Подвергая маму нелицеприятной, но заслуженной критике, сынок был всё же благодарен ей за одно доброе дело: мама ввела его в свет. Ну, как ввела? Вращаясь среди господ, она позволила сделать это и сыну. Иносказательно, конечно: сын не нуждался в её позволении. Маменькин статус давал ему возможность иногда покидать людскую и постигать хотя бы внешнюю сторону жизни господ.
Мальчик оказался на удивление восприимчив к словам и к манерам. Спустя некоторое время «новобранцы господских приёмов» уже соло и хором принимали его за гостящего здесь родственника хозяев: настолько талантливым учеником оказался малец. Жизнь научила его куда более полезным вещам, нежели церковно-приходская школа, четыре класса которой он всё же осилил. Существенную помощь жизни оказала его форма, столь контрастирующая с содержанием. Природа словно насмеялась над его родословной и наделила его породистой, даже изысканно-благородной внешностью. Уже в силу одной этой причины он, будучи хамом по происхождению, выглядел в глазах окружающих, минимум, потомственным дворянином.
Поскольку мама была всего лишь привлекательной холопкой, будущий агент имел все основания относить своё внешнее благородство на счёт неизвестного папеньки. Возможно, в том числе и по этой причине количество бранных слов, отпускаемых по его адресу, было значительно меньше того, что адресовалось маменьке.
Заслуженно или нет но юноша благодарил оставшегося неизвестным родителя и за иные достоинства, зарекомендовавшие себя несомненными в процессе жизни. Ведь, помимо благородной наружности, этот человек обладал, пусть и немногочисленными, но очень полезными качествами: феноменальным самомнением, обычно переходящим в наглость, и не менее феноменальной памятью.
А как эффективно и с каким эффектом он научился подавать свой минимум! Несколько десятков подслушанных слов и выражений он так мастерски выдавал за свободное владение языками, что даже у выпускниц Института благородных девиц не появлялось и тени сомнений на этот счёт. Что уж тут говорить за манеры! Никто из его визави ни разу не усомнился в наличии у него в детстве гувернёра-француза. Ну, того самого, который «не докучал моралью строгой, слегка за шалости бранил, и в Летний сад гулять водил». Полученные же от приходского дьячка «верхушечные» знания, в любой благородной компании легко сходили за энциклопедический ум. Господа ведь, по большей части, специализировались в иных знаниях: марки вин, породы лошадей плюс искусство обольщения.
Но со временем они утратили и это преимущество. И в этих «отраслях знаний» молодой инкогнито стал вне конкуренции. Особенно в третьей их составляющей. Здесь он достиг такого уровня квалификации и такого успеха у дам, что нередко уже вынужден был не завлекать, а спасаться бегством. Домогательства многочисленных девиц света и полусвета иногда становились попросту невыносимыми.
Словом, если благородством физиономии этот человек был обязан природе в лице папы-инкогнито, то манеры и внешний лоск были исключительно его заслугой. Когда другие «тратили время» на постижение академических наук, он постигал главную науку: науку жизни. И постиг её! Как минимум, немало преуспел в этом. Отсутствие воспитания кому воспитывать-то?! ему заместили поразительное нахальство, невероятная природная сметка и личное знакомство с изнанками жизни. Смятение и нерешительность были неведомы этому человеку, зато наглость его была бесподобной. Она очаровывала и обезоруживала. Перед ней пасовали и высокородство, и интеллект. Звали этого человека Павел Андреич Концов.
За благородные «реквизиты» Павел Андреич должен был благодарить приходского священника. Ну, и отчасти соблазнительницу-маменьку, «доводы» которой показались сластолюбивому попу убедительными. В противном случае Павлу Андреичу реально грозило быть окрещённым Павлином Андронычем. Что же до фамилии, то здесь он был признателен исключительно мамаше. Нет, к старинному роду потомственных дворян Концовых она имела опосредствованное, так сказать, отношение: её предкам всего лишь «посчастливилось» быть крепостными помещиков Концовых. Ну, так, как в своё время «посчастливилось» многочисленным Гагариным, Шереметьевым и прочей «дворянской черни».
В силу невыгодных обстоятельств рождения Павел Андреич самой судьбой был предназначен в трактирные половые в каких-нибудь Грязях. Но он сумел переломить судьбу а тут ещё и война помогла. Та самая, кому она всего лишь война, а кому мать родна. Для Павла Андреича она стала последней. Близкой родственницей, то есть. Она круто изменила жизнь этого человека. И если раньше он ходил вокруг «света», как кот вокруг миски с недоступной сметаной, то сейчас у него появился шанс уесть продукт.
Если бы не метрики быть бы Павлу Андреичу офицером уже в августе четырнадцатого. А так пришлось немного подождать. По совокупности данных: «неполное высшее образование», благородная внешность, очаровательное нахальство он был сразу зачислен в учебную команду. Там он без труда обаял отцов-командиров и вскоре, единственный из всей команды получив чин унтер-офицера, с маршевым батальоном был направлен в действующую армию.
Вот, уж, где Павел Андреич развернулся! Правда, не на полях сражений. Но его заметили и отметили. Это случилось, когда в войска с благотворительными миссиями зачастили представительницы титулованных фамилий и даже царствующей династии. Выглядевший, как образчик дворянского генотипа, обладатель несомненных достоинств, выпиравших из галифе, Павел Андреич не мог остаться незамеченным.
А по части обращения с женщинами он мог бы дать фору самому Гришке Распутину! И пошли награды! Не за ратные подвиги за постельные. А уж когда на него обратили свой благосклонный взгляд Их Высочество Великая княгиня тут фортуна и вовсе перестала экономить на благосклонности в адрес Павла Андреича. После непродолжительного, но энергичного знакомства с молодым красавцем, Их Высочество уже не могли без него обходиться. Томясь душой, а больше телом, Они досаждали бесчисленной свите одним и тем же вопросом: «Ну, где же наш бравый поручик?!» С чего Они произвели унтера в офицеры, история умалчивает. Может, этот чин был единственным, известным титулованной особе. А, может, с ним у Них были связаны другие памятные эпизоды аналогичного содержания. Кто знает?
Во избежание осложнений со стороны Их Высочества командование благоразумно произвело унтер-офицера сразу в поручики. Во внеочередном, так сказать, порядке. Даже сочинило заслуги для обоснования производства. Благородства это Павлу Андреичу не прибавило, но наглости и высокомерия все всяких сомнений.
Февральские события положили конец истории взаимоотношений поручика Концова и Их Высочества. Но они же решительно поспособствовали росту его карьеры. Настоящие их благородия были распределены, кто куда: кто по стенкам, кто по камерам, а Павла Андреича солдатский комитет избрал помощником командира полка. Внутреннее родство оказалось сильнее внешних различий. Хотя «помощнику командира» самому впору было просить себе помощника: Его благородие, а теперь гражданин поручик, ничем, кроме баб, не командовал да и то в постели. Постельный же опыт, несмотря на всё своё богатство, не мог заменить опыта командирского, окопного. И кресты, даже с мечами и бантами, не могли тут помочь ничем.
Всегда тонко чувствующий опасность, Павел Андреич благоразумно отказался от такой чести, чтобы тут же быть выдвинутым в председатели полкового комитета, в каковые и прошёл «на ура!». Здесь он оказался в своей стихии. Здесь он развернулся во всей красе: безответственное краснобайство вкупе с заискиванием оставшихся офицеров пришлись ему вполне по вкусу.
Правда, «разворачиваться» довелось недолго: дезертирство с фронта приняло такие масштабы, что в скором времени от полка остались одни только члены полкового комитета. Но полковые большевики, давно заприметившие перспективного красавца, не бросили его на произвол судьбы, и бравый поручик с шиком «проподпольничал» до самого Октября.
После октябрьского переворота Павел Андреич заведовал каким-то столом в Смольном от наркомата внутренних дел. Однако его кипучая авантюристическая натура не могла примириться с кабинетным прокисанием. Он желал ходить в кожаной тужурке с маузером в огромной деревянной кобуре, и одним лишь видом наводить ужас на питерского обывателя.
Но тут, как назло, немец двинул на Петроград. И какой-то партийный кадровик а поручик уже «записался» в партию к явному неудовольствию Павла Андреича вспомнил о его «славном боевом прошлом», о его крестах и офицерских погонах. И пришлось «ветерану «германской» отправиться не в устрашающий променад по улицам столицы, а в район Пулковских высот, где ему надлежало принять под своё начало батальон из питерских рабочих.
На его счастье, народ подобрался сознательный, боевой, готовый в точном соответствии с рефреном известной песни пойти в бой за власть Советов, и там умереть, все, как один.
Подобный расклад вполне устраивал Павла Андреича. Ему оставалось только подать соответствующую команду да выказать готовность также не щадить живота своего, распоряжаясь, однако, животами других.
На его счастье, народ подобрался сознательный, боевой, готовый в точном соответствии с рефреном известной песни пойти в бой за власть Советов, и там умереть, все, как один.
Подобный расклад вполне устраивал Павла Андреича. Ему оставалось только подать соответствующую команду да выказать готовность также не щадить живота своего, распоряжаясь, однако, животами других.
И тут случилось невероятное. О некоторых людях говорят: храбр до безрассудности. С Павлом Андреичем дело обстояло с точностью до наоборот: в безрассудности своей он иногда доходил до храбрости, по пути даже ненароком совершая незначительные подвиги!
Случайным разрывом немецкой шрапнели был уничтожен батальонный запас реквизированного спирта, который Павел Андреич сберегал лично для себя. Понимающий человек понимает: это горе словами не выразить. Ну, то есть, выразить-то можно и Павел Андреич, конечно, выразил. И очень убедительно и доходчиво. Но этого было мало. Слова никак не замещали утраченного спирта.
И вот, желая немедленно восстановить статус кво: по данным разведки, немцам с утра завезли шнапс комбат в приступе ярости выхватил «трёхлинейку» из рук ближайшего пролетария. Громыхая «трёхэтажным» матом, с примкнутым штыком, он рванул из окопа на врага. Расценив этот порыв души, как сигнал к атаке, красногвардейцы дружно последовали за командиром. Не ожидавший такого нахальства, противник рванул в тыл, на бегу позоря численное превосходство. Высота была отбита. Подвиг был совершён.