теперь я понимаю, что я не представляю для нее никакой опасности его вторая жена, Тамара, является камнем преткновения в отношениях между ними.