Стихотворение для поэта это не просто, по его же словам, «концентрированная проза», но и огромная ответственность за сказанное, это как «меткий выстрел навскидку». «Иногда, делится он со мной, мне кажется, что все стихотворение написано ради одной строчки, одного мгновения, одного вздоха. Это необыкновенное ощущение в душе. Эту строчку надо найти, почувствовать в стихе.
Она есть в каждом хорошем произведении. Это как кнопка, как звоночек найдете и произносите, произносите, и тогда стихотворение откроется, как занавес, как ворота, как просто дверь, и вы войдете и увидите много больше, чем прочитали. Просто вы войдете в себя, в свое сердце таким образом».
Удивительно, но он почти не работает над стихом, черновик уже чистовик. Иногда может убрать слово, переставить, но никогда не меняет мысль, тем более изначальный замысел стиха, увиденный и прочувствованный им в первой строке.
Хорошие стихи это либо дар, либо награда за наработанный жизненный опыт, но все равно поэтом они чаще ощущаются как «незаслуженные, нежданные, нечаянные». Он добавляет, что это «еще и муки, когда уже не можешь не писать, когда стихи застигают врасплох, просто являются из ниоткуда и стучатся, стучатся, стучатся. Ты бегаешь, ищешь ключи, дергаешь за ручку, пытаешься открыть, просишь подождать, наконец открываешь тетрадь, а там только записка мол, заходили и не дождались, извини».
Поэтому ему приходилось писать на песке, на глине и даже гвоздем на кирпичах. Иногда он наговаривал их на диктофон И все потому, что отказать слову было невозможно, нельзя этого делать, тем более в поэтической строке, такой неповторимой и почти неуловимой. Она «не приходит дважды, ибо она отражает миг, именно мгновение жизни, мгновение, которое невозможно «остановить», и здесь важно его удержать, запечатлеть и сохранить в первой строке.
Стихотворение будет потом, будет позже, но сейчас только строка, зачатие и ритм, только состояние, зародыш и только жизнь, жизнь и жизнь».
Природа стихосложения таинственна и непостижима, непостижима именно тогда, когда это настоящие стихи, а не зарифмованные мысли и рассуждения. Как считает Терентiй, « каждый стих читается и читается, а вот от настоящего слова, помещенного в нем, тебя всего трясет, и здесь неважно, сочинил ты его, прочитал у кого-то или просто услышал мельком.
Это как свободное падение, а точнее свободный взлет, и ошибиться в ощущениях здесь просто невозможно».
Быть поэтом это миссия, это непростая миссия везде, а в России тем более.
Дело в том, что поэзия это благодарение, благодарение человека Богу за даренное слово, благодарение словом, Слову через слово. Ответственность колоссальная. За каждое «праздное слово» будем отвечать, а уж за «поэтическипраздное» вдвойне.
Травнiкъ понимает, насколько это серьезно говорить с людьми на языке поэтическом, на языке «строфы, сошедшей из сердца». Отсюда не только радости, но и искушения, трудности и печали в жизни, как это нередко бывает в судьбе истинного поэта.
Поэтическое слово это и ноша, которую нельзя просто бросить: она не за плечами, она на сердце, к тому же за «каждое суетное, поверхностное слово тебя рано или поздно настигает печаль и это творческая данность».
Стихи это боль,
Стихи это боль-но,
Но все-таки
хочется их создавать.
Писать стихи это призвание, а быть поэтом это не только непростой труд, но и подчас «жизненный крест».
Поэтическое слово это и ноша, которую нельзя просто бросить: она не за плечами, она на сердце, к тому же за «каждое суетное, поверхностное слово тебя рано или поздно настигает печаль и это творческая данность».
Стихи это боль,
Стихи это боль-но,
Но все-таки
хочется их создавать.
Писать стихи это призвание, а быть поэтом это не только непростой труд, но и подчас «жизненный крест».
Пишу стихи до слез, до плача,
Иначе не могу писать.
Терентiй убежден, что «в своем поэтическом состоянии нужно соответствовать гармонии мироздания, а иначе вся эта неточность будет заметна даже в знаках препинания». Надо стараться писать только о пережитом и прочувствованном.
Может, поэтому Травнiкъ не считает поэзией зарифмованную сатиру и иронию, пошлость, грубость, равно как и притворство.
Не всем, кто рифмует, по силам стихи,
Грызть камень не каждый возьмется
Поэтическое сознание это постоянные перегрузки. «Поток входит сильный, а «биология» тормозит, вот и сгорают словотворцы», поясняет он. Но это не фатально. Как только ты понимаешь, что каждое твое слово звучит, воспевая Человека, звучит во славу Божию, то ноша заметно облегчается».
Что говорить, любое творчество дело нелегкое, но поэзия особенно. Компромисс в ней неуместен. Именно поэтому она в своей глубинной природе тотальна. Соединяясь с ней, надо знать и понимать, на что ты идешь. И первый показатель правильности выбранного пути это не только усталость, но и слухи, сплетни и зависть. Увы, но это всегда сопутствует живому слову поэта.
Коснутся поэта хула с клеветой,
Его обрекут на изгнанье,
Но вскоре он в небе звездой путевой
Взойдет, вопреки ожиданьям
Общаюсь с Терентiем, слушаю его рассказы о творчестве, замечаю, что он мастер устного изложения, мастер рассказа, прекрасно владеет искусством риторики, держит паузу, слышит собеседника и дает ему выразиться. Несмотря на это, я постоянно задаю себе один и тот же вопрос: «Почему? Почему одиночество? Там, где внимание людей, читатели, встречи, и вдруг одиночество, это маркесовское «одиночество среди людей». Неужели оно аксиоматично для творчества, и в частности для поэзии? Ведь поэт явственно ощущает Божественное присутствие, но это, видимо, совсем иное, а в миру одиночество, и иногда даже слишком острое.
«Люди не спасают от него, это экзистенциальное состояние, нажитое собственным поиском, и связано оно только с тобой и больше ни с кем, отзывается вслед моим размышлениям Травнiкъ. Вероятно, это результат скорости мысли, наработанной на фоне поэтического восприятия жизни, когда ты наблюдаешь за происходящим вокруг тебя. Когда ты творишь, то все случается быстрее и быстрее, даже мгновеннее, я бы сказал
Видимо, у поэта эта скорость значительно больше, чем у большинства людей. Вот разбежался, побежал и остался впереди всех в одиночестве. Назад невозможно, просто нет дороги, да если и была бы, то, думаю, не всякий ею бы воспользовался».
Есть горе от ума, а здесь горе от возможностей и чувствования, хотя различительная грань весьма тонка и прозрачна. Отсюда эта вечная историческая «непонятость», о которой так часто говорят творческие люди. Правда, иногда это манерное, но в большинстве своем так оно и есть