А Вадим спортом не занимался. И плясать не плясал. И не представлял поэтому, как трудно стать мастером в любом деле. Начитался книжек, что они понаделали из толстых журналов, и решил, что может писать не хуже.
Осилив первый рассказ, он дал Саше его почитать. Сашу хватило на пару страниц не интересно, как знал.
Рассказ прочитала Вера Людских. Даже похвалила за что-то. Она его печатала, в трёх экземплярах. Вера одна растила дочку и подрабатывала машинописью. Печатала, правда, хуже, чем танцевала. Пяток ошибок на страницу, строчки неровные, буквы прыгают. Саша бы за такую работу ей не заплатил. Но Вадика она устроила. Его распирало от вида напечатанного текста. Куда-то он этот рассказ посылал. Без ответа, конечно.
Вадику, должно быть, теперь легко плодить тексты. Если он ещё занимается этой ерундой. А занимаются теперь многие. И откуда столько одержимых? Неужели наивно надеются заработать этим денег?
И вот информации всё больше. Всякой и разной. Может, и есть в ней что-то толковое. Но как его разглядеть в огромных мусорных кучах? Вот уж действительно: помоги нам, «дата майнинг»
Даже их институт если взять. Сколько процентов толковых бумаг выходило из него в советские годы? Пять, десять? Тогда уже трудно было разобраться, что по делу, а что нет. Теперь такой возможности точно нет.
Умны евреи всегда найдут выход. Если не обманут, конечно. Что ж, «дата майнинг» так «дата майнинг». Посмотрим
Пока Рылов вспоминал, лекция кончилась. Стецкого окружили знакомые, включая местные остатки агитбригады. Рылов тоже подошёл, пожал руку. «К Верке пойдёшь?» спросил Стецкий. «Пойду», ответил Рылов. Посмотреть в глаза не получилось Фиму отвлекали со всех сторон, а рядышком терпеливо топтались высокопоставленные сопровождающие, дожидаясь удобной минутки утянуть гостя обратно в руководящие пределы.
2. Поиск истины
Вера Людских больше тридцати лет прожила в маленькой квартирке малосемейного общежития: комната одиннадцать метров, кухня четыре, прихожая один. Квартиру она получила как молодой специалист и мама-одиночка и все эти годы относилась к ней как к главной своей драгоценности. У неё жар приливал к голове, стоило вспомнить, как она стояла на жилищной комиссии перед строгими мужчинами, которые требовали от неё понять, что есть другие, более достойные претенденты. Она понимала и хотела согласиться. И если бы не опешивший от неожиданного разворота событий добрый её начальник, тихоня Петр Николаевич, который громко вступился за неё, требуя справедливости, не видать бы ей этой квартирки, как своих ушей.
Вера приросла к своему уютному старому домику, мысленно представляла каждый сантиметр его пространства, могла на ощупь найти в нём любую вещь, и больше года наотрез отказывалась переезжать в огромную трёхкомнатную квартиру, купленную дочерью. Веру мало трогали разговоры дочери о невозможности приезжать к ней с мужем не приезжайте, если не можете! но вот угроза лишить общения с внучкой подействовала. Пришлось уступить.
Уже с год, как произошло это судьбоносное событие, а свыкнуться с новым жильём у Веры не получается. Слишком для неё много метров, слишком высоки потолки, слишком непривычна блестящая отделка. И зачем ей душ и ванна отдельными кабинетами? И ещё отдельный санузел? И две тёмных кладовки, в которые нечего складывать?
Пространство большой квартиры томило Веру, поэтому всё свободное время она проводила на кухне и в спальне. В больших комнатах только смахивала пыль и закрывала в них двери, чтобы не слышать чудившийся оттуда гул. Не её это комнаты. Детей и внуков. Купили для себя вот и пусть в них живут.
Давящее на Веру пространство отступало, когда к ней приходили подруги. Поэтому она была рада гостям и зазывала их. Все близкие знакомые и половина агитбригады из тех, кто рядом, уже давно у неё перебывали. И вот, наконец, у неё получилось задуманное с первых же дней новоселья собрать у себя агитбригаду целиком!
В квартире горели все лампы. Двери в комнатах были настежь. Ничто не мешало яркому свету и суматошному движению гостей.
В самой большой комнате, у соединённых в ряд кожаного дивана с креслами, тахты и мягких стульев, стояли разной высоты столы, заставленные красивой посудой из стенки напротив, совершенно опустевшей и ошарашенной от такого беспредела. Все другие наличные стулья и табуретки были собраны здесь же, напротив; там же, на двух жёстких табуретках, лежала широкая толстая доска, оставшаяся после ремонта.
За столами было мест тридцать с лишком. Лишка, если ужаться, хватило бы и на непричастных. Рылова кольнуло обидой на жену, отказавшуюся пойти с ним. Как маленькая. Не нравится ей эта компания. Один раз только видела всех, на дне рождения Стецкого, в первый год, как они поженились, и говорит, что хватило на всю жизнь.
Собравшийся народ уже поднял начальные тосты, но оживлялся слабо. Не хватало некоторых ключевых фигур. Жена Стецкого, например, всё ещё стояла в пробке.
Потихоньку развернулись застольные беседы. Рылов в них не участвовал. Как был в агитбригаде на вторых ролях, так там и остался. Впрочем, он не жалел, что пришёл. Показался сам. На народ посмотрел. Когда ещё доведётся повидать всю эту братию? Верка вон сияет, как молодая, уже не зря они собрались! Ещё бы с Фимой по душам поговорить, когда того старички немного поотпустят, совсем будет ладненько.
Утолив первый вечерний голод, Александр Владимирович выбрался из-за стола посмотреть стенгазеты с историческими чёрно-белыми фотографиями. Они висели в продолжении комнаты, сооружённом на месте лоджии: поднятый на ступеньку пол, скошенные углы и широкое окно, как у рубки катера.
Утолив первый вечерний голод, Александр Владимирович выбрался из-за стола посмотреть стенгазеты с историческими чёрно-белыми фотографиями. Они висели в продолжении комнаты, сооружённом на месте лоджии: поднятый на ступеньку пол, скошенные углы и широкое окно, как у рубки катера.
Какие забытые картинки.
«Девочки» на лыжах, в шерстяных шароварах и со знаменитыми лентами через плечо, ау, бабоньки, вы из какой деревни?
Покойный Юзеф читает лекцию, облокотясь на трибуну. Неужели он в том же рабочем кителе, который дежурил на спинке его стула, прикрывая своего вышедшего якобы на минутку хозяина?
Стецкий, склонивший голову над баяном. Поэт без бороды.
Ага, танцы пошли. Саша на заднем плане. Скачет молодым козлом.
Вот и отчётные фотографии, со зрителями. Дети с бабушками. Хлопают. Неужели на них ходило столько людей?
Все фотографии были весёленько обведены разноцветными волнистыми линиями, перемежались смешными стишками со смыслом чувствовалась женская рука. То есть руки. Рылов мог даже ответить чьи, если бы его спросили. Борода, конечно, тоже поучаствовал. Как без поэта! Молодцы, ничего не скажешь.
Ого, как заголосили за столом! Прибыли старики Сонины. Вместе с Стецкой.
Ирине держали место во главе стола, рядом с именинницей и супругом. На расстоянии она не показалась Рылову постаревшей. Смоляные волосы, задорный смех, крупные белые зубы, поросшая чёрная родинка на правой щеке. Знакомый вопрошающий взгляд и готовые смешливые ответы на что угодно. Движения чётки, порывы страстные. Не красивое, но приятное лицо безошибочно отражает зрелый племенной колорит.
Тут взгляд Рылова словно наткнулся на другой, острый и горячий. Он невольно скосил глаза, остановившись на Ольге Кисловой. Ну, конечно, кому ещё ревниво следить за соперницей?
Ольга хорошо пела под гитару песни бардов, была душой компании и ценила получаемое внимание. Внимания к ней было бы больше, если б не умная и острая на язычок Ирина Стецкая. Ирина не пела, но слух имела отменный и так умела себя поставить, держась в тени, что каждый доморощенный артист, включая Ольгу, ждал её одобрения. С Ольгой у них были вечные шуточки-пререкания вроде дружеской борьбы за лидерство. От пересмешек Ирина ловко уворачивалась, стоило им достичь злого уровня, милостиво разрешая Ольге считать себя главной.
Ольга была замужем за Мишей и мужней любимицей. Её волосатый не седеющий муж был таким же Мишей, как Ефим Моисеевич Ефимом Михайловичем. Жену Миша слушал так, как родители научили его слушаться жену-еврейку. По всему получалось, что ему удобно было считать оставившую себе девичью фамилию Ольгу еврейкой, что это один из главных камней в возведённом им семейном фундаменте. Он знал все песни, которые она пела. Стоило Ольге взять гитару, как Миша бросал все дела и разговоры и поддерживал тонкий мелодичный голос супруги своим грозным гулким пением. Возможно, Ольге сначала это не нравилось, но со временем она привыкла, а теперь, когда её голос слабел, даже командовала мужу, чтобы пел.
В этом застывшем развороте между русскими и евреями Ольга с Мишей никак не могли потрафить своему честолюбию. И знакомые у них были не те, кого хотели. И у самих никак не получалось жить побогаче.
Миша работал инженером на заводе. Ольга преподавала в музыкальном училище. Семьёй они тянулись за Стецкими, но не могли с ними соперничать. Стецкие имели московские корни и знакомства. Чего стоила одна их московская квартира в сталинском доме на улице Горького наследство от деда, писавшего для Большого театра либретто советских произведений.
Откинувшись на стуле и наблюдая за компанией, Рылов словно просматривал старое кино. Последний раз он был на общем сборе лет десять назад, а такое впечатление, что вчера. Мало, что изменилось. Нет только некоторых действующих лиц. Зато те, кто есть, в своём репертуаре.
Фима Стецкий поиграл на аккордеоне, подражая деревенскому гармонисту.
Сонины выдали свой коронный танец под «Ландыши, белый букет» Всё-таки классно маленький Сонин держит спину. Никто из присутствующих так не умеет. А сморщинившаяся Сонина без устали, как молодая, крутит юбкой и стучит каблучками. Туфли у неё похожи на обувь концертных времён. Неужели оттуда?
Женщины, нарядившись в концертный реквизит, сплясали цыганочку и гопака.
Борода задвинул поэму об имениннице.
Ира Стецкая уже со всеми посмеялась и собрала у себя «девочек», вещая за жизнь, которую лучше видно со столичных высот.
Ира Стецкая уже со всеми посмеялась и собрала у себя «девочек», вещая за жизнь, которую лучше видно со столичных высот.
Кисловой нашли, наконец, гитару. Верный Миша, получив команду, навострил уши.
Ольга отъехала от стола, пробуя струны, и, подождав, когда собравшиеся около Стецкой перетекут в стан зрителей, негромко запела. Миша, вдохнув полной грудью, загудел за ней трубным голосом. Вечер перешёл в завершающую стадию.